Траектория падения

Глоток безумия иногда необходим, чтобы, наконец, отвоевать свою жизнь. Сколько раз приходилось пересекать границы и, сжимая страх в кулаки, лететь вперед, сжигая сумасшествием ум и сердце? Не счесть. Это было неотъемлемой частью сути, которая кружила анархиста в танце холода и жара. И было всегда жизненно необходимо, чтобы хоть кто-то поддержал безумные поступки, не всегда приносящие только добро или зло. Они как весы, не склоняющиеся ни в какую сторону, они просто существуют с небольшой вероятностью на хороший исход или тот путь, через который придеться попотеть и пролить немало слез, чтобы пройти его. Азраэль не решалась открыть глаза, все слова преждевременно застряли в горле, а разбитые губы слились в одно красное пятно, не пожелав расжаться, укрывшись плотной коркой. Лопатками она чувствовала холод земли, ветра, но расстаться с призрачным умиротворением, опасаясь дальнейшего, не желала. Тонкий укол совести тоже не произвел никакого впечатления, лишь гулко забилось сердце, противно изнывая в изнеможении и волн непокорных эмоций настоящего океана чувств. Спустя пару минут она поняла, что держала чью-то прохладную ладонь. Неужели смерть коснулась Ребекки? Получается, ангелесса, которая наиболее из них верила в великое чувство — любовь, затерялась со своим светом в темноте пустоты. С губ сорвался вздох, и уже потом она едва шевеля пальцами, пыталась нащупать пульс. — Ау, — неожиданно прорезался голос, когда голова Барта упала на плечо. Ангел с кряхтением перевернулся на другой бок, не открывая глаз, в надежде найти кого-то живого. Его широкая ладонь упала немного ниже пупка, и Азраэль возмущенно хмыкнула, все же найдя слабый пульс у Ребекки. От сердца моментально отлегло. — Ты — костлявая, Азраэль. — Прекрати домогаться или на пару костей у тебя станет меньше. — И устало прикрыв глаза, без особого энтузиазма произнесла, пояснив, — руку оторву! Бартоломью промолчал, но и вставать даже не думал: — Качественный символ, а главное, какой хороший эффект… — Я уже вас ненавижу, — судорожно вцепившись пальцами в ладонь, Ребекка, ощущая тепло руки постепенно, успокаивалась, поэтому с усердием набросила на себя маску пострадавшей жертвы, которой впрочем, она являлась на половину. Правда, что Азраэль, что Бартоломью не обращали внимания на горечь ангела, они просто радовались, что остались живы и целы, а дальше уж как-нибудь проберутся: колючек осталось совсем немного. А тьма служила им пологом тишины, благополучия. Трудно разглядеть что-то на улице, когда вязкий мрак холодил кожу и заполнял своим существованием каждую клеточку, каждый куб воздуха. Плотное покрывало молчания служило защитой и щитом против бед, которые моли поджидать при свете дня, а так они почти в безопасности. — Нужно идти, — с трудом выговорив, Азраэль выпустила ладонь Ребекки, едва вырвав руку из железной хватки и, не обращая внимания на претензии бывшего лидера, перевернулась на живот, упираясь руками в сырую землю. Грязь, кровь, пот — все смешалось сотню раз, и засохшая корка земли и крови на рукаве были тому подтверждением. Им требовался отдых, ванна, а она еще не отказалась бы от вкусной свежей еды, а на десерт кусочек торта и кофе. Рай. Блаженно прищурившись, ангелесса уже чувствовала сладость на языке, вызванную недавними воспоминаниями. Сглотнув слюну, она решительно поднялась, вспорхнув в воздух, как птица, и тут же приземлилась, разминая затекшую шею. Что уж говорить, боль была везде, но это не помешало её гиперопеке поднять двух крылатых и заставить их догрести до ближайшего мотеля. А дальше дело рук магии. — Мы можем помочь Михаилу? — укутавшись в большой мягкий халат, Ребекка переводила вопросительный взгляд то на мятежницу, то на пол, ощущая долю смущения. — А