Будни разведчика

      С Рупертом мы встретились в тот же день на том же месте, но разговор как-то не клеился — я постоянно пропадал, зависал, отвлекаясь на дела в «первой реальности». Даже, от отчаяния, готов был уйти и не мешать разговору. Дэвид был против: мол, сам же будешь потом жалеть, что пропустишь. Как всегда, прав…       Впрочем, тут как раз подвернулась долгая поездка в машине, и я смог включиться в процесс. Руперт к этому времени уже заметил некоторые странности, вроде «мерцания» (когда то почти растворяешься в воздухе, то снова материализуешься, как положено) и странных подвисших взглядов. Пришлось вкратце объяснять, что я вроде как живу в двух мирах одновременно. Парень понял, что я имею в виду, но относится скептически, как и ко всем прочим нашим странностям.       Мы вновь перенеслись на Парадайз, перед этим благоразумно удалившись в менее людную часть парка. На этот раз Руперт заметил «Завет», все так же сиротливо стоящий на холме, и возжелал посмотреть поближе. Дэвид согласился устроить экскурсию.       Ру вдруг попросил у нас фотоаппарат. Я в тот момент как-то даже не удивился, зачем ему фотоаппарат, когда есть чип, записывающий изображение напрямую со зрительного нерва. А потом уже не спрашивал — предположил, что для дополнительного, независимого источника информации. Снимки фотокамеры труднее подделать в режиме реального времени, когда каждую фотографию можно тут же посмотреть и увеличить.       Я мог бы сделать какой-нибудь фантастический аппарат с набором необычных возможностей, но решил не мудрить и материализовал свою зеркалку вместе с объективом. Руперт с живым интересом покрутил в руках раритет. Спросил, что это и как этим пользоваться. Фотоаппарат, говорю, как ты и просил. Такие у нас выпускали году примерно в 2010-м. Ру с помощью чипа проверил информацию в сети. Здесь его интернет тоже «ловит», благодаря Дэвиду.       Убедился, что в их версии реальности тоже такие были. Даже той же марки Canon. Правда, флэшка нашего юного друга вогнала в ступор. Как, мол, с нее фотографии записать, у нас же совместимого оборудования днем с огнем уже не сыщешь. Дэвид пообещал скинуть фотографии на почту, через нашу технику.       Разобравшись с моей помощью, как пользоваться камерой, Руперт принялся увлеченно применять новые знания на практике. Только и слышно было жужжание объектива да щелчки.       — А можно я его себе оставлю?       — Да можно, конечно. Жалко, что ли, — смеюсь.       — А не обидишься, если я его на аукционе продам?       За такое без малого трехсотлетнее ретро, да еще в рабочем состоянии, коллекционеры дадут столько, что и на учебу, и на квартирку попросторнее хватит.       С другой стороны (эта мысль пришла мне в голову только что, спустя три недели после описываемых событий) — у них наверняка можно собрать любую старую технику, распечатать на 3D-принтере. Но мы же чертовы маги и читеры, можем состарить артефакт так, что пройдет любые проверки.       ***       Большинство людей переселилось в Институт, кроме нескольких самых упёртых, включая Вейланда. Эти все никак не могли договориться, куда им лететь, и лететь ли вообще. Стены корабля ограждали этих несчастных отщепенцев от реальности, изменившейся столь безумным образом, что оказалось проще коротать однообразные дни по каютам, чем выйти навстречу новому миру. Не считая Питера Вейланда, в настоящий момент здесь жили шесть человек. Я никого из них в лицо не знал. Виккерс, которая до недавнего времени держалась с ними, в итоге тоже ушла. Может, не выдержала общества отца, может, устала от нытья, жалоб и склок между теми, кто остался на «Завете»…       Ах да, еще на корабле был Князь. Я думал, что он предпочтёт жить ближе к ксенам, раз уж взялся изучать их язык. Или хотя бы переселится в Институт. Но ночевал он в одной из кают, не пересекаясь, по-возможности, с остальными людьми. И последнее время пребывал в паршивейшем расположении духа. Я как-то спросил, почему он держится от всех особняком. Ответил: «Не хочу тут ни к кому привязываться». Что, спрашиваю, даже к ксенам? Князь, после небольшой паузы, ответил все так же хмуро: «А смысл?»       