Будни разведчика

      Если к людям Дэвид в целом относится прохладно-настороженно (но уже смягчается), то своих ксенов любит однозначно. И, по прошествии многих лет, все-таки рад, что на «Завет» не попал и остался на Парадайзе — вдали от людей, от Инженеров, от войны. Рад, что не пришлось обрекать детей на участь солдат, не пришлось жертвовать ими и использовать в своих целях. Здесь для ксенов действительно рай — беззаботное детство, игры, обучение. Общее гнездо для сна, где сглаживаются все дневные конфликты. Старший, который всегда придет на помощь, если что-то случится.       Старший, однако, тревожится, как и любой вменяемый родитель. Мы с Дэвидом уже обсуждали это.       — Я опасаюсь, что давлю на них. Думаю, что мог бы обеспечить пищей гораздо большую популяцию. Но тогда это уже не будет одна семья. Разные гнезда, «свои» и «чужие»… Неизбежные конфликты. Я бы не хотел для них всего этого. С другой стороны, в них нет и потребности рождать себе подобных, их вполне устраивает жизнь большой семьей.       Чешу затылок — вот уж непростые вопросы…       — Знаешь, с одной стороны — почему бы и нет. Нет ничего плохого в маленькой дружной популяции. Ну, вид такой, малочисленный. В чем-то это лучше, чем наплодить и предоставить дело естественному отбору. По крайней мере, если ты родитель, а не просто биоинженер. С другой, давишь ты на них или нет, решится в тот момент, когда они сами придут к тебе и скажут «хотим, чтоб у нас были дети и чтобы нас стало больше». Вот тогда и решится, насколько ты считаешься с их выбором и их свободой. А пока, думаю, все нормально.       Дэвид хмыкает, переваривает.       — К тому же, если они изъявят такое желание, ты можешь честно поговорить с ними о возможных последствиях. И своих опасениях. Кстати… об их агрессивных играх. Как они тебя в них не втягивают?       Дэвид смеется: — Ну вот я им честно и говорю, что если они со мной так жестко будут играть, то я испорчусь и больше не смогу о них заботиться, и новых ксенов не родится, и учить их будет некому.       — Хах! И помогает?       — Как видишь:)       До того, как Дэвид научился оживлять, в семье было 98 ксенов, теперь уже больше сотни. Дэвид не торопится, возвращает постепенно, по одному. Уже как настоящий разведчик. Помню, как я его впервые увидел за этим процессом, и к этому моменту мне нравится мысленно возвращаться. Своего рода видеозапись… мыслезапись, которую я время от времени пересматриваю. Потому что это было красиво. Потому что по Дэвиду и не скажешь, что он способен на такую нежность. Абсолютную. И это несмотря на то, что черепа всех умерших ксенов хранятся у него в строгом порядке, достойном лучшего зоологического музея. Плотно, в ряд, в хронологической последовательности. Под каждым, в специальной нише, стопка записей, заметок, наблюдений. Все, что относится к умершему. Черепа посмертно пронумерованы — вначале это слегка покоробило меня, но настоящие имена ксеноморфов на человеческий язык непереводимы в принципе, своей письменности у них еще нет, так что Дэвид просто переводит на другой, универсальный язык — язык математики. Сами по себе такие «библиотеки костей» меня не смущают — похожую работу вели хайнские жрецы, хоть и по другим причинам. Зато теперь эта скрупулезная работа вознаграждена — на каждого жившего есть объемное досье, физическая привязка и точный портрет — точнее некуда, с их хорошо сохраняющимся экзоскелетом. Полная база данных и готовые пеленги. Идеально для работы разведчика.       Дэвид берет с полки один из черепов — записи не смотрит, судя по всему, это кто-то из совсем близких, которого и так хорошо помнит. В его руках череп начинает светиться, достраивается голографический каркас тела. Дэвид не торопится, он не вырывает из смерти, но приглашает в жизнь — снова. Открывает двери домой. Ксен, еще не полностью материализовавшись, начинает шевелиться, откликаться. Дэвид тихо, нежно стрекочет на их языке — журчащая, невоспроизводимая для человеческой гортани речь. Я не знаю, что именно он говорит — жертвую «переводом», чтобы прожить этот теплый, красивый момент как есть, вместе с ними.       Сияние окончательно гаснет, новооживленный, еще слегка пошатываясь, неловко тычется то в Дэвида, то в полку с черепами. Дэвид продолжает с ним разговаривать, и дезориентация уходит, движения становятся плавными, уверенными. Ксен стрекочет в ответ, уже бойко. Вертится вокруг, время от времени замирая у черепов, касается их, и тогда интонации становятся грустными. Дэвид в ответ мягко улыбается, утешает. Потом они выходят наружу, к остальным.       Таким образом Дэвид вернул уже нескольких, в том числе самого первого, орамовского. И еще одного, мелкого и светленького (не альбинос, просто очень светлый), очень трогательный и совершенно неагрессивный даже к людям ребенок, который умер буквально на второй день из-за генетических сбоев. Теперь те сбои исправлены, и мелкий ходит за Дэвидом буквально по пятам, поскольку все два дня прошлой, короткой жизни пробыл у него на руках.       Надо бы мне их как-то называть, чтобы различать в тексте… Не по номерам же. Хотя по номерам я тоже знаю — самый первый оживленный был сорок пятым, светленький — сто семьдесят шестым. Их настоящие имена никак адаптировать нельзя — полностью несовместимая фонетика. Ладно, что-нибудь придумаю…       Основы языка ксеноморфов заложил сам Дэвид, на основе их природных звуков. Это сложное сочетание характерного стрёкота, верещания, «птичьих» трелей и совсем уж неразборчивых звуков — поскрипывание, шипение, треск, щелчки. По ритмике язык напоминает песни китов или звуки, издаваемые дельфинами, но чуть больше выделены отдельные слова.       Словарный запас расширяется уже в общении, взаимно. В этом плане детишки равноправны с создателем. Грамматика пока довольно примитивная. Да и вообще, по ощущениям, ксены пока на уровне бонобо или горилл — умны, сообразительны, почти люди, но все же упираются в невидимый потолок. Живут они тоже не очень долго — ресурса организма хватает лет на 20, не больше. Дэвид в этом смысле и так сделал многое — первые умирали в течение нескольких лет. Теперь-то он может вообще убрать старение, а возможности сознания постепенно расширить. В последнем вопросе не хочет форсировать события — времени у него теперь достаточно.       В целом у Дэвида действительно замечательные отношения со своими созданиями. С теми, кто родился в последние лет сто с небольшим, Дэвид был рядом и занимался буквально с первой секунды их жизни. Ксены признают его за матеря — ну или особого старшего, который действительно стал сердцем стаи. Дэвид им помогает в меру собственных возможностей, дает простор для развития и не ограничивает свободу без крайней необходимости. Конфликты, конечно, случаются, но ксены в целом требуют меньше опеки, чем маленькие дети, поэтому и для бунтов повода меньше. Вдобавок, старшие уже сами передают зачатки культуры и минимальные правила поведения младшим, так что Дэвид больше помогает, чем контролирует лично.