он может помочь нам? — вкрадчиво поинтересовалась Азраэль, чувствуя себя значительно лучше, после ванны и свежей одежды, которую по доброте душевной, неожиданно проснувшейся в персонала дорогого отеля принесли минут через двадцать после заселения. Так что, накрутив мокрую прядь волос на палец, она прищурилась, окидывая цепким взглядом повреждения ангелессы. — Наверное, — пожала плечами Ребекка, устало вздыхая. Барт еще не появлялся, и она чувствовала себя, как мышка перед очень хитрой и умной кошкой. Да и к тому же рыжей, особенно беспокоили лукавые глаз, с которых слетел полог наивности, и явные в них эмоций, настораживали. Сейчас в глазах анархиста горел холодный расчетливый огонь. Но и это было правильно, они все же пришли не на развлекательную вечеринку и некому за них заступиться, а кто-то должен привести себя в чувство. — Нет, он слишком занят, поверь. Это его бой, раз он хочет и дальше править! Выбор у него невелик, но и мы там немного так бесполезны, ты не знаешь, какой силой обладает теперь Метатрон, и простым ангелам, которые будут сопровождать шестикрылого, можно заказывать гроб. — Но ты ведь сильна, как и он, — утверждение у Ребекки получилось немного вопросительно. На лице Азраэль не дрогнул ни одним мускул, но, невозмутимо подперев щеку, она передернула плечом и мрачно усмехнулась. — Много ты не знаешь, так что не задавай пустых вопрос, их не очень любят. Если сказала, что ничем помочь я не могу, так оно и есть. А хочешь воевать, беги, — милостиво указала на дверь Азраэль, вздернув бровь, и резко упала на кровать. Мешать воительница не собиралась, но приглядываясь к ангелессе все время что-то ускользало, незначительное, тень от чего-то великого и только. Тяжкое знание повисло в воздухе, сея пока что минимальный раздор. Азраэль не понимала, как после всего случившегося можно так наивно смотреть на мир, рваться оказать бесполезную даже губительную помощь… Возможно, это последствия правления архангела. Его система даже бывалым воинам позволяла смотреть сквозь призму неба — чистоты и света иллюзий мира и справедливости, ведь приказ — долг, а именно долг и вера уже главные пресонажи сознания небесного воинства. Мятежники и она в их числе бежали от иллюзий, не позволяя оцепить себя и приложить Панацею исцеления от всего темного и даже серого. Это сейчас такое не возможно. — Знаешь, Азраэль, я ведь его люблю, — неожиданно даже для себя произнесла крылатая, печально улыбаясь. Анархист замерла, словно одно неловкое движение и неуклюжий палач пробьет сердце раньше срока, когда спасение еще возможно. Внутри все обмерло, набросив лассо понимания на шею. Чистые, светлые, как первый снег, как душа новорожденного, как перо белокрылого ангела, чувства играли в сияющих глазах Ребекки, не дозволяя усомниться в искренности. Пропитанная каждым вздохом любви, она сияла в темноте, ослепляя светом мрачность сущности анархиста. Азраэль сглотнула и уткнулась носом в подушку, слушая. — Только он не позволяет приблизиться к себе. Всего один поцелуй, и его так мало я словно жаждец, который не пил целую вечность… Казалось, он заметил, я почти получила большее. Его прикосновения нежные, трепетные. И все, пару секунд блаженства и недели отчуждения. Точно я переступила порог, грань, между грехом, падая в глазах Михаила, набрасывая тень грязи на его величие. Прости… Но я тебе завидую, он постоянно смотрит на тебя, прикасается… «Будь на моем месте другая то, Ребекку я бы назвала самоубийцей!» — проскользнула дума, и мысленно ухмыльнувшись, она покачала головой, дернув от неожиданности плечом, точно пытаясь сбросить груз мыслей ангелессы, которая та подсознательно перевесила на неё, заставляя самым неприятным образом пробраться в бурлящий котел масла собственного нутра. Обжигающая