Две половинки

Вы верите в Бога? Я - нет. Когда был ещё ребёнком, то меня всегда интересовали абстрактные вещи, поэтому подолгу читал всяческие книги, которые повествовали о чем-то могучем и небывалом. Когда-то, я спросил у своей матери об этом. - А Бог существует? – я держал её за руку, пока она вела меня домой из школы. Она лишь отвела свой взгляд и несколько секунд подумала. - Людям нужно во что-то верить, Алекс, - мудро произнесла. - Но ведь... Почему они верят в то, что не могут доказать? Почему произошло столько войн, столько разногласий из-за веры? - я был возмущен этим фактом, ещё будучи мальчишкой. Мама мягко сжала моё плечо, и в этот момент я увидел в её глазах истинную скорбь. - Никакого Бога не существует. Только из колодца невежества, тревог и несчастий смертные почерпнули свои неясные и мерзкие представления о божественности, - она сжала моё плечо сильнее. В тот день я задумался совсем о другом. Если внимательно изучить все религии, легко заметить, что мысли о могущественных и иллюзорных богах всегда были связаны с ужасом. Мы и сегодня трясемся от страха, потому что много веков назад так же тряслись наши предки. Если мы проследим источник нынешних страхов и тревожных мыслей, возникающих в нашем мозгу всякий раз, когда мы слышим имя Бога, мы обнаружим его в потопах, природных возмущениях и катастрофах, которые уничтожили часть человеческого рода, а оставшихся несчастных заставили падать ниц... Я поверил её словам, и больше не воспринимал подобные сказки серьёзно. В шестнадцать лет моя бабушка попала в больницу, и только лишь тогда, я обратился к всевышнему. Я просил у него не забирать её к себе, дать ещё время, чтобы смог поговорить с ней, спросить то, что меня всегда интересовало. Она была мудрой и необычайно доброй женщиной, которая порой заменяла мне родную мать. Но ответа не пришло, и бабушка скончалась в тот же день. Тогда я впервые познал боль разочарования, глубокую скорбь и ненависть. Ненависть к людям, которые утверждали, что этот вымысел на самом деле - истина, и что все должны беспрекословно подчиняться воле "божьей". Если бы ОН существовал, всё было бы иначе. Но сейчас, я думал о Боге, и мысленно просил не забирать ещё одного горячо любимого человека. Только не сейчас... Клянусь, я готов был отдать всё, чтобы продлить его жизнь хотя бы на мгновение, посмотреть в его глаза и сказать то, что он хотел от меня услышать. Вся моя жизнь прошла в своеобразной "мольбе". В три года, я познал голод. Когда мне было пять лет, мой отец ушёл из семьи, оставив меня практически сиротой. Тогда я узнал, что существует ложь и предательство. Когда я пошёл в первый класс, моя мать вышла замуж за человека, который ненавидел меня всем своим сердцем, и всячески это показывал. Тогда жизнь научила меня тому, что слёзы не приносят утешения, и не решают проблему, именно тогда я познакомился с искренним гневом. В девять лет, когда мать закрывала меня своим телом от молотка, которым он размахивал над нашими головами, я узнал о настоящем страхе. У меня никогда не было места для игр, и я закрывался в маленькой кладовке, в полумраке раскладывая свои игрушки. Тогда, мне предстояло познакомиться с чувством полного одиночества. В четырнадцать лет я, наконец-то смог дать ему отпор, а через время мы ушли. Тогда я начал чувствовать себя свободным, и это было самое приятное, что могло случиться со мной, за столько лет страданий. Именно свобода принесла мне первое удовольствие жизни, и я дал себе слово, что подобного больше не произойдёт ни со мной, ни с моей матерью. Когда я узнал о его смерти, меня одолело чувство злорадства. Жаль, меня не было на его похоронах, уверен, я бы стоял с широкой улыбкой на лице, и был благодарен небесам, что его больше не существует на этой земле. Жаль, что природа сделала всё за меня, я бы с удовольствием убил его своими руками... Из моих глубоких размышлений меня вырвал голос медсестры. - Проходите, Герр Вессельски, - она держала дверь открытой. Я вошёл в палату и закатил рукав рубашки. В эту секунду я не ощущал ни боли, ни сострадания, а время тянулось неутолимо долго. Из меня выкачали добротную тару крови, от чего я почувствовал слабость в организме. Ноги подкашивались, то ли от волнения, то ли от страха, но последняя надежда не угасала в моих глазах. Если ему это поможет, я готов отдать всего себя на растерзание иглам, пусть во мне не останется и капли. Я шёл по мрачным коридорам, которые казались мне какой-то камерой пыток. Если немного сгустить краски, я ощущал себя тем же подростком, который шёл к палате, где лежала моя умирающая бабушка. От этого на глазах навернулись слёзы. Я держался