Возвращение

Они наконец выбрались всей компашкой в лес, и это прекрасно. Костёр трещит ветками. Ярко-голубое небо прорезается через густые кроны деревьев. Запах смешанного леса щекочет ноздри, из прохлады чащ не слышно зудение комаров. Все шутят, смеются, и в этой атмосфере Луи и не думает о том, что боится леса. Рядом с ребятами он ничего не боится. Но когда… — Лу, пойдёшь собирать хворост?.. — кивает ставящий палатки Лиам. Он кивает чисто машинально, потому что по спине уже ползут мурашки страха. — Я пойду каштанов наберу, — слышится вдалеке громкий голос Зейна. Луи смаргивает первые слёзы и идёт дальше, в глубь леса, за ветками. — Хорошо, — так же громко отвечает ему Джош, как всегда, следящий за костром. Луи уже стоит метрах в пятидесяти от них — и как успел забрести так далеко? — и цепляется за ствол дерева, прижимаясь к нему спиной. Проклятая гордость не даёт позвать на помощь. Это паническая атака. Кожа под запекшейся кровью чесалась, а рана горела. Луи ничего не ел с прошлого дня, когда на пути попались колючие заросли малины. Чтобы дойти до них, пришлось пробираться сквозь высокую крапиву, и на коже до сих пор виднелись красные волдыри. Солнце уже наливалось оранжевым, когда между деревьями показался просвет. Мальчик шёл вперёд, спотыкаясь о корни деревьев и обходя заросли кустов. Поля под Донкастером не были редкостью, и он представлял себе эту лужайку, хоть никогда и не видел. Там будет спуск к ручью, тёмный из-за вечной тени, по глади запруды будут мелькать водомерки, и он, наконец, смочит горящую руку и напьётся застоявшейся воды. Ещё будут такие длинные стебли, которые можно жевать, и сладковатые венчики клевера. Последние деревья — и призрачная тропинка обрывается на лугу. Несмотря на закат, свет слепил глаза, и они начали слезиться. Но только ручья не было: впереди был обрыв, и внизу виднелся туманный лес, а правее — поле. Вдали едва различались очертания деревни. В некоторых окнах уже желтел свет, семьи собирались за ужином. Семьи, где никто ни на кого не кричал и не ругался, где мать не грозилась продать свою долю акций семейной фирмы, где за ужином молчание не было долгожданной радостью. Луи всегда мечтал, чтобы ужин не заканчивался. Потому что пока родители жуют, они не ругаются. Голова раскалывалась. Мальчик закрыл глаза, прячась от оранжевого солнца, и почувствовал, как проваливается в дрёму от усталости. Его же найдут! Но сил уже не осталось, и Луи рухнул на траву. Тут она оказалась мягче, чем в лесу. Рука всё ещё ныла, и он закусил потрескавшиеся губы. Не помогло, и по щекам потекли горячие слёзы. Найдут, непременно найдут! На открытой лужайке с вертолёта его прекрасно видно — в джинсах и футболке на зелёной траве. Надо отойти, спрятаться под куст или дерево, обратно в лес… Но сил уже не было, и это ощущение полной беспомощности жгло сильнее отцовского разочарования. Всё вокруг ходуном ходит, на глаза наворачиваются слёзы, голова разрывается от боли. По лодыжке ползёт комар, Луи чувствует его щекочущие лапки и ничего не может сделать. Зейн появляется как видение, из ниоткуда — без треска веток, без падений — бесшумно. Как призрак. — Как ты? — участливо спрашивает он, и Луи уже готов признаться, что он от ужаса окоченел, что только-только выпрыгнул из флэшбека, как Зейн говорит дальше: — Я смотрю, с хворостом тут совсем плохо, — указывая на его руки, всё ещё прижатые к шершавой коре. — А-ага, — только и получается просипеть. — Позаботься о Гарри, хорошо? — спрашивает Зейн, и Луи не успевает ответить, он слишком в ступоре, слишком не понимает, что происходит. До него доходит только имя того самого парня, которого Зейн приводил с собой и который слишком хорош, судя по рассказам Зейна и его виду, для этого мира. Зейн тем временем легко проходит через ветви кустов. Через мучительно долгую секунду раздаётся звук падения, противный, отчаянный и оглушающе громкий. Луи сам не слышит, как во всё горло кричит.