Кукла с коляской

      Здесь можно упомянуть о финансовом кризисе, который я за всеми треволнениями почти и не заметила, однако с тех пор приучилась делать запасы по принципу «соль — спички — мыло». И крупа, конечно. За два дня до дефолта Коля поменял все свои рубли на доллары, а после дефолта — обратно на рубли, и это помогло их с другом фирме удержаться на плаву. Интуиция у моего мужа всегда работала лучше, чем у меня.       Пока я рожала детей, вся страна обзавелась сотовыми телефонами. Коля купил сотовый ещё давно, когда начинал свою фирму, и теперь подобрал себе поновее, а старый отдал мне. Он потратил целый час, обучая меня тыкать пальцами в кнопки, и за этот час я вспотела.       — Вот так пишут смс. Это вроде как телеграммы. Вот здесь — сохранить, здесь — удалить, — объяснял он, когда мы сидели на моём диване в мансарде. За окном щебетали весенние птицы.       Я покорно двигала джойстиком. Смс, Отправленные, Катя, Просмотреть…       — Коль, а это что: «Я тебя всегда хочу, приеду хоть сейчас».       — Тьфу, это старое, от Лёльки осталось.       — А дата вчерашняя. И написано «Катя».       — Это… Это…       — Коль, сотри весь хлам, который там остался, и отдай игрушку Ване. Мне достаточно домашнего телефона.       У меня всегда были сложности в освоении техники. Сорок восемь ему, состарился, видите ли…       Куй железо, пока горячо. Если я хотела что-то выпросить у мужа, нужно было делать это сейчас, пока он чувствует себя виноватым. И я впервые заговорила о семейном детском доме. Теперь, когда я потеряла Егорку, я смогу найти утешение только в других детях. У нас своих трое, но это же так мало! И так хочется хоть кому-то из брошенных малышей подарить домашний уют.       Коля слушал-слушал, а потом спросил:       — Неужели ты из-за одного Егорки так повернулась?       — Считаешь, все, кто усыновляет, повёрнутые?       — Считаю. Чужой ребёнок никому не нужен.       — Мне нужен. Или пусть лучше они умирают на бетонном полу в больнице?       — Что за бред ты несёшь.       Я рассказала ему о Гоше, но он не поверил.       — Не бывает в нашей стране такого. Ты меня обманываешь. А на приёмных детей у меня денег нет, и не проси.       — А на Катю, значит, есть, — подытожила я. — Как до того на Лёлю было. Когда эта Катя залетит, что делать будешь? Опять по новой?       Этот раунд остался за мной.       В понедельник я позвонила по тому самому номеру в детский дом, а во вторник поехала в город. Одна, на автобусе. Я сказала Коле не всю правду. Не утешения я искала, а искупления вины. Мои документы всех устроили, и директриса предложила мне выбрать ребёнка по фотографии. Я опешила.       — Но что можно узнать о человеке по фотографии? Мне же с ними познакомиться нужно, поговорить, узнать, кто сам захочет ко мне…       — Мы встречаться с детьми не разрешаем, — отрезала директриса. — У нас все выбирают детей по фотографии, вы первые не согласна.       — Я по фотографии не умею, — развела руками я.       — Вы не права! — твёрдо сказала директриса.       — А на работу здесь нельзя устроиться?       — Все вакансии заняты. Хотя, впрочем, скоро уборщица в отпуск уходит, вы могла бы её на месяц подменить.       О лучшем и мечтать было нельзя. Мне ли привыкать с двумя дипломами браться за швабру? Через две недели я надела серый халат и медицинскую шапочку для волос. ***       Когда в школе на уроках русской литературы мы узнавали, что у какой-то бабы было восемнадцать детей, все ужасались, а я этой бабе завидовала. В раннем детстве у меня была мечта: кукла с коляской. Кукла была заводная и стоила двадцать рублей, по тем временам бешеные деньги. Я и не надеялась, что мама купит эту игрушку, мне хотелось только её рассмотреть. Мне казалось, что кукла счастлива. Ещё бы, с коляской! А в коляске, наверно, ребёночек — но мне снизу не разглядеть, кукла стояла на верхней полке. В универмаг мы с мамой ходили часто, и я каждый раз заглядывалась на куклу, а однажды попросила разрешения её посмотреть.       — Это слишком дорого, — отрезала мама.       — Не покупать, только посмотреть!       Продавщица встала на сторону мамы и строго сказала:       — А просто посмотреть мы не разрешаем.       