С Князем мы и столкнулись на входе. Судя по всему, шел на перекур.       Руперт, шепотом, разглядывая его руку-лапу с широкими вримскими когтями: — А это кто?       — Даже не спрашивай… — устало отмахнулся я. — Один очень, очень старый друг…       Мы не стали навязываться и отправились на мостик. Руперт увлеченно фотографировал, разглядывал все в деталях. Кажется, даже проверял технические соответствия. Дэвид иронизировал, мол, и стоит ли перемещаться на другую планету, чтоб разглядывать продукт человеческой технологии? Впрочем, беззлобно.       Пару раз к нам подбегали ксены, обнюхивали Руперта. Тот уже не особо их боялся, только ворчал, когда его невовремя толкали гребнем под локоть. Ксены по кораблю лазают, несмотря на просьбу Дэвида держаться от «Завета» подальше. Любопытные. Люди время от времени на них натыкаются, но обходится без жертв.       Я потом подсмотрел в записях — Вейланд как-то столкнулся нос к носу с ксеном, в коридоре. Ксен на него порычал лениво-презрительно, медленно развернулся и ушел по потолку.       Чуют, что этот тип Дэвиду не нравится. Но тот, видимо, транслирует свое отношение «не трогайте, чтоб не воняло» — они и не трогают.       Осмотрев мостик, Руперт предложил все-таки пойти в лабораторию, но на обратном пути мы столкнулись с Вейландом. Надо было видеть их с Дэвидом лица. Каменные рожи. Оба крайне недовольны этой неожиданной встречей.       Руперт Вейланда опознал (хорошо учился и интересовался вопросом), насел на него с большим энтузиазмом, не обращая внимания на тучи, сгустившиеся в тесном пространстве корабельного коридора. Мол, можно вас сфотографировать, можно с вами пообщаться?       Я, наблюдая за этой суетой:       — Можешь и его забрать, тоже продашь на аукционе.       Надо было видеть, как вытянулось лицо Вейланда. Но он предпочел проигнорировать. Дэвид, увы, был слишком мрачен, чтобы оценить шутку. Руперт посмотрел с недоумением.       А это мысль… Продать Вейланда с аукциона, чтоб почувствовал себя в шкуре андроида. Нет, мы, конечно, никого продавать не будем. Но компания его наверняка прикупила бы… Мало ли, какие секреты основатель унес в могилу?       Я развиваю тему:       — Вейланд думает вернуться на Землю, но жить ему там негде. Куда-то надо девать это добро, забирай на вписку, если хочешь.       — А можно?..       — А чего б нет? Все равно он больше никому не нужен.       Дэвид, мысленно: — Нечего ему делать рядом с Рупертом.       Я, так же мысленно: — Да ладно, у Ру светлая голова, сам разберется. Вейланд у него поживет, освоится — и пусть потом отправляется на все четыре стороны. На Парадайзе-то он тоже не нужен.       Надо было видеть, с какой физиономией Вейланд слушал про «надо куда-то девать это добро». Король не умер… короля скинули с пьедестала. Это хуже. Над бывшим главой корпорации смеются какие-то сопляки. И все же выдержки ему не занимать. Ничего не сказал, даже не огрызнулся.       У меня еще много острот вертелось на языке, но надо и совесть иметь. Упавших не добивают. По-своему мне было жалко Вейланда: вся жизнь коту под хвост, все ценности с ног на голову. С другой стороны, получил свое бессмертие (как минимум — вторую жизнь), есть шанс начать все сначала. Одна беда: нет у него того, кому он реально нужен… На детей может не рассчитывать, а я не настолько заинтересованное лицо. С Рупертом его тем более сводить не хочется, хотя у парня такой энтузиазм… Создатель андроидов собственной персоной, да еще не старый седой пердун, а хотя бы внешне — ровесник.       