масса, от которой плавятся органы, сердце и сама сущность. Азраэль улыбнулась уголками губ, приподнимаясь на локтях, не зная, что сказать девушке. Однако слова найти то нужно. — А, Михаил то хорош, — ухмыляясь, она скрестила ноги и одной рукой уперлась в кровать, поглядывая скоса на ангелессу, сидевшую на кровати параллельно её. За стенкой должен шиковать Бартоломью. — Это точно не любовь, — сказала Азраэль сухим тоном и, прикусив губу, опустила глаза, — жажда обладать и то, слишком грубо, — чуть поморщившись, вздохнула. — Мы враги, и нет-нет не «были» врагами, а самые настоящие, сумасшедшие со своими тараканами. Он ждет от меня смирения, покорность правилам и законам, в свою очередь я рушу строй системы. И скажи, Ребекка, как лучше привязать к себе? — и не дожидаясь ответа, горько улыбнулась, не собираясь продолжать мысль. Если она достаточно умна — поймет, что любви между врагами не бывает. А что именно бывает, Азраэль не знала. Кроме ненависти, конечно. Это слишком сложно чтобы трактовать. — Можно? — постучал в двери ангел. Он тоже посвежел, ран и увечий практически видно не было, только усталость глубоко отпечатана на лице в скупых движениях и эмоциях. Точно выгорев на сегодняшний день, он пришёл опустошенный до дна, с хмурым видом и потертой одежде, сменив привычный дорогой костюм. — Убежище сожгли. Предельно ясно и понятно. Замерший на фоне темных обоев ангел изображал восковую фигуру в тусклом приглушенном свете, когда утомленный организм клонило в глубокий сон, и мерная успокаивающая уютная обстановка не наседала громкими въедливыми красками, выжигая сетчатку. Здесь все было в меру, и после новостей об утраченных вещах отдых был слишком необходим. Ведь все осталось позади. Яркая сочная мысль «Мы выжили!», как спелое яблоко, правда, с одного стороны бок аппетитный, красный, а со второго подгнивший.

***

Неоновые вывески города мягко освещали ночные заведения и круглосуточные супермаркеты. Под подошвой чавкала грязь и вода. Холод сущности болезнью пробрался по артериям и сжимал стальными обручами голову. Погода не уступала в упорстве действуя всеми силами против идущего. Но Михаил, прикрыв глаза, шёл, как ищейка, на запах, выискивая портал. Шаг его оставался твердым, а спина прямая. Он резко повернул голову, вглядываясь в густой мрак улицы. Окружили лишь шум ветра и глухая тишина, город, который рябил пестрыми нарядами людей, замер в тревожном ожидании — внутренние часы громко отчитывали секунды, а руки сжимались в кулаки. Архангел почти нашёл, почти пришел, но это «почти» хуже яда. Земля под его шагами горела, её не могли остудить даже самые холодные ветра планеты, не могли охладить жар естества. И маска полного хладнокровия разбилась в дребезги, когда глаза нашли короткое сияние и улыбающегося Метатрона. Их разделял целый переулок. Гнев ударил в голову, но Михаил не выдал себя раньше времени, затаившись возле кирпичной влажной стены. Холодные капли дождя, казалось, резвились высоко в небе, накапливаясь и играя с молнией, громом, готовы по прямому приказу сорваться вниз. Он давно уяснил, что каждая жизнь священна. Это относилось и к ангелам и к людям, но писарь надумал спрятаться в рядах и тех и тех. Однако сегодня будет много жертв, много пролито крови и последние вздохи, сдернут призму собственной гордости с глаз неверных и их идеал падет, как падали великие вожди, правители и прочие-прочие. Среди гула разносторонних голосов полилась музыка, практически незаметная, как тонкая паутинка, засеребрившись на свету, а в темноте выжидающе смотрит паук. Легкая атмосфера для окружающих создавала уют, но Михаил, прищурившись, окинул цепким взглядом окружающих. Сначала оценить противника и уже после начать действовать, сколько он проходил это, скрестив