послушай меня (сборник)

      — Ты будешь замечательным альфой, — шепчет Чанёль, зачёсывая отросшие волосы десятилетнего сына.       — А если я окажусь омегой? Сердце сбилось с ритма. На одно мгновение, показавшееся бесконечностью, оно перестало биться. Чанёль с ужасом распахнул глаза, а его рука замерла в черных волосах. Ребенок обернулся, и на лице мгновенно отпечаталось беспокойство. Он не должен был это говорить.       — Всё будет хорошо, дорогой, — слышится голос мужа. — Иди ко мне, малыш. Отец уложит тебя спать. Ребенок исчезает из поля зрения. Чанёль смотрит на свою ладонь и ощущает, как слезы скатываются по щекам. Сковавший его тело ужас не отступает, затягивая в болото страха и поднимающейся к горлу паники. Его ребенок не может быть омегой. Не может.       — Чанёль, — Бэкхён медленно присаживается перед ним и аккуратно протягивает пальцы к его лицу, — дорогой.       — Не трогай! — отшатывается мужчина, отталкивая супруга. — Не касайся меня!       — Ти-ише. Чужие примирительно выставленные ладони не внушают доверия. Чанёль с ужасом наблюдает за тем, как его муж медленно отодвигается от дивана на пару шагов назад. Он продолжает говорить с ним, успокаивает тихим голосом, вынуждает довериться мягкому взгляду. Бён продолжает унижаться, сидя на полу, внушая супругу ощущение безопасности, но Ёль знает: перед ним альфа. Альфа, который хочет, чтобы он успокоился. Альфа, который знает, но никогда не поймёт.       — Пожалуйста, дорогой, тебе не стоит ни о чем переживать, — говорит Бён. — Всё будет хорошо.       — Он должен быть альфой, Бэкхён, — шепчет Чанёль, дёргаясь. Он бросается к мужу, хватая его за плечи, смотрит умоляющим взглядом, словно тот сможет что-то сделать с принадлежностью их сына. — Он должен быть альфой. Обязательно, Бэкхён. Обязательно, понимаешь?       — Тебе нечего бояться. Эти глупые фразы вызывают в нём раздражение и панику. Всё тело трясётся от тревоги и ужаса. Чанёль знает, как выглядит: помимо трясучки у него бешеный взгляд побитой псины, чрезмерная ранимость в скованных движениях, желание показаться маленьким.       — Скажи, что он будет альфой! — едва сдерживая рычание, произносит мужчина. — Скажи!       — Он может оказаться и бетой, — произносит Бэкхён с аккуратной улыбкой. С аккуратной напуганной улыбкой.       — Нет! — кричит он шепотом. — Нет, Бэкхён! Он будет альфой! Альфой, слышишь! Я не для того его рожал и растил десять лет, чтобы он оказался жалкой омегой!       — Всё хорошо, дорогой, — успокаивает его супруг, наконец, обняв. — Пожалуйста, пойдём на кухню? Тебе пора выпить таблетки. Он принимает их больше десяти лет. А рецидивы всё наступают, наступают, наступают… Чанёль подчиняется, потому что сил подняться самостоятельно нет, потому что муж буквально тянет его на руках до аптечки, потому что хочет, как лучше… Когда наступает будничное равнодушие, Бён расслабляется. Каждый день на протяжении десяти лет он видит своего мужа именно таким: разбитым, уничтоженным, униженным, погрязшим в грязи и вечном страхе, что его ребенок может оказаться омегой. Подчиняющейся альфе мерзостью, игрушкой для насилия, для удовольствия, для любой возникшей в чужой доминирующей голове извращенной мысли.       — Послушай меня, Чанёль, — шепчет Бэкхён, крепко обняв мертвенно спокойного мужа, — послушай меня внимательно, ладно? Даже если наш ребенок окажется омегой, мы сможем его защитить. Я обещаю тебе: мы защитим нашего малыша, никто не сможет причинить ему вред. Ты мне веришь? Супруг не отвечает. У Ёля глаза с отсутствующим как у покойника взглядом. Он отклоняется от чужих рук и выходит из комнаты. Сейчас он переоденется и ляжет в кровать, чтобы не спать, не спать, не спать, пока не получит результаты исследований. Его сын должен быть альфой. Его не должны унижать, избивать, насиловать когда и кому захочется. Он не будет доступной вещью, на которую любой доминирующий ублюдок надавит своей силой. Он не будет страдать, как страдал Чанёль до того, как встретил своего истинного партнера.       — Кем бы он не был — это наш ребенок. Я клянусь, что защищу его от альф, если он окажется омегой. Я клянусь тебе, слышишь? — шепчет супруг, забравшись под одеяло. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю… Чанёль тоже, но по-своему. Даже спустя одиннадцать лет с их первой встречи он дрожит в его присутствии, боится его, испытывает стресс, живёт, как на пороховой бочке. Ему всё ещё снятся чужие руки, похабные ухмылки, он всё ещё чувствует разрывающую его боль, ужас, страх. Ничто и никогда не сможет стереть произошедшее с его тела, сознания и души. Чанёль отказывался открываться своему истинному. Чанёль отказывался выходить за него замуж. Чанёль отказывался ложиться с ним в постель. Чанёль был готов убить себя во время течек от страха. Чанёль чуть не совершил самоубийство после поставленной ему метки. Чанёль пытался спровоцировать выкидыш, когда узнал, что забеременел. Чанёль пролежал год в клинике из-за послеродовой депрессии. Чанёль отказывался ухаживать за ребенком. Чанёль боялся собственного сына. Чанёль все эти мучительные десять лет ждал дня, когда узнает принадлежность своего ребенка. Больше всего Чанёль боялся, что его сын станет таким же, как и он. Больше всего Чанёль боялся, что его сын будет использован так же, как и он. Больше всего Чанёль боялся, что его сын повторит его судьбу «от» и «до». Чанёль смотрел на стену и ничего не ощущал. Мыслей в голове не было. Чувств тоже. Со спины обнимал любящий его муж, посвятивший всего себя тому, чтобы завоевать доверие истинного партнера, признав его, использованного, как пару, пережившего с ним все кошмары, истерики, попытки совершить неисправимое. Его муж, любящий и боящийся его. Его альфа, который готов был унижаться перед ним, лишь бы Чанёль чувствовал себя в безопасности. Его альфа, его муж, его истинный партнер, его Бэкхён… Омеги спасают друг друга. Статистика неутешительна: омег становится всё меньше и меньше. Они не хотят существовать в мире, где царит насилие и жестокость. Чанёль готов спасти и своего ребенка. Он думает об этом с самого утра следующего дня до того, как его заставляют выпить двойную дозу лекарств. Бэкхён это делает, потому что приходит письмо от исследовательской клиники. Бэкхён открывает конверт и разворачивает письмо, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Ёль приподнимает уголок конверта и достаёт оттуда пластиковый бледно-синий сертификат.