Так я и не узнала, был ли в коляске ребёнок. Мне покупали много разных игрушек, но только не эту. Когда я подросла, мне жутко захотелось игрушечную коляску, куда можно было бы класть куклу или медвежонка — но и эта мечта осталась невыполненной. Коляски были дешёвые, но у моей мамы они вызывали чувство брезгливости — фу, какая безвкусица!       А мне просто хотелось хоть немножко самой побыть мамой, и это вечное «нельзя» убивало. Куклу с коляской нельзя, просто коляску тоже нельзя, может, и ребёнка нельзя будет, когда вырасту? После походов в универмаг я всерьёз боялась, что мама запретит мне заводить детей. ***       О том, что я увидела в детском доме, рассказывать не хочу и не буду. Я жалела лишь об одном: что не могу взять к себе всех детей. Через месяц мне выдали зарплату — как раз ту сумму, что я проездила на автобусе, и я вернулась к образу жизни домохозяйки.       Аля, Ваня и Сенечка обрадовались, что мама опять дома. Но ещё больше они обрадовались, что у них появились новые брат и сестра: очаровательные малыши Эля и Тиша. Полное имя Тиши было Трифон, а Эли — Эмили. Работницы детдомов часто изощряются, придумывая имена, но мне лично всё равно, как назвали ребёнка, лишь бы он сам не мучился со своим именем.       Мансарда была огромна, мы поделили её на четыре комнаты, а посередине осталось место для коридора. Видели американские фильмы про подростков? Вот и у нас образовался такой интерьер. Почему-то дети приходят в восторг от кривых потолков, и три комнаты были отданы детям. В одной жили девочки, в другой — Ваня, в третьей — младшие мальчишки, и в этой третьей шума было больше всего. Четвёртую комнату с диванчиком занимала я. Двери мы не закрывали, и в коридоре всю ночь горел светильник, чтобы никому не мерещились глаза на стене.       В моей жизни настал период относительного благополучия. Беда не спешила, она уже вышла на финишную прямую и не тратила заряды понапрасну — а может, нарочно давала мне время покрепче привязаться к приёмным детям. Рассказав сказку, я уходила к себе, укладывалась на жёсткий диван и подолгу слушала пение птиц. В нашем дворе росло много деревьев, и в их густых ветвях селились лесные пернатые. У нас даже был свой собственный соловей. Для меня это были минуты отдыха, я словно впадала в транс под их щебетанье, мысли останавливались, и я постепенно засыпала.       На Тишу и Элю мне выдавали пособие — не так чтобы уж очень много, но больше, чем я получала бы, работая уборщицей. Коля наотрез отказался строить спортивный уголок во дворе, и я, пожав плечами, купила все оборудование в спорттоварах. Получилось даже лучше: все лесенки и качели из разноцветного пластика, а не из дерева. Помню, как радовались дети, когда мы всей семьёй монтировали этот уголок между сараем и яблоней.       Моя мама отнеслась к новым членам семьи сдержанно, не осуждая меня в открытую. Свекровь пошла дальше: на Тишу и Элю она не обращала никакого внимания, но изо всех сил демонстрировала при них любовь к собственным внукам. В её обыкновении было принести, например, три игрушки и вручить своим на глазах приёмных. «А что? У меня пенсия маленькая, на пять подарков мне не хватит».       Сколько раз я замечала, как она одаривала конфетами Ваню, Сеню и Алю, а трёхлетние Тиша и Эля стояли в сторонке и завидовали. Я тогда подбегала с вазочкой, оживлённо благодарила бабушку Галю и велела детям ссыпать конфеты в вазочку, чтобы досталось всем — и маленьким, и взрослым. «Сеня, предложи бабушке конфету». — «Угощайся, баба Галя!» — «Да я уже старенькая, мне умирать скоро, зачем мне конфеты, это вам…» — «Нет, Галина Георгиевна, берите, пожалуйста, у нас все общее! Тиша, Эля, возьмите конфету…»       Я ни разу не послала свекровь на […] по двум причинам: во-первых, я в принципе не скандальна, а во-вторых, Коля постепенно отдалялся от меня, и я старалась не обострять отношения, чтобы его на дольше хватило.       Слух о моих приёмных малышах обошёл всю многочисленную родню, и меня дружно осуждали, называя эгоисткой, сумасшедшей и бездельницей. Единственная живая душа, которая меня поддержала — восьмидесятисемилетняя дальняя родственница из соседней области Пелагея Филипповна, с которой до этого мы фактически не общались.       Она даже позвонила мне целый один раз и похвалила, сказав, что я очень хорошо сделала для бога. В мои планы бог не входил, я старалась сделать хорошо для детей, но всё равно я искренне поблагодарила старушку за добрые слова. В общем потоке ругани они были как лучик света и значили для меня очень много.       