клинки в бою, но сегодня его гнев, ярость, должны составлять единичную меру, чтобы хладнокровие не снесло, оборону, скинув все моральные установки. Сжав кулаки, он отчетливо скрипнул зубами и, медленно выдохнув, что рябь пошла по темноте, раскрывая из объятия его силуэт. Чем-то это походило на так ранее «долгожданный бой» с Люцифером, неминуемая битва, скользнувшая по острию ножа и мир в опасности от нечеловеческой высшей меры наказания. Здесь опять играло красками «Я должен», его точно снова призвали на бой и бремя никогда не спадет с плеч, Небеса всегда его, пока мрачная пустота руками смерти не затянет внутрь, где уже тысячи братьев и сестер навеки уснули. Долгожданная цель, и очередные рассуждения, как поступить: правильно и честно. Стереть с лица Метатрона? Уничтожить камень, а затем Азраэль? Догнать сбежавших мятежников? Разбить скрижаль? И воскресить пророков? Что-то сделает с радостью, что-то с болью в сердце, а некоторые совсем легко, одно слово и сила, зажатая в кулаке. Мощь Главнокомандующего неоспорима, была, и только сейчас вера в него упала ниже нормы, а шкала окрасилась в красный — кровь. — Михаил, и долго будешь там стоять? — Голос писаря завибрировал где-то в голове, и отчетливо вскипела кровь — холодная ярость великого воина, профессионала. Михаил усмехнулся, растягивая губы в самую отвратительную ухмылку на свете. Пальцы дернулись, потянувшись к клинку, но он вовремя остановил ладонь, приветственно махнув ангелам и людям. Он собирался победить, пусть и ценной жизни. Приглядевшись, он скрыл удивление, лишь вопросительно поднял бровь, поместив руки в карманы. Сила полнилась жизнью вокруг Метатрона, его благодать слепила ярким алым цветом и рвалась выбросить ненужную долю, куда угодно. Писарь в погоне за силой пленил себя всеми возможными путами, чего не дозволяла себе Азраэль, предпочитая быть свободной, даже в таком деле. Но благодать, сила, сердце и сущность ангела приняла внезапную мощь, наполняясь до краев и еще больше. Архангел вздохнул: —Ты уверен в своей неотразимости? Вопрос прозвучал сухо, чуть отчуждено, и взгляд архистратига перекинулся на Гадриеля, который практически невозмутимо стоял позади писаря, но его выдавали чуть прищуренные глаза, скрывающие глубокий перворожденный страх. Липкое ощущение чужих чувств, как вторая кожа. Он уже не мог не замечать косых взглядом, перемену эмоций и под его чутким контролем проходили перемены. Новые мятежники, уверовавшие в другие ценности, пока что не понятные шестикрылому. Но, кажется, они забыли главное: их смерть никогда не ляжет пятном на сердце архистратига, не запятнает чистой сущностью кровь, и если судить по былым столетиям, он с ног до головы облитый кровью. И ангелы не бессмертны. — Ты готов сражаться? — не переменившись в лице, спросил архангел в доселе молчаливого писаря Господнего. В иной раз приходиться идти до конца на потеху окружающим. Порой, даже их не дальновидное мнение слишком важно. Архистратиг видел вызов. Пусть у писателя не нашлось слов, однако, холодная решимость, переплетаясь с цепким телом трусости. «Я дарую им смерть. Быструю», — пообещал он, не ожидая, пока против него выступят все существующие и накопленные силы. — Сегодня, вы познаете смерть, — одними губами прошептал Главнокомандующий небесного воинства, и сверкнувший меч пронзил первого стоявшего. Их путь выбран, а лимит милосердия на это столетия исчерпан сполна и без права на восстановления. Метатрон отреагировать не успел, а его слова потонули грохоте грома, а красный неконтролируемый всполох пронзенный молнией, только мелькнул перед взором. Замерев на долю секунду, почувствовав неожиданную боль, шестикрылый моментально закрылся крыльями. Без промедления, на запредельной скорости рассматривая