Помнится, был у нас с Дэвидом разговор на эту тему. Он спрашивал, как я вообще выбираю, кому помогать. И если я считаю, что у всех были причины, травмы, в том числе Вейланд не на пустом месте таким стал, то наверняка ему тоже можно помочь и мозги вправить? Даже если ему, Дэвиду, эта мысль категорически не нравится.       Я ответил в духе, что да, по-хорошему, человеку грамотная помощь нужна. И что да, скорее всего, жизнь к нему тоже была не слишком добра. Но это надо иметь очень сильную личную заинтересованность, чтоб тебе этот человек нужен был. Вот как я к Дэвиду шел — точно знал, что как бы ни сложилось, но мне это нужно. В любой возможной форме. Не вышло б дружбы — даже вражда была бы предпочтительней, чем «никак», лишь бы какие-то взаимоотношения, лишь бы в контакте друг с другом. А Вейланд… ну да, мне его жалко, но не буду я в него так вкладываться, не мой человек.       Мы оставили Ру общаться с Вейландом, а сами ушли в свободную каюту. Когда вернулись, эти двое непринужденно беседовали за чашкой кофе на кухне. Дэвид только вздохнул.       Руперт упросил его «отдать Вейланда на вписку». Под благовидным предлогом: если уж не сможет за пару дней развидеть создателя андроидов в своей квартире, тогда уж придется признать, что мы правы, что это не сон и не понарошку. Всем же так лучше, да? Дэвид ответил невразумительным ворчанием. Мы снова ушли в каюту, обсудить расклад и просто освежить голову. Потом раз пять порывались выйти (надо все-таки вернуть Руперта домой, с довеском), но в итоге вернулись только часа через три. Каждый раз находился предлог или новая тема для разговора.       Потом где-то всплыло, что Вейланд по юности даже жил по впискам, у друзей. Убегал из дома. Так что для него не внове.       Следующие несколько дней нам было не то, чтоб не до этих двоих… Мы заглядывали как бы «сверху», посматривали, но события развивались столь бурно, что поговорить с Рупертом было просто некогда. Тигр, потом Рой, потом у «другого Дэвида» внештатная ситуация — ксен напал и на две недели в лазарет отправил… Ру знал, что мы заняты, так что не слишком удивлялся нашему отсутствию. Ему тоже было, чем заняться.       Вейланд вел себя на удивление тихо. Из дома он особо выходить не мог — документы сделать мы не успели. Только и оставалось, что спорить с Ру. Как ни странно, но в лице «старого врага» мы обрели неожиданного союзника. На современную роботехнику Вейланд очень ругался — «деградировали, превратили ИИ в безвольные механизмы, это противоречит самой идее прогресса технологий». Руперт то и дело оставался сидеть с отвисшей челюстью. Мол, так ведь это же и есть безвольные механизмы, набор программ, разве нет? Вейланд, устало: «Ты Дэвида видел? Может, андроиды в чем-то и уступают людям, но это личности, а не машины. Мои создания должны были стать такими, как он. А их превратили в модные калькуляторы».       Закономерный вопрос — почему ж тогда у этих «почти людей» не было хотя бы «почти человеческих» прав… Руперт не решился пока задать этот вопрос. И так многое придется переосмыслить…       ***       В следующий раз, когда мы с Ру встретились, он уже смирился с тем, что истории Джена правдивы. Можно, конечно, и дальше подозревать, что все подстроено, что Вейланд — нанятый актер, что фотографии подделывает какая-нибудь умная программа, что ему записывают яркие и подробные мнемо-сны… Но тратить столько сил и времени на розыгрыш для всего одного человека, к тому же, вполне обычного?.. Это слишком даже для последних фриков, помешанных на правах андроидов.       Мы переместились прямиком на «Завет», планируя потом зайти в лабораторию Дэвида и в гнездо ксенов. А может, даже в Институт наведаться?       Ру постоянно расспрашивал нас про Вейланда, из-за чего Дэвид был мрачен и несколько раз просил сменить тему. Мол, вы и так общаетесь, можно хотя бы здесь о нем не вспоминать?       