Будни разведчика

      Потом мы все-таки вернулись к нашим ксеноморфам, потом я еще раз пересмотрел «Прометея», потом, пока искал ссылку на короткий ролик с событиями между «Прометеем» и «Заветом», наткнулся на видеообзор, посвященный «Завету». Назывался он заманчиво — «Гениальный ход режиссера» или что-то такое — и, учитывая большой дефицит положительных откликов, я, конечно же, повелся. Было это ближе к утру…       Бородатый паренек с большим упоением и восторгом объяснял, что расчетливый Дэвид, как более умная машина, с самого начала хотел подменить Уолтера и просто играл с ним, как кошка с мышкой. То есть, все эти флейты, стихи, споры, блеск в глазах — всё это лишь умная, циничная игра.       И вот казалось бы — чем это так уж отличается от других рецензий, где по Дэвиду прошлись вдоль и поперек? Возможно, так сработала эта бодрая, почти счастливая интонация, с которой человек говорит «Эврика! Теперь я знаю, как это работает!» Возможно, сработали мои смутные сомнения, не идеализирую ли я Дэвида (при том, что я не считаю его белым и пушистым, и даже просто обиженным героем. Бестия та еще). И даже больше — а вот ТАКОГО Дэвида я бы смог принять? Смог бы помочь? Потому что вот такое — я только издали знаю, в мою голову такие люди не умещаются. Я знаю, что они существуют — расчетливые социопаты, самовлюбленные, без привязанностей. И нет, если бы Дэвид был таким, это все равно не изменило бы мое отношение к его истории и к людям, его окружавшим.       Им нужно, чтоб пленник был добрый —       А злого им, значит, не жаль?       И все-таки это был как удар под дых — вдруг это и есть ядро личности Дэвида, и вытащи из него это ядро — структура обвалится. Структура настоящего, цельного и отдельного существа, и останется только моя интерпретация, на которой кое-как наросло живое мясо?.. И вот это очень, очень тонкое чувство — не то, что я отворачиваюсь «а вдруг ты такой», а скорее: «вдруг я сделал тебя не таким, какой ты настоящий, вычистил всё мне неудобное, что я не могу усвоить и осознать?»       Дэвид улавливает этот мой настрой, очень тихо говорит:       — Вот это — неправда.       Я чувствую, что ему страшно — реально страшно. В том числе, что я ему перестану доверять. Он добавляет, что после такого ему уже самому неуютно и жутко — «столько лет прошло, вдруг все сказанное хотя бы отчасти справедливо, а я просто забыл, стал думать о себе иначе?»       Знаешь, говорю, ну их в задницу, пусть хоть как логично звучит, это только интерпретация одного человека. Моя сама в себе не менее логична, чем его. И даже если предположить, что в чем-то он угадал, сейчас ты уже другой. И вообще, если ты говоришь, что это неправда — я тебе верю.       Но его глубоко задело и опечалило. У него тоже обвал. У Дэвида есть какая-то особая, сильная и даже болезненная потребность в правдивости этих двух кусков, рассказывающих о нем. Нет, Дэвид не появился по мановению волшебной палочки, отдельно от фильмов. Я прожил с ним в синхроне всю цепь событий, я едва ли не дышал в этом пространстве, я оживлял его нашей совместной жизнью, мы прошли этот путь вместе. И для Дэвида — это его история. Его причины. Его внутренняя база. Возможно, дело еще в том, что ему чуждо бессмысленное причинение зла, беспричинная жестокость. И без всей его истории такой он, каким лично я его впервые встретил, утрачивает свои корни и становится всего лишь чудовищем в своих глазах…       Но если перестать теоретизировать, а прислушаться к ощущениям — это все было, причем не только с самим Дэвидом, но и со мной. Мы оба уверены в осязаемости, настоящести этой «жизни по мотивам».       Дэвид говорит — подумал о том, что Уолтер тоже может увидеть ситуацию именно так, как этот человек рассказал, а между нами и без того с доверием беда. И если Уолтер решит именно с этой стороны на ситуацию посмотреть — то всё, какие-то надежды на нормальные отношения вообще можно хоронить и уходить с пепелища.       В общем, стало нам обоим как-то тошно, жутко и безнадёжно… Липкий ужас, из которого невозможно выбраться. Трещины по фреске, где минуту назад был прекрасный, живой рисунок. Чувство полной дереализации…       Мы можем только схватиться друг за друга и барахтаться, пытаясь вынырнуть. Успокаиваем друг друга (больше я его, потому что остро чувствую, что вот в этот момент я ему нужен, нужен как старший, который защитит).       К чёрту этого придурка, говорю, давай смотреть твой любимый фильм.       Я скачал «Лоуренса Аравийского», мы смотрим вместе. Я замечаю, на какие моменты он эмоционально откликается, обсуждаем. Замечаю вещи, которые «про него», озвучиваю, обсуждаем. Я потихоньку возвращаю ему — его, а себя успокаиваю. Чувство дереализации отступает, хотя физически мы с ним вообще вне пространства, я не вижу, какая обстановка вокруг. Мы и не у него, и не у меня, мы просто смотрим фильм и прижимаемся друг к другу, как потерявшиеся детеныши, которых только что вытащили из колодца.       Иногда мы прерываем просмотр фильма и возвращаемся к тому, что болит. Я говорю с ним — что это всего лишь мнение какого-то местного чувака, что оно самого Дэвида не определяет.       Потихоньку его отпускает, я тоже прихожу в адекват. Дэвид оживает, сам начинает вспоминать, начинает возмущаться — да чушь какая, вот, а почему бы я тогда просто с ним не полетел, как второй дроид, команда готова была меня забрать с собой? Почему тогда я сразу себе руку для маскировки не оторвал, когда первый раз его вырубил и думал, что убил? Да враньё это все!       Больше не смиряется, как с приговором. Спорит. Фух. Значит, точно отпустило. Мы вырвались из парализующей черной пустоты. Выжили.