принесенный ущерб. Обожженная плоть почти не болела и практически незаметна для бывалого воина. Рука заметно подрагивала, а ангел скривился, выдавив ухмылку. Радоваться было еще рано. Михаил отождествлял с кем-то неразумным, но точно не малым ребенком без опыта жизни как таковой. Хаотичные выбросы неконтролируемого силу. Отступив на пару шагов, он сложил крылья, едва поморщившись, и нагло глядя прямо в глаза писаря, занес руку для долгожданного щелчка. Он-то пришёл один, никому не позволил вступить в сражение вместе с ним. Если в войне с Азраэль, и еще раньше Люцифером, они контролировали один одного, ограничивая власть и защищая слабых, то здесь ангелы остались беспомощны, как брошенные псы на мороз. Затянутая облаками луна потянула на себя ряд молний, осветив себе взор, и серебряный свет лег на асфальт, застланный, как простыней, кровью. Благодать пришедших стерлась в пыль, тела взорвались на молекулы, а сила Первенца Бога играла красками, создавая чистый ореол живого света. — Ты такой же, как Люцифер! — припечатал Метатрон, оглядываясь и медленно отступая. — Жадный до власти служитель света. — Не нужно, Метатрон, лишних слов. Конечно, мы с ним похожи, братья же, — легко пожав плечами, с долей безразличия отозвался Глава Небес. — Осуждай свою жестокость — не мою. Со своим бремям я как-то справлюсь. Вытирая мелкие брызги крови, он покачал головой: — Высшая цель всегда главнее. Цена практически всегда одна — жертвы. Глаза ангела яростно полыхнули огнем, и тут же сменились красноречивым смятением, словно никогда глубинная ярости не пробивала грудную клеть, а все написанные на бумаги слова стрелами реальности вонзились в плоть. Осознания тотально конца. Пришедшего неизменно, как закаты и рассветы. Михаил моргнул. Неужели и, правда, столько месяцев он не мог поймать простого ангела. Постоянно ждал от него больше ходов, больше чувств: ненависть, гнев, ярость. И добился их только сейчас. — Достойны ли, вы все иметь власть? Архангелы, серафимы? Такие же, отдаленные от насущных проблем, как и все мы. Только я долгое время жил среди людей, изучал, все до чего могли дотянуться руки и анализировал. Я не такой злодей, Михаил, не больше, чем анархист и ты сам. Благодать вновь зажглась огнем, и в противовес медленному взмаху руки, Михаил был вынужден нырять в темноту, скрываясь от обжигающей силы. Спорить о правде было бессмысленно. Никто её не знает настоящую. Можно ли сказать, что странный по всем аспектам бой длился долго? Наверное, можно с пару нюансами. Которые относились напрямую к писарю, и неспособностью противостоять более опытному противнику. Михаил вытер пот со лба, задержав дыхание от резкой боли. Сила кристалла жалила и обжигала. Ангел упал на колени, не признавая поражения. Вечно всевидящий, чуть насмешливый взгляд писаря полыхал новыми красотами глубины сущности. — Пора закончить начатое. Было трудно порой. Казалось, что вот-вот с ног собьет мощная волна, и он костями ляжет за небеса. Только уже мертвым грузом, пробитым насмерть словом Божьим. Но удача оказалось сегодня на его стороне, яркой птицей, дарующей саму жизнь. Он сопротивлялся смерти. Михаил считал такую смерть бесчестной для себя. Проиграть ангелу, не приносящему дань клинку и бою? Несерьезно! В руке материализовалось копье. Вспыхнули символы. — Ты заигрался. Но за свою ошибку поплатишься иным способом. — Еще заставь меня работать, — прокашлялся ангел и, уперевшись спиной в стену дома, прикрыл глаза. — Заставим, — чуть оптимистично пробормотал архистратиг. И едва щелкнула цепочка, он жадно схватил камень, пряча в карман. А затем, направив острие копья на ангела, прошептал пару слов на енохианском, а затем, под наблюдательным взглядом, достал камень и взглянул в небеса: — А это пополнит силу Рая.