Прибавилось ли хлопот? Ещё бы! Уставала ли я? Как савраска! Но была почти счастлива. Почти, потому что ни на день я не забывала о моём Егорке. Как он там, жив ли, здоров ли? Водит ли его Лёлька на прививки? Разрешает ли рисовать?       Как жаль, что ни одного его рисунка не сохранилось — все, где был хоть малейший намёк на хвост, забрали психологи, а остальные я положила в рюкзачок вместе с игрушками и одеждой. Егорка так дорожил ими, и я хотела как лучше. Кто знал, что Лёлька всё выбросит? Мои трое постепенно перестали упоминать о братике, то ли забыли, то ли не хотели меня огорчать. А когда пришли новенькие, в доме опять прибавилось детского шума.       Аля и Ваня спорили. Каждый день и по пустякам. Сядут друг напротив друга и спорят, как два барана, и мои уговоры на них не действовали. Эля учила букву «р». Тиша осваивал Ванину старую машину, которая почти развалилась, и рвал об неё штаны. Приходилось зашивать. На новую игрушечную машину денег после суда не было.       Зато у Коли нашлось пять тысяч на DVD-проигрыватель, добрые бабушки накупили чудовищных американских мультфильмов, и дети часами портили глаза. Фазу видеомагнитофона наша семья проскочила. Я прятала диски, ругалась, обещала всех поставить в угол, но дивидишник всё равно работал каждый день, и тем летом Сенечке прописали очки. Я пожалела, что отучила его от чтения — уж лучше бы читал своего Жюль Верна, от книг ещё ни у кого глаза не отвалились. Ох, и ворчала я на Колю!       — Ты понимаешь, что это навсегда? Ему же только пять лет! Лучше бы машинку новую купил.       — Да ладно, у всех есть видео.       — Для взрослых! Для таких, как ты! Порнуху смотреть! Но не для детей же!       — Да ладно, а мультики для кого.       — Для дураков! Не включай им сегодня эту пакость.       Детский глазной врач утверждал, что видео ни при чём. Месяц назад Сеню сняли с нейролептиков, и на осмотре я невзначай поинтересовалась, не могло ли зрение испортиться от таблеток.       — Ни в коем случае, — заверил меня офтальмолог. — Лекарства не могли дать такого эффекта. Скорее, это наследственное. Вы в каком возрасте очки надели?       — В двадцать шесть.       — Вот как. А отец ребёнка носит очки?       — Нет.       — Вот как. В таком случае, это может быть осложнением. У ребёнка же сахар.       Медицина меня не переубедила, и я по-прежнему была против видео, но не могла следить за детьми круглосуточно. Я стирала, готовила, убирала, шила, штопала, вычёсывала кошек, кормила кошек, чистила за кошками, возила стерилизовать кошек. Для последнего мероприятия я еле уломала Колю свозить меня в город со всеми тремя штуками сразу.       То была картина маслом: на заднем сиденье я с тремя кошачьими переносками успокаиваю орущих Арусю, Мальвину и Матильду, а побелевший от злости Коля, стиснув зубы, выруливает из ряда в ряд, чтобы добраться побыстрее. Дорога в город занимает тридцать минут, и вряд ли другой мужик выдержал бы так долго тройной мяв. Что поделать, надо было торопиться, пока Коля ещё с нами — на автобусе я этих тварей не довезла бы.       Чтобы облегчить мои мучения, мама и свекровь взяли себе по кошке, и у нас осталось четыре. А могли бы взять по две, и тогда осталось бы тоже две, и было бы всем поровну и по справедливости. В любом случае, вечно орущая Аруся при делёжке досталась мне, и порой я не знала, куда от неё деваться. За постоянные вопли кошь и получила свою кличку, и её брать никто не хотел.       Прикинув и подсчитав, я пришла к выводу, что летние детские одёжки гораздо дешевле шить, чем покупать, и вытащила из сарая швейную машину Колиной бабки. Это был страшненький Кайзер девятнадцатого века с длинным челноком. Коля посмотрел, как я шью на этом динозавре, и что-то человеческое шевельнулось в его душе. На следующий день он молча взял Кайзер под мышку и сунул в багажник, а вечером вернулся с нормальной человеческой швейной машиной.       — На, — сказал он и веером выложил на стол пачку красных и зелёных купюр. — Сдача.       — Это за эту-то халамуду? Обалдеть!       — Надо знать, куда сдавать, — усмехнулся Коля.       Сдал бы он туда ещё свою Катю. До сих пор не поняла, хороший у меня муж или все-таки козёл. ***       — Мам, а почему мы никогда не ходим на речку? — спросила Аля в один из жарких дней.       — Нам далеко, — несколько растерявшись, объяснила я. А ведь мы и правда ни разу в жизни не ходили на речку, у меня даже купальника нет.       — Другие ребята ходят. Отпустишь меня с Алинкой?       Танькина Алина и моя учились в одном классе, но с Танькой я по-прежнему не разговаривала.       — Нет, конечно. Что за вопрос.       — Значит, мы вообще не должны купаться, да?       — Во дворе ванна стоит. Наберите и купайтесь, сколько душе угодно.       Я машинально повторила слова своей мамы, когда она в детстве убеждала меня, что ванна и речка одно и то же. И Алина ответила так, как отвечала и я:       — Это не то.       В воскресенье я подъехала к Коле с просьбой отвезти нас на речку.       — Мне некогда, — услышала я из-под газеты и поймала себя на мысли, что последнее время с элементарной просьбой обращаюсь к мужу как к чужому человеку: чувствую себя виноватой и думаю, чем отблагодарить.       — Это же твои дети!       — Своих отвезу. А остальные в машине не поместятся.       — Два раза съездишь.       — Десять.       — Коль, тут дорога — пять минут!       — А пять минут и пешком не развалитесь.       — До речки — шесть километров. Идти с детьми по жаре два часа? Шутишь.       — Такси вызови. У тебя теперь много денег.       — А как я половину детей одних на пляже оставлю, чтобы вернуться за другими? Тебе трудно отодрать от дивана…?       Раздалось тягостное кряхтенье.       В первый же день на пляже я поняла, что у меня нет пляжной сумки, зонтика и корзины для пикников, а детям нужно прицепить на головы красные бантики или бейсболки, чтобы видно было издалека. Восторгу малышни не было предела. Я чуть не оглохла от визга. Разговорилась и подружилась с другой мамашей, обменялись телефонами. Столько впечатлений, как в этот день, я не получила за всю остальную жизнь. Оказывается, небо синее, а трава зелёная. Я впервые услышала шорох камышей и увидела живую чайку. Бегать пришлось много, но зато никто не утонул.       Неужели для других семей поездки на речку обычное дело? Сама я, конечно, не купалась и даже не сняла сарафан, я и плавать-то не умею — не с моими данными щеголять в купальнике, — но чуть-чуть завидовала женщинам, которые могут себе это позволить. Я навсегда запомнила запах речки и прибрежных цветов.       А потом Коля приехал за нами, и дети подняли дружный рёв — им ужасно не хотелось домой. Я обещала, что мы съездим на речку второй раз, хотя чувствовала, что обманываю. Сначала отправила мелких, во второй рейс уехала сама с большими. Даже десятиминутной отсрочке Алина и Ваня радовались, как празднику. Новая знакомая подала мне хорошую идею: купить складной детский бассейн. Я представила кошачьи когти, жадно впивающиеся в полиэтиленовую стенку, и подумала о деревянной защите. Не так сложно, в принципе.       — Коль, ты бы привёз пиломатериала. Надо, — попросила я на обратном пути.       — Денег нет. Сама заказывай, ты теперь богатая.       — Отходов привези. Они бесплатные.       — Где я их искать буду?       — В городе тридцать пять мебельных фабрик. Они ежедневно сжигают кучу отходов. На вашем грузовике один раз проехаться и собрать, мебельщики только рады будут.       — Я ничего сколачивать больше не хочу, устал.       — От тебя и не потребуется, сами сколотим. Ты только привези.       — Какая же ты у меня ненасытная!       — Я для детей стараюсь, а не для себя.       — Вылезайте, приехали.       Вот так и поговоришь с мужем — только в машине.       На кайзерские деньги я и купила бассейн. Отходов Коля привёз, но оказалось, что они не нужны — стенки бассейна были гладкие, прочные и совершенно непривлекательные для кошек. Вот и хорошо, беседку построим. Радость детей не поддается описанию, визг стоял до небес. Обе бабушки были недовольны, потому что во времена их молодости пластиковых бассейнов не было, и с утра до вечера я слушала в оба уха: «Утонут. Утонут. Утонут», — а детям соответственно говорили: «Утонете. Утонете. Утонете».       Чтобы утонуть в игрушечном бассейне, надо постараться, но без присмотра я их всё равно не оставляла. Бассейн установили так, чтобы его было видно из кухни, и в процессе расчистки земли принимали участие все дети. Хлопот прибавилось — чистка бассейна, замена воды и прочее, но счастье моих малышей того стоило. Ваня построил из бутылок корабль, и они на нём плавали. Наконец-то в ход пошёл надувной гусь, которого подарили Алине на четырёхлетие. Бабушки, поджав губы, черпали из бассейна вёдрами воду для полива. Две кошки регулярно туда падали, и их приходилось вынимать и сушить полотенцем. Короче, бассейн пригодился всем.       