Жизнь удивительна

      Я проснулась под утро и взволнованно вздохнула: сон уплывал из моей памяти, ещё мгновение — и совершенно потеряется где-то там, за пределами моего сознания, но ощущение тепла и нежности останется со мной на весь день. Так уже бывало, и не раз. За эти года я стала привыкать к такому необычному и необходимому чувству, ведь оно не покидало меня и в реальности… Улыбнулась солнечным зайчикам на потолке, осталось совсем немного.       Будить еще никого не хотелось, заснуть вновь навряд ли выйдет, а вот разобраться в своих думах самое то. И не заметила, как волна воспоминаний поглотила меня, погружая в состояние дремы...

***

      С чего все началось? Наверное, с детства… Я практически не помню себя до шести лет, разве что только по рассказам родных и фотографиям. Да и потом ничего конкретного: какие-то события, ощущения и обрывки воспоминаний, память у меня девичья, но я не жалуюсь, привыкла.       Росла я, как и многие: папа, мама, да младший брат. Мама нас беззаветно любит, но никогда сильно не баловала, папа… папа тоже любит, только его постоянные попойки не всегда давали возможность осознать его настоящее отношение к нам, и если бы не это, то жили в сущности хорошо.       Моё детство пришлось на девяностые, так что понятие «хорошо» в то неспокойное время было у всех своё. Но мы не голодали, родители работали, а нас на все каникулы отправляли к бабушке, а уж там нас ждало раздолье, да и было с кем отрываться — родни у нас воз и маленькая тележка.       У моей бабули шесть братьев и сестёр, а у них, почти у всех, по двое своих «нащадкив»[1]. Так что только самых близких и родных у меня было человек двенадцать молодого поколения, а в следствие того, что я самая старшая внучка у бабули и первая правнучка у прабабушки, то в основном мне приходилось тусить со своими тётушками и дядюшками, пусть и младше меня на пару лет, но… Как же я любила их этим донимать! А что уж говорить про троюродных, четвероюродных, да и вообще, если по хорошему разобраться, то половина села приходилась друг другу родственниками.       Вот и проводила я лето, как и прочие каникулы, да и выходные в широком семейном кругу и было это до чёртиков замечательно. Возможно, тогда мне так и не казалось, ведь приходилось не только веселиться, но и помогать родным, всем родным! У нас так было заведено: если кому нужна помощь, подрывались всем скопом и топали помогать — огороды, стройки, толока[2], пасти скот, заготавливать сено, дрова… В общем, работы, как всегда, в селе непочатый край, а в детстве, когда тебя не пускают на став[3] купаться, если ты ещё не перевернул сено или не выполол грядки — это просто конец света. Сейчас те детские претензии кажутся смешными и глупыми, а тогда… Но несмотря ни на что, я считаю своё детство счастливым; да, была масса неприятностей, обид, страхов, но все они забылись с течением времени, остались только светлые и добрые воспоминания, которые и сейчас влияют на моё восприятие мира и заставляют улыбаться всем невзгодам назло.       Возраст нашей тимуровской команды[4] градировался где-то от восемнадцати до шести лет, и естественно все мы разбились по группкам: старшие к старшим, меньшие к меньшим. На семейных торжествах и совместных трудовых повинностях все пересекались, но всё равно предпочитали круг своих сверстников, только был среди нас один, который умудрялся находить общий язык со всеми. Хоть он был и не самым родным — седьмая вода на киселе, — зато самым добрым, светлым, искренним и отзывчивым человеком, которого я знала. Костик…       Он был старше меня лет на шесть, но никогда я не чувствовала его пренебрежения или высокомерия к нам, мелким. Всегда с улыбкой, добрым словом; честно, вот даже сейчас, когда перебираю в памяти дела минувших дней, не могу припомнить, чтобы он кричал, огрызался или просто психовал, возможно с кем-то и когда-то, но не со мной. С прочими родственниками его возраста я чувствовала себя скованной, сдержанной, до чёртиков стеснялась себя и позорно краснела от их замечаний. До сих пор не забыла это жгучее ощущение, когда твои щёки словно обжигает чувство стыда, и ты понимаешь, что стоишь перед ними красная как рак, а они ещё и удивляются, мол, чего мы сказали-то. Но то такое, все мы переживаем своё взросление и осознание себя как личности по-разному, только вот с Костиком я не боялась быть собой и не стеснялась себя.       