до последнего, и ранее ничего не могло меня вывести из себя, но сейчас это не играло никакой роли. Знал лишь то, что в такое время нужно обдуманно делать шаги, и не позволять чувствам руководить сознанием. Это казалось невыполнимой миссией. Я неспешно вошёл к нему в палату, увидев это бледное и бездыханное тело. Его рука была плотно перемотана бинтом, и алая кровь всё ещё пробивалась наружу. Боже, если ты меня слышишь, не сейчас... Я зажмурился, чтобы смахнуть скупую слезу. В голове было столько вопросов, на которые я всё никак не мог найти ответы. Никогда бы не подумал, что он способен на это! Что он думал в тот момент?! Как это у меня хватило смелости набрать его номер в самые страшные секунды? Я винил себя, и чувствовал, как рассыпаюсь в сомнениях. Если он придёт в себя, захочет ли видеть меня? Что я должен сказать, или услышать в оправдание? Я винил себя, и чувствовал, как рассыпаюсь в сомнениях. Если он придёт в себя, захочет ли видеть меня? Что я должен сказать, или услышать в оправдание? Я сел напротив, и вновь придался детским воспоминаниям. Вспомнил то, что чувствовал, когда мне сообщили, что бабушки больше нет, что все мои мольбы были напрасны. Я не смог сделать в тот момент что-либо, и сейчас всё в ЕГО власти. Чувствовал себя тем шестнадцатилетним подростком, который ни на что не способен перед лицом смерти. Четыре пореза острым лезвием стали окончательной точкой. Не существует никакой силы, которая позволит мне вернуть самых дорогих людей, нет никакой религии, нет бога, нет волшебства и магии. Люди сеют это, чтобы найти оправдание своим чувствам, описать то, что порой сами не понимаю. Мне не нужно это, чтобы прикрыть свою вину. Я разрывался, и от боли хотелось выть, неужели это стоит того? А если всё закончится, как я посмотрю в глаза его дочери? Этой маленькой принцессы, которая даже не подозревает на что способен её безумный отец. Я хотел уйти из его жизни, чтобы он привёл её в порядок. Я хотел искренне помочь, а сделал только хуже. Всегда гнался за ощущениями, и теперь они пополнились... Страх смерти - не своей. Набравшись силы, я подошёл к нему и мягко сжал здоровую руку. Он тёплые, но его кожа потеряла привычный для меня оттенок жизни. Наверное, я сейчас побледнел как стена, почувствовав, как Йохен сделал тихий вдох самостоятельно. Не теряя и минуты, я бросился за врачами, хоть кто-нибудь поможет... Возможно я просидел здесь сутки, а может и больше. Ощущения голода, дикой усталости, безумной боли, чувства вины - всё это съедало меня изнутри, словно неизлечимая болезнь. И почему-то, я хотел, чтобы эта болезнь позволила мне умереть. Наконец-то, он пришёл в себя, хоть это не назовёшь обычным состоянием. Моя кровь сыграла свою роль, и благо, у нас с ним совпадали группы и резусы. Медсестра, которая была ещё у меня в палате, тихо подошла ко мне, и положила свою холодную руку на плечо. - Алекс... Ты тут уже вторые сутки. Ты уже ничем не поможешь. Иди домой, - я слышал в её голосе жалость. Но как бы там не было, она права, мне нужен хоть как-то отдых. - Если что-то... Хотя бы что-то прояснится, или станет хуже, сразу мне звонить! - я встал, и устало потёр глаза. - Хорошо... - тихо промолвила девушка и медленно подтянулась ко мне на носочках, кратко поцеловав в уголок губ. От этого, я сжал её хрупкие руки и медленно опустил голову на женское плечо. - Скажи, что это закончится... Пожалуйста, - казалось, что мой строгий и спокойный голос, дрожал как у ребенка. - Закончится. Ты сделал всё, что смог. Как и мы. А теперь, нужно отдохнуть, в первую очередь тебе, - медсестра тяжело вздохнула, и неохотно меня отпустила. - Я жду звонка, - сдержанно кивнул ей и направился прочь из этого места. Войдя в его квартиру, я почувствовал как сердце сдавило в тиски. Ванная всё так же была наполненна алой водой, в воздухе ощущался железный запах крови. Это вызывало во мне отвращение, и в тоже время, сострадание к нему. Я снял с себя пиджак и стал здесь всё убирать. Это меньшее, что я могу сейчас сделать. На уборку ушло больше часа, и после этого, я упал в постель, крепко уснув. Возможно, он лежал так же, как и я сейчас, думал о происходящем, и именно в этот момент ему пришла в голову эта идея. Или же он ходил с ней долгое время. Самоубийство - удел слабого звена, но жалким я бы его никогда не назвал. Не найдется такого слова, которым я назвал этот поступок. Однако, он жив, и это самое главное. Он дышит, и скоро придёт в себя, я смогу сказать ему хотя бы пару слов, прежде чем уйти. Впервые за долгое время, меня не мучали кошмары, а сам я был необычайно спокоен. Казалось, что самое сложное уже позади, но я глубоко ошибался...