Бэкхён ломался столько раз, сколько не ломался никто.
Его ударило неожиданно, он даже не понял, не смог прочувствовать всю боль, когда сверху навалился ещё один кулак, затем снова и снова. Боль затмевала рассудок, оставляя в голове шумящие звуки, прерывающиеся долгими паузами — пустотой. Навязчивые мысли прекратить это безрассудство судьбы разъедали заживо. Бэкхёну хотелось свободы движения или слова. Хотя бы возможности что-то говорить, не то что делать… Солжёт, если не признает, что били красиво и очень аккуратно, словно выбирая отдельные моменты из его жизни. Кожа на лице сгнивала под пальцами, которые впивались в щёки и глаза, с силой тараня зрительный орган. Он устал закрывать лицо руками — на деле прятаться от бед. Он не мог не признать, что боль была адской, но такой… опустошающей изнутри. Сломался ли он окончательно? Уже не помнил. С точностью определить был не в силах, потому что всякий раз, когда он попадал под горячую руку судьбы, из него словно что-то выпивали и… ничего не оставляли взамен. Бэкхён держался исключительно на внутренней выдержке, верил, что боль отступит и полоса бедствий, наконец, прервётся на какое-то время. Но его подкосила болезнь, разъедающая сознание, затем удары посыпались на его окружение: учёбу и семью. Последнее было нестерпимым. Бэкхён забыл, когда в последний раз открывал рот, чтобы высказаться, поделиться своей жизнью. Забыл и про жалость: к самому себе или же к другим людям. Стал черствым до такой степени, что готов был грызть глотку самому себе за малейшее проявление слабости. А ещё эта ненависть, что лилась через края, никак не замечая пересечённых границ!.. Бэкхён язвительно хмыкал, издевательски кривил губы и лицо, лишь бы выразить хоть что-то… лишь бы что-то почувствовать, кроме этой беспощадной боли. Огрубевшая его сторона никого не привлекала. Друзья медленно отвернулись, погрязая в своих заботах, даже не пытаясь разобраться в чужой безрассудности. Бэкхён привык отпускать людей, стал меньше переписываться с интернет-друзьями, лишь бы не надоедать, не затрагивать чужое «я» своей жизнью. Отныне он мог обратиться за помощью только к себе. Преподаватели, словно не понимающие в чем дело, гнали в клетку учёбой, считая, что за сутки вполне можно сделать невозможное. Бэкхён месил свою жизнь в ступке, разрывал на куски собственное сознание, лишь бы не поддаваться глупым мыслям, не позволять себе совершить непоправимое. Но удары сыпались с большей скоростью, и лишь от одного ломались кости, словно били не руки судьбы, а нечто неизведанное, желающее стереть его с лица Земли. Бэкхён черствел, закрывался в себе, перестал заботиться об учёбе и чужих чувствах — всё казалось таким пустым… Планка сорвалась около магазина. Несведущий такой воистину великой мощи, он впервые получил что-то особенное. Это было нечто невообразимое. Словно манна небесная, сладостная тяга, словно… — чувства разгорячили кровь до такой степени, что Бэкхён вспотел, стоило почувствовать в руках гладкое покрытие «несущейся смерти». Но картинка быстро сменилась с истомного желания, доводящего до экстаза, на животный страх. Ведь… это же Бэкхён, закрытый парень, в какой-то степени грозный и слабый, неспособный адекватно пережить проблемы. Он не преступник. Впоследствии эти мысли его не тревожили. Он купил «ладонь смерти» спустя несколько беспросветных месяцев. Вычислил обидчиков семьи, призывая силу кармы, и в один из дней зашёл в корпус, чтобы больше никогда оттуда не выйти. Бэкхён забрал в неизвестность пять человек. Возможно, Бэкхён больше ни о чем не жалел.Бэкхён ломался столько раз, сколько не ломался никто.