3 апреля

- Ты долбоеб, блядь, ты долбоеб, - шепчет Хованский, обнимая руками его лицо. Ладони у него холодные и липкие, трясутся так, что у Димы челюсть ходуном ходит. Он не вырывается. Юра опускает лоб ему на плечо и шепчет что-то невнятное, волосы щекотно лезут по шее за воротник. Дима трогает мокрый висок кончиками пальцев. Вибрация в кармане. Фото в инстаграме пополняется еще одним комментарием. Ксения обрывает телефон. Ларин стоит в темноте коридора, гладит влажную от быстрого бега шею. - Тебя подвезли? - вредно спрашивает Дима. - Нет, я до тебя бегом бежал, бля, даже пришлось переступить через свои правила. - Дерьмовые у тебя правила. Морда у Ларина щетинистая, колючая. Башка растрепалась под капюшоном, волосы лезут во все стороны. Смешной. Только смотрит странно, пристально так, будто чего-то ждет. - Юра, - прокатывается по горлу. Юра хочет залезть пальцами ему в горло и потрогать этот звук. Он вопросительно мычит. Ларин рукой упирается ему в грудь, легонько отталкивает назад, как будто это может сдвинуть упертого Хованского. Ладонь скользит ниже, по ребрам, по животу. - Вот ты пузо-то отожрал, - шепчет Ларин и лезет под футболку неожиданным резким движением. Как удивить Хованского? Впустите его в свой дом, усыпите внимание и облапайте, зажав в углу. Хуевый туториал. В жизни Димы и так все хуево. Еще одна хуйня никогда не помешает. Хуйня, кстати, лишилась дара речи и лишь открывает рот. Пока Хованский обтекает, Дима изучает все, до чего может дотянуться. Гладкие бока, маленькие складочки на спине, почти незаметные глазу, но зато прекрасно прослеживаются пальцами. Влажная спина, по которой ладони скользят почти со скрипом, и Дима глухо стонет, вцепляясь в лопатки, утыкаясь носом в круглое узкое плечо. Юра придерживает его за талию собственническим жестом. Посмотрел бы кто сейчас на всегда собранного язвительного Ларина, который всхлипывает, притираясь к провозглашенному врагу, зажав того у входной двери. - Ты как маленькая собачка, дорвавшаяся до ноги, - спокойно и серьезно говорит Хованский над ухом. - Успокойся, блядь, Уткин. Не убегу я. И, правда, не убегает. Губами тычется куда-то в висок, поглаживая по шее, бедрами подается к ласкающей его сквозь джинсы руке Ларина, у которого так крышу рвет, что он даже позволяет себя поцеловать. Позволяет скользнуть языком в рот, и это, на самом деле, мало похоже на поцелуй - то, как они вылизывают рты друг друга, жарко дыша и постанывая. Ладонь у Юры ледяная, пальцы трясутся, и сквозь домашние шорты чувствуется особенно остро, но все равно приятно. Дима вздыхает, продержаться бы подольше, но невозможно - живот скручивает сладким спазмом, а на шортах пятно расплывается, и Хованский всхлипывает, задевает его пальцем, стремительно остывающее в прохладном воздухе квартиры. Под его ладонью то же самое, теплая влажная ткань, и Дима чувствует себя ужасно глупо. Он даже не понимает, что произошло, и почему он только что отдрочил Хованскому, к которому потянуло как магнитом. Ко всему, что он ненавидит, начиная от рыжеватых кудряшек до носков стоптаных кроссовок. - Выметайся, - хрипит он, нервно оглядываясь, как будто кто-то увидит. Будто скажет "Ларин, ты что, совсем съехал?". Засмеется, мерзко и гадко, и выжжет у него на теле грязную, позорную метку. Хованский вмиг напрягается, от былой расслабленности не остается и следа. Он застегивает куртку, щурится презрительно, но не визжит, как ожидает Дима, уже готовый парировать все обвинения. - Определись уже, уебок, - говорит тихо. Дверь хлопает, обдавая воздухом. Босые ноги мерзнут на холодном полу. Дима достает телефон, отписывается в телеграме всем жаждущим. Успокаивает нервную женщину. Замывает пятно в ледяной воде. И никак не может перестать думать о том, как потускнели чужие светлые, грустные глаза, отводя взгляд в сторону.