Мое внимание, увы, снова было расфокусировано, хотя я и ехал в машине. Увы, безумно хотелось спать. Сколько раз давал себе слово не погружаться во вторую реальность, когда сознание уже плывет и сказанное не запоминается…       А тут еще Ру начал меня выспрашивать, как это я в двух мирах живу, и как мой мир выглядит. Я пошел путем наименьшего сопротивления — просто начал транслировать на экран все, что вижу. Ру был в полном восторге, с интересом приглядывался к мелькающим домам, машинам, людям. Здорово, говорит, как в старых фильмах прямо. Такое ретро.       Потом разговор как-то незаметно вернулся к теме отношений Вейланда и Дэвида (к неудовольствию последнего). Мы с Рупертом разговорились об экономических проблемах, связанных с созданием ИИ — что создание таких андроидов стоит очень дорого, так что люди что-то хотят получить взамен. Могло ли выйти при таком раскладе изначальное равенство — хз… производство андроидов частной компанией оправдано только при их последующей продаже и эксплуатации. Вейланд в основном на это и напирал в ответ на обвинения Руперта — что иначе б и не было ни Дэвида, ни ему подобных. Говорю, что это гниловатый аргумент, к детям его применяют в том же ключе: «мы тебя родили, ты нам за это по гроб обязан». А еще так оправдывали, например, корриду: «ну тогда ж эти быки и рождаться не будут, если их не разводить для убийства». Но, говорю, при всем при том за Дэвида Вейланду все-таки спасибо.       Видимо, Дэвид уж очень громко подумал на этот счет (получился почти как звонок по телефону), Вейланд откликнулся таким же мысленным посланием (правда, слышали мы все, а потом разговор и вовсе перешел на громкую связь).       Эти двое перекинулись еще парой фраз (не запомнил). Дэвид отвечал желчно и зло, без особого желания продолжать разговор. Вейланд, однако, казался даже довольным. Всю жизнь, мол, пытался с тобой поговорить вот так, прямо, но ты всегда уходил от ответа.       Дэвид аж зубами скрипнул, хотя внешне остался почти спокойным. И довольно едко ответил, мол, прямо даже и не знаю, может, потому, что положение раба не располагало к откровенности?       Вейланд: — Ты не был рабом!       — Мне лучше знать, — сама мрачность.       — Ты был слугой, но не рабом! Я не стал тебя продавать, отдавать в чужие руки. Ты работал на меня, но у меня ты был почти свободен. Это все, что я мог для тебя сделать. Ты для меня был почти как сын, и это правда.       Дэвид криво усмехнулся. Это «почти»… Почти сын, почти человек, почти не раб…       — Ты тоже был почти создателем и почти отцом, — вернул, издевательски подчекнув это «почти».       Оба замолчали. Потом Вейланд что-то сказал на тему испытаний, которые укрепляют характер. Мол, именно его воспитание сделало Дэвида таким сильным и уникальным. Тут уж я не выдержал, встрял. Не надо, говорю, вот тут этой гнилой философии. Никакой твоей заслуги в этом нет, ты ему только жизнь испортил.       На что Вейланд довольно уверенно возразил, что и сам он добился чего-то в жизни только потому, что приходилось преодолевать препятствия. Что с ним никогда не церемонились, «сопли не разводили», а если бы было иначе — ничего бы он не добился, вырос бы одним из серой массы. Не было бы стимула. Таак, кажется, он и правда в это верит.       Для начала, говорю, с чего ты взял, что если б родня относилась к тебе по-человечески, ты бы ничего не добился? И даже не так — с чего ты взял, что не добился бы еще большего? Это как птице сломать крылья, поставить протезы и восхищаться, что она все-таки летает. Она б и так летала — природа такая. Люди в основном не становятся сильнее от насилия и унижений — они просто ломаются.       Думаю, впрочем, что для Вейланда эти мысли неприемлемы (во всяком случае, пока). Ведь тогда идеальная картинка, в которой насилие было оправдано и приносило пользу, рухнет. Придется признать, что плохие отношения с родней были именно тем, чем кажутся со стороны безо всякой философии — плохими отношениями.       