ОМЕГА.

ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. ОМЕГА. Муж поднимает на него взгляд. Смотрит на него с таким страхом, словно Чанёль сейчас проткнёт его ножом, лежащим на обеденном столе. Он аккуратно кладёт пальцы на его в мгновение заледеневшую ладонь и с ужасающей неуверенностью, с прописанным ужасом на лице пытается улыбнуться.       — Ты омега, малыш, — тихо говорит Бэкхён, опуская взгляд на дрожащего ребенка. Малыш не знает, что случилось с папой двенадцать лет назад. Малыш знает, что быть альфой — это хорошо. Малыш знает, что быть омегой — это плохо. Малыш знает, что папа будет расстроен и у него начнётся приступ. Малыш знает, что папа никогда с этим не смирится. Малыш знает, что отец примет его любым, а папа — нет.       — Прости меня, — шепчет мальчик, с опаской взглянув на папу. Чанёль опускает на ребенка пустой взгляд и подходит к плите, чтобы выключить чайник. Они напичкали его таблетками, лишили его чувств, эмоций, мыслей, но они не лишили его воспоминаний и способности мыслить. Пока Бэкхён шепотом разговаривает с сыном, безуспешно подбадривая его и прося не плакать, Ёль равнодушно открывает аптечку и достаёт капли. Он подаёт мужу его засахаренный, ужасный на вкус кофе, который мужчина списывает на нервозность (совершенно забывая о том, что супруг выпил свои лекарства и ничего не должен испытывать). Бён начинает клевать носом спустя полчаса. Чанёль, не обращая внимание на мужа, поднимается из-за стола и берет сына на руки, унося его в детскую комнату. Ребенок дрожит в его руках, смотрит так, словно Чанёль вот-вот разозлится или начнёт плакать и кричать, как и всегда во время приступов. Но Ёль сажает его на кровать и выходит из комнаты, чтобы вернуться с двумя стаканами воды.       — Ты расстроился? — тихо спрашивает малыш.       — Нет, — и это правда, ведь он ничего не чувствует. Стаканы холодят пальцы. Да и внутри всё медленно леденеет, покрываясь коркой равнодушия.       — Ты всё ещё любишь меня? Чанёль опускает взгляд на сына и мягко приподнимает уголки губ. Возможно, неестественно, не искренне, но это подбадривает малыша. Он подаёт стакан ребенку и сам залпом выпивает воду, сразу отставляя его на тумбочку. Там рамка с их семейной фотографией, детальки лего, фантики и со стуком становится второй стакан. Чанёль поднимается с места, откидывает одеяло в сторону, чтобы уложить ребенка на подушку, затем умащивается на кровати и накрывает их обоих одеялом.       — Я люблю тебя, мой маленький. Папа тебя не даст в обиду. Папа тебя обязательно спасет. И теперь, с облегчением прижав к себе хрупкое тело своего ребенка, Чанёль позволяет себе закрыть глаза без мыслей о спящем на кухне муже. Чанёль любит Бэкхёна, но своего ребенка он любит больше. Именно поэтому он дарит ему спасение от омежьей сущности.

«я не увижу вечную весну. в вечной осени с тобой усну»