Жизнь-сказка, или Чем дальше, тем страшнее

      Машка всегда, сколько себя помнила, обожала рождественские праздники. Красивые игрушки, яркие гирлянды, витающий вокруг запах имбиря, корицы, хвои и цитрусов погружал в самую настоящую сказку! Добрую, радостную. Всё это невольно воскрешало веру в что-то чистое, светлое, нежное, веру в чудеса.       Так было всегда. Нерушимое правило.       Вплоть до этого года. Когда проходишь муторный курс лечения от двусторонней пневмонии, особо не празднуется. Тем более, когда бывший выносит мозги.       Было очень противно врать друзьям, гадко всеми силами избегать общества Андрея. Но Мэри даже делала в этом успехи. Улыбалась регулярно навещающим ее друзьям, старательно уводила все разговоры в безопасное русло, которое не доведёт до истерики. Переписывалась с Прохоровым, игнорируя звонки. Зная себя, она не сомневалась, что голос англичанина её сломает с той же лёгкостью, что и плитку шоколада.       Воронова запуталась похлеще, чем дурацкая Золотая Рыбка в неводе. Безумно хотелось услышать Прохора, поговорить, обнять... Да просто увидеть! И Мэри уже не могла понять - то ли это её так накрыло, то ли подобный сдвиг связан с идиотским ультиматумом Демона, но смс-переписок было катастрофически мало, а звонки были строго табу.       И вот - её любимый праздник проходил где-то стороной. Да, они с папой старательно украсили квартиру, мама усердно готовила Рождественский ужин и никого не пускала на кухню, отстаивая свою территорию с упорством Смауга - в это таинство Линда не посвящала никого и ни под каким предлогом.       На журнальном столике возле ёлки стояли ярко упакованные подарки, с потолка висели серебристые снежинки, вырезанные лично Машкой. По всей квартире разливались звуки песен Фрэнка Синатры.       Было всё, чтобы создать атмосферу сказочного праздника. Вот только настроение Вороновой больше подходило для поминок. Конечно, она улыбалась, принимала активное участие в приготовлениях к их маленькому торжеству, подпевала Jingle Bells Rock... Но это поддержание видимости веселья выматывало просто адски. Мари чувствовала себя, словно дурацкий Кастиель*, попавший на Землю и ни черта не понимающий, что делать дальше?       Квартира была торжественно убрана и украшена, когда глава семейства всё же не выдержал этой насквозь фальшивой радости дочурки и, с боем добыв на кухне две чашки какао, решил всё же поговорить с ней.       - Маррихен, что с тобой происходит? - спросил родитель, усадив свою кровинушку в кресло.       - А что со мной происходит? - Маша искренне не понимала, о чем любимый папа решил поболтать, - Ну, кроме воспаления лёгких. Но, боюсь, ты не это имел ввиду, да?       - Я о тебе, Мари! - в голосе отца за привычным налётом строгости слышалась искренняя тревога и забота, - Рождество, милая! А ты... Что с тобой происходит? Думаешь, я не вижу ничего дальше своего носа? Или не вижу, насколько напускная твоя эта радость? Если это твой этот учитель... - фразу Виктор не закончил, но стиснувшиеся в кулак пальцы выражали всё без лишних колебаний звука.       Мэри не слишком удивилась осведомлённости родителя - наверняка мама уже описала ему ситуацию, максимально выводя дочь из-под удара.       - Нет, папуль. Конечно, нет... - грустно улыбнулась Мария. Она ведь всё сделала, лишь бы к Андрею не было никаких претензий. Из груди вырвался даже облегченный вздох - она успела до полусмерти устать от необходимости выцеживать из себя радость, - Он ни при чём, правда.       - А кто "при чём"? - прищурился Воронов, вглядываясь в лицо дочери, - Пойми, Мари, я вижу, как тебя что-то грызет изнутри, но даже не знаю - что? Я не могу тебе помочь, и мне от этого как-то мерзко. Я знаю, ты уже такая взрослая, самостоятельная... Но ты же моя девочка, моя маленькая Маррихен, что забиралась ко мне в кабинет и рисовала каракули на важных документах, что изрезала мою новую рубашку на одежки своим куклам. Понимаешь? Мне сложно принять тот факт, что ты уже не та папина дочка, что засыпала у меня на руках, когда тебе было плохо.       Маша честно пыталась не расплакаться, слушая этот монолог. Она смотрела, как отец прячет взгляд за чашкой, как пьёт какао, хотя сделал его только для того, чтобы побыть с дочкой, потому что сам совсем не любит этот напиток. Мэри наблюдала за всем этим и чувствовала себя маленьким вредным уродцем.       - Я люблю тебя, пап. Правда очень-очень люблю. - она плюнула на сдержанность и крепко обняла родителя, всхлипнув. Слёзы потекли сами, пытаясь смыть и гадкое чувство вины перед родителями, и все копившиеся переживания, и нелогичную обиду на весь мир за то, что даже в Рождество чудес не бывает, как бы этого не хотелось.       И было что-то такое тёплое в том, чтобы чувствовать кого-то родного, действительно близкого, готового в равной степени и просто позволять портить свой новый свитер слезами и соплями, и пойти растереть в порошок ублюдков, причинивших тебе боль. Машка действительно почувствовала себя той маленькой девочкой, что часами сидела в кабинете папы, мешая ему работать, что искала у него защиты от страшных-страшных детских кошмаров.       И все переживания и накруты стали казаться не столь мрачными и безнадежными. Разве может хоть что-то быть безнадежным, когда есть такие родители? Да многие только позавидовать могли бы такой семье! От осознания этого стало легче.       Пусть чаще всего они далеко, но сейчас Мэри казалось, что часть её груза испарилась, рассеялась в пространстве и осела пылью на комоде.       - Ну-ну, Мари, не плачь. - тихо сказал Виктор, обнимая свою кровинушку, - Прости старого маразматика, я не хотел тебя до слёз довести.       - Всё хорошо, папуль. Всё хорошо. Вы у меня самые лучшие - ты и мама. - улыбнулась девушка, шмыгнув носом. Разговор получился до жути сентиментальным, но действительно важным для Маши. Вот бы ещё успокоиться сейчас - было бы вообще прелестно.       - Потомица, ты, может, не заметила, но я совсем не разбираюсь в этих ваших женских штуках и абсолютно не умею успокаивать. Я слишком стар для этого... Для этой ерунды, в общем.       - Па-а-ап, - улыбка Вороновой стала шире и искренней, что не могло не радовать родителя, успевшего тихо запаниковать, пока доча изводила сыростью его свитер, - Тебе сорок четыре, а ты говоришь так, словно знаком лично с Иммануилом Кантом, не меньше. Отставить пенсионные разговорчики!       - Ну а что ты думала? Сорок четыре - это всё, финиш! - притворно вздохнул Воронов, пряча улыбку, - Дальше только радикулит, склероз и валидол по скидке.       - Значит, теперь я официально могу называть тебя старым маразматиком? - хитро прищурилась Мэри, готовясь в любой момент убегать от рандомных снарядов типа подушек и мягких игрушек.       - Только попробуй, засранка мелкая! - рассмеялся глава семьи, швырнув-таки подушкой в кровинушку. Мария заливисто рассмеялась, и снова крепко обняла отца. - Вот это мой папуля! А то заладил - старый, старый.       Наверное, что-то похожее чувствовал Фродо, когда сумел-таки добраться до Мордора. Когда нет ни сил, ни эмоций, но внезапно всё оказывается проще.       Размышления Машки о бренности бытия и семейную идилию нарушил телефонный звонок. С каким-то отчаянным дурашеством брюнетка стала подпевать трэку System of a Down - Lonely Day, театрально размахивая руками.       - Дочь. То, что у тебя пневмония, не делает тебя больной на голову! Тебе звонят - возьми трубку. - Виктор как-то настороженно приподнял бровь, переводя взгляд с лежащего на столике телефона на Машку. Она же увлеченно напевала знакомую песню, делая вид, что не услышала резонное замечание отца.       Когда же звонок повторился, глава семьи сам взял телефон и поднял трубку. Этого Мари как-то вот совсем не ожидала. Вот прям вообще не ожидала. Это же самая натуральная подстава! Кажется, в её папуле есть что-то от Фреев.       - Алло... Да, здравствуйте. Я - её отец, - Воронова боялась лишний раз вдохнуть, прислушиваясь к разговору. Из коротких обрывочных фраз было невозможно хоть что-то понять. Из-за этого любопытство и страх царапали глотку. - Да, всё в порядке, не волнуйтесь.       "Скажи, что я умерла, уехала в Гонолулу, впала в кому. Пожалуйста!" - мысленно кричала Мэри, взглядом испепеляя любимого родителя. Но, кажется, телепатических способностей папуля не проявлял, ну - или внаглую игнорировал.       - Думаю, Вы можете приехать и самостоятельно в этом убедиться. - после этой фразы Воронова была готова в духе настоящей тургеневской барышни грохнуться в обморок. Нет, серьезно?! Приехать и убедиться? Великая тефтелина - это просто крах.       Оставалось лишь надеяться, чтобы Рождественское чудо всё таки случилось и Андрей был слишком занят. Всё таки, праздник, Рождество... Не может же он просто сорваться и поехать не-пойми-куда, правда?       - Хорошо, мы будем Вас ждать. - невинно улыбнулся Виктор, а Машуня искренне мечтала в этот самый миг свалиться с инфарктом, и полагала, что до этого не так уж и далеко.       Может, у неё просто поднялась температура и начался лихорадочный бред? Ну, пожалуйста! Мария однозначно предпочла бы узнать, что оказалась в неком аналоге фильма "Начало", и ей просто снится, что она бредит. Разговор мужчин уже закончился, а Машка всё еще смотрела, не мигая, на отца таким взглядом, какой не снился даже Юлию Цезарю при произнесении известного "И ты, Брут?" - Дочь, у нас скоро будут гости. И убери со своего лица этот взгляд, будто я на твоих глазах котенка распотрошил. - голос Воронова был спокойным и ровным. Ну да, ничего особенно ведь не происходит, правда? Подумаешь, Прохор придёт. Подумаешь, она понятия не имеет, что делать и как себя вести.       Вашу мышь, за что?       За что?!       Пока Мэри пыталась взять себя в руки и привести свою бренную тушку в относительно подобающий вид, она успела подобрать столько лестных эпитетов в адрес своих мужчин - а Прохорова Машка всё еще зачисляла в этот список - что хватило бы на увесистый словарь нецензурной лексики. Скорее, из-за привычки выглядеть нарядно в этот день, девушка заплела волосы в элегантную косу и нанесла несколько более яркий макияж, чем обычно. Глаза казались ярче и насыщенее, и если бы улыбка на лице не была такой натянутой, Воронова могла бы признать, что выглядит очень даже хорошо.       Была какая-то ирония в том, что Мария действительно хотела понравиться гостю. Ну да, наверняка человек, которого динамят на протяжении месяца, склонен оценивать её внешний вид, правда? Но, придирчиво рассматривая собственное отображение в зекале, она не могла не думать о том, что скоро увидит своего англичанина. Своего...       Надолго ли?       Но выделить время для полноценного сеанса самоедства не было никакой возможности. В веселенькой вязаной тунике с праздничным принтом Машка выглядела, как манекен с витрины - такая же яркая, такая же нарядная и такая же неживая.       - Счастливого Рождества! - кисло улыбнулась брюнетка собственному отображению, - Хо-хо-хо!       Этот праздник с каждой минутой, кажется, набирал новые очки в номинации "Худшее Рождество в жизни Марии Викторовны Вороновой". И от осознания того, что все нормальные люди сейчас радуются самому чудесному дню в году, у Мэри начинался острый приступ амфибиатропной асфиксии. Ну, то есть, ее конкретно так душила большая-большая жаба. Почему ей нельзя просто спокойно отраздновать, не нагружая себя лишней нервотрепкой? Гррррр!       И вот - звонок в дверь. Отлично! Сердце отбивало поистине зубодробительный ритм, а воздух почему-то застрял в лёгких, не желая их покидать.       Кажется, даже Анна Болейн на эшафот не ступала с таким траурным видом, с которым Мэри выходила из комнаты. И что теперь?       Мама стояла в гостиной, держа в руках тортик в магазинной упаковке - видимо, Андрей подсуетился. Мужчины же как раз обменивались типичным рукопожатием из разряда Посмотрим-кто-здесь-босс, после чего отцу в руки перекочевала бутылка коньяка в подарочной упаковке с маркировкой X.O.       Видимо, англичанин всерьез озаботился тем, чтобы постараться произвести хорошее впечатление. Что-то внутри брюнетки растеклось теплом. Такой-до-одурения-классный, он перевел взгляд на Машу. А она всё еще стояла в дверях и не могла заставить себя пошевелиться.       Только сейчас, когда Прохоров стоял в этой комнате с каким-то пакетом в руках, даже не пытаясь скрыть восхищенного взгляда, Мэри осознала, как же до неприличия сильно она соскучилась. Вдруг глаза подозрительно защипало. Кажется, сегодня какой-то слишком сентиментальный и слишком слезливо-сопливый день.       И, нагло игнорируя внутренний голос, твердящий, что пора бы отвыкать от этого мужчины, Машка медленно, словно ступая по доске на пирацком судне, подошла к Андрею и едва не повисла на его шее, обнимая со всей силы - жадно, как-то отчаянно. И в этих обьятиях лишь слепой не увидел бы искренней уязвимости, почти-зависимости.       - Я так соскучилась... - беззвучный шепот, не имеющий совершенно никакого значения просто потому, что не выражал и скудной доли того, что чувствовала Мари, греясь теплом его тела и судорожно вдыхая чуть терпковатый запах.