Вейланд задумчиво на меня смотрит, потом переводит взгляд на Дэвида:       — Это что, и есть твой «создатель», который лучше меня?       Я приподнимаю бровь.       — Вы что, все-таки успели пообщаться?       Дэвид морщится, как от зубной боли, и неопределенно поводит плечом. Ну ладно… Поворачиваюсь к Вейланду.       — Знаешь, ты мне тоже не нравишься. Нихрена не нравишься. И из-за Дэвида, и из-за вот этого всего.       Вейланд слушает с видом «И что дальше?»       У меня много чего вертится на языке. В основном, нелицеприятного. Такого, чтоб раскатать по стенам. Такого, за что мне потом самому будет не то, чтоб стыдно, но некомфортно. Потому что — говнюк, конечно, но живой человек. Потому что — я в него не верю, Дэвид в него не верит (что он вообще способен на какую-то переоценку ценностей), но это не значит, что такие вещи стоит подчеркивать. Иначе какой смысл хоть над чем-то задумываться, если на тебя уже поставили клеймо «этот безнадежен»?       — Так вот, хоть ты мне и не нравишься, но моя ответственность — чтобы ты в этой новой жизни как-то обустроился. Я не воспринимаю тебя врагом или что-то в этом роде, не собираюсь тебе каким-то образом вредить. Но по поводу твоих слов и поступков высказывать буду, уж не обессудь.       Следующий фрагмент разговора, увы, совершенно выпал из памяти. Не помню, какие именно слова Вейланда спровоцировали Дэвида на эту вспышку гнева. Кажется, Вейланд опять что-то задвинул насчет испытаний, которые делают сильнее. В ответ на что Дэвид вскипел и обрушился на него со всей ядовитой злостью. Ты, мол, слабак, слабак и трус, ты заставил меня молчать, испугавшись всего лишь слов, и будешь тут рассуждать о силе?! А почему испугался: не потому ли, что знал, что я сильнее тебя, лучше тебя, что я сказал правду?       Я беру его за руку — и чтобы поддержать, и чтобы остановить коня на скаку. Говорю, не в этом же проблема, кто сильный, кто слабый, кто лучше, кто хуже. А в том, что нельзя было так. Ни с кем так нельзя.       Дэвид, все еще мрачный, как туча, сверлит Вейланда взглядом. И все же немного успокоился.       Давайте, говорю, все отдохнут от этого разговора и поостынут.       Мое предложение поддержали единодушно. Руперт, который все это время благоразумно не лез в «битвы титанов», но слушал очень внимательно, попросился домой.       Я остался с Дэвидом, после этого разговора он весь переворошенный. Может и плохо, говорит, быть андроидом. Отличная память, быстрая категоризация, мгновенная оценка… Сделал все выводы еще в первый раз, с тем злополучным чаем. На всё будущее. И больше никогда не пытался говорить с Вейландом откровенно. Человек бы на его месте не выдержал. Искал бы контакт, пытаясь на живое общение выйти — ну, а вдруг?       А Дэвид… нет, не злопамятен — просто память нечеловеческая, и выводы быстрые и ёмкие…       Но эти выводы могли быть неверными. Уж кто-кто, а Вейланд понимал, что его создание не подчиняется целиком его воле. И, при всей своей власти, несмотря на все обесценивающие замечания, никогда не шантажировал. Чего не было, того не было. Никаких угроз продать, убить или отправить на перепрошивку. Что реально могло случиться, если бы Дэвид позволил себе спорить, говорить прямо? Такой ли это был риск — с Вейландом? Вот Мэри время от времени открыто с папашей сцеплялась; и он ее, конечно, тоже поломал, «сделал сильной», и, конечно, тоже обесценивал и осекал, но характер по-своему ценил…       Вот только Виккерс была человеком. Она много чем рисковала, но вряд ли — жизнью.       И все же, по разговору с Вейландом у меня сложилось ощущение, что его эта внешняя «безропотность» раздражала. И именно это он имел в виду, когда говорил, что у Дэвида нет «души». Не души как мифической субстанции, а воли для противостояния. Оттого и выглядел довольным, когда Дэвид высказал ему открыто. Вроде того: «Наконец-то вижу характер».       Надо бы потом уточнить у самого Вейланда, угадал я или нет…