Ваня, взрослый парень с сотовым телефоном, однажды намекнул, что бассейн бассейном, но и на речку хорошо бы съездить, и папа Коля свозил его одного, тайком от всех. Малышам было всё равно — они весело плескались в бассейне, а Алинка обиделась.       — Такова наша женская доля, — сказала я дочке. — Мужчины развлекаются, а мы сидим дома с детьми. Обижаться тут не на что. Развлечения — не для женщин, привыкай к этому.       Я хотела подготовить её к будущему, но почему-то это вызвало только слёзы.       Глядя из кухонного окна на резвящихся малышей, я невольно вспоминала о тех, кто остался в детдоме. У них нет не то что речки, а даже такого бассейна. Несмотря на усталость, я должна найти в себе силы взять и воспитать ещё одного или двоих — в память о Гоше. И в искупление вины за Егорку, которого не смогла отвоевать. Я просто обязана. Так я и сказала маме, но она не ответила. ***       Едва начался август, как мама и свекровь, словно сговорившись, по нескольку раз в день говорили старшим детям:       — Осень. Скоро в школку, — чем несказанно портили им настроение.       Бьюсь об заклад, бабушки думали, что этими словами пробуждают в детях приятные воспоминания о любимой школе и настраивают их на успешную учёбу.       Если Ваню от школы тошнило и всё, то у Алины она вызывала суеверный ужас. Утренние сборы превращались в пытку, весь первый учебный год я выталкивала её за дверь силой и зарёванную. Чего только не выдумывала моя лентяйка, лишь бы не учиться — и что её там бьют, и что она всю программу уже знает, и что учительница пишет с ошибками — мне приходилось быть очень строгой, чтобы дочь соблюдала дисциплину. Даже новая школьная форма и белые гофрированные банты не радовали мою Алю. Чем ближе лето катилось к первому сентября, тем мрачнее она была, и каждое бабушкино «скоро в школку» заставляло её вздрагивать.       Я не только стирала, убирала и готовила. Параллельно всему этому я ещё лечила детей от насморка, который они схватили в бассейне, разнимала дерущихся мелких, возила всех по очереди к зубному врачу, лечила зубы сама, меняла на кухне кран, травила дихлофосом шершней, красила рамы, копала помойную яму и стригла обнаглевший виноград. Мышей ловили кошки. Одного мыша дети у них отобрали, и пришлось покупать клетку. По ночам мыш гремел колесом, и я поставила его на кухню. Дети в нём души не чаяли, кормили зёрнышками с рук и звали Хвостатиком — хорошо, что этого имени не слышали психологи, а то у нас опять были бы неприятности.       Коле надоело ездить в Метро, и я ходила к Таньке в магазин. Дороже, но ближе. Ближе, но дороже. Мы потихоньку снова начали беседовать.       — Я слышала, у тебя семеро по лавкам?       — Пятеро, — уточнила я.       — Устаёшь, небось.       — Бывает, с ног валюсь. Зато вечером улягусь на диван, соловьёв послушаю — и вроде отдохнула.       — Какие соловьи, мать? Август на дворе.       Я что-то пробормотала о кормушках и благодарных птицах, которые поют у нас круглый год, расплатилась и понесла сумку домой. Теперь я ходила за покупками каждый день — ещё полчаса долой. Козёл все-таки Коля. В каком-то смысле Танька была права, сейчас для птичьего пения не сезон — но я же своими ушами каждый вечер слышала из мансарды жизнерадостный хор пернатых, в том числе соловьёв! Я привыкла к этому пению, оно меня успокаивало, и я до сей поры не сомневалась, что птицы просто благодарят нас за корм. Усмотреть в их позднем пении что-то странное мне не приходило в голову.       Летом в девять ещё светло, но я требовала, чтобы все дети к этому часу лежали в постели, и они послушно ложились, однако галдели, прыгали в кроватях и кидались подушками до одиннадцати. Я охрипла на них орать и плюнула, разрешив спать в десять, и к одиннадцати они успокаивались, бедокуря один час вместо двух. Я плюнула ещё раз и разрешила спать в одиннадцать. Сама доползала до дивана в одиннадцать с копейками.       Когда дети уже спали, я оторвала Колю от телевизора.       — Коль, тебе птицы во дворе спать не мешают?       — Бу, — ответил муж.       — Понятно. Спокойной ночи.