***

Запах гари парами вился вокруг сгоревших стен. Почему чудился… А с последующим приближением появился запах сожженной плоти? Так и было. Шаг за шагом он смотрел на тела и шумно сглотнув, пытался определить, кому они принадлежать. После пятиминутного осмотра, он облегченно выдохнул, сквозь сжатые зубы. Жертвы были. Двое верных ангелов отдали жизни, а судя по всему — остаткам заклинания, остальным кое-как удалось выжить. И, к огромному сожалению, он больше не чувствовал Азраэль так ясно, как раньше. Небеса и портал у него, а договор аннулирован. Спустя десять минут архангел стоял перед дверями. — Михаил, — от неожиданности выходящая Азраэль дернулась, как от удара и улыбнулась уголками губ. — И сколько я должен за тобой бегать? — с налетом усталости он заключил несносного ангела в объятия и зарылся носом в пахнущие лавандой рыжие волосы. Азраэль уже не боялась, не дрожала самим естеством, сгорая в собственной ненависти, она нежно погладила его по голове. Что мятежница сказала Ребекке, это не любовь? Возможно, и нет, не в полном своем цветении, но определенно она звучала между стука их сердец. По крайней мере, у неё. Михаил всегда останется самой страшной загадкой, которую необходимо разгадывать годами, столетиями со всей красотой и опасностью. — Ты ранен, — утвердительно пробормотала Азраэль, коснувшись плеча и мрачно поджала губы, лучше других понимая причину ранения. — Ничего страшного, минут двадцать, и я буду в порядке. Михаил поднял голову и заглянул в глаза. Теплый янтарь ласкал взор, даже в темноте коридора. Он уже не мог убить ту, к которой прикипел всем сердцем и наслаждался даже неизменным вызовом уверенной в себе женщины. Её мягкие губы манили запретной сладостью, наверное, она и была его грехом, пороком и одновременно святостью. — Все закончилось, да? Метатрон мертв… — Жив, — перебил Михаил, мысленно прося тишины. Раскаты грома и молнии еще шумели в голове, и растекались жгучей болью в висках. Словно поняв его просьбу, Азраэль погладила по голове, не произнеся ни слова больше. Она не стала задавать вопросы в духе анархиста, требующего четкие и лаконичные ответы о дальнейшей жизни. Как говориться, всему свое время и необходимо решать вопросы по мере их наступления. Наверное, сейчас был подходящий момент помолчать и подумать, когда смерть еще мелькала перед глазами ангельским клинком, когда лица живых и мертвых заезженной пластинкой проявлялись перед очами. Закончилось все слишком быстро, словно и не начиналось столь серьезно: полное первородной боли падения с Небес, крылья, страх, постоянное сражения. — Идем, — она тихонько приоткрыла двери. Ребекка уже спала непробудным сном, по крайней мере, до утра. Мягкий диван орехового цвета в углу комнаты без скрипа и шума принял двух небесных существ, мягко прогнувшись. — Это все можно было сделать раньше, без стольких жертв и трудностей. Ах, как же мы любим все усложнять. — Нет, Михаил, — решительно замерев, она чуть улыбнулась и положила холодную ладонь ему на щеку, поглаживая большим пальцем. — Всему свое время. Да, ты прошел через трудности, отчаянья и бессилие, чтобы здесь закончить быстро и получить приз. Иногда путь тяжелее самого финала. — Спасибо, Азраэль. Как думаешь, чем ты будешь заниматься в Раю? — полюбопытствовал архангел, шаловливо подмигнув в не свойственной ему манере. — Я думала покорять темницы… — Нет работы много, а ангелов — мало. А еще целая вечность впереди.