Он стал для меня самым близким, самым родным и любимым дядюшкой. Я могла прийти к нему с любым вопросом, проблемой, не таясь рассказать про свои детские страхи и обиды, и всегда знала, что меня выслушают, поддержат, утешат и я была счастлива этим, и безмерно благодарна своему дяде Костику. Ни с кем до и после у меня не было такой душевной близости и взаимопонимания, ведь и он изливал душу глупой девчонке, которая готова была ради него на многое. Хотя, мне кажется, он тогда так и не понял, да и сама я, наверное, не осознавала, что действительно его любила и очень переживала о нём, пусть на детский лад, но… Для него я была младшей сестрой, а он для меня… старшим братом. Так-то.       Но время неумолимо бежало вперёд и потихоньку наши дороги начали расходиться… Вначале Костика забрали в армию, мы переписывались. Я с нетерпением ждала его весточек, эти письма и сейчас лежат в укромном месте, как и его фотографии, ему чертовски шла форма. Ничего такого в нашей переписке не было, он просто старался меня успокоить, а я всё равно переживала и неустанно интересовалась его здоровьем и настроением. Потом, по истечении двух лет, он вернулся, такой же солнечный и светлый, умудрившись стать ещё могуче и лучше, и чем-то неуловимо напоминающий медведя: огромного, сильного, добродушного, любимого. Только какая-то затаённая тоска мерещилась мне в янтарной глубине его глаз.       Но вскоре уже пришла моя пора улетать из родительского гнезда и я уехала на учёбу. Не стало больше писем, да и звонить особо было некуда, мобилки тогда ещё не появились в широком доступе, так что остались лишь редкие встречи на семейных торжествах или трагических происшествиях, ведь в большой семье смерть является неотъемлемой частью жизни.       А спустя несколько лет Костик пригласил нас на свою свадьбу. Было весело, я умудрилась напиться, но даже деревенский самогон не смог угомонить тех гадских кошек, что усиленно скреблись на душе у дурной меня.       Они с Софией были отличной парой. Он высокий, широкоплечий, темноволосый, с тёплой улыбкой взирал на свою молодую жену: такую же высокую, стройную, воздушную блондинку. Я от всего сердца желала им счастья и даже поспорила на свою стипендию, загадывая, чтоб они как можно скорее подарили мне братика или сестричку, неважно в каком колене. Они казались такими счастливыми и только напоследок, где-то в часу втором ночи, когда мои родные засобирались домой, я подошла к Костику, как прежде обняла его, прижалась к груди и шёпотом спросила:       — Дядюшка, ты любишь её? — а в ответ тишина. Удивлённо подняла на него свой не совсем трезвый взгляд и была готова поклясться, что увидела отчаянье в его ответном взоре.       — Мариш, любовь очень сильное чувство… — Он вновь прижал мою голову к себе и зашептал в макушку: — Я уже любил, маленькая, — это больно. Но, знаешь, нет ничего прекрасней, только не забывай, жизнь продолжается, что бы ни приключилось, жизнь продолжается. — Я вжалась в него, не имея возможности даже выдохнуть, так больно стало от его слов, так страшно. Ведь он самый лучший человек, кто, если не он, заслуживает быть счастливым?       — Я люблю тебя… — Не знаю, возможно именно в тот момент я наконец осознала, насколько Костик мне дорог, и насколько важен, но главное — я поняла, что, позволь он мне, я бы сделала всё возможное, чтобы мой любимый дядюшка был счастлив.       — Знаю, племяш, знаю, — тяжёлый вздох и парень отодвигает меня от себя, приседает рядом и заглядывает в моё расстроенное лицо. — Маленькая, ты не тревожься, София чудесная, мне с ней хорошо.       — Но ведь не обязательно было жениться. Возможно…       — В моём случае невозможно, Мариш, к сожалению. Я хочу детишек, мальчика и девочку, хочу свой дом и сад: большой фруктовый, а в нём беседку, где бы по вечерам собиралась вся моя семья. Разве это так много? — я только покачала головой из стороны в сторону, отвечая на его вопрос.       — Вот и я так думаю, а любовь… Люди и без неё живут, вернее не так — со временем она приходит; да, возможно не такая, как её описывают в книгах и показывают в фильмах, и возможно она не будет сродни удару молнии, но тихая и спокойная, привносящая смысл в наши жизни. О такой любви я мечтаю, Мариш, такой и тебе желаю.       — Кость… — а меня что-то уж больно растревожили его слова. Я, шмыгая носом, спрятала своё зарёванное лицо у него на плече, вцепилась в него как клещ и ни в какую не хотела отпускать.       — Солнце, а сколько ты сегодня выпила? — его голос стал строже, он вновь оторвал меня от себя и заглянул в мои глаза. — Мелкая, ты это чего? Тебе сколько лет, чтоб такими глупостями заниматься?       — Так я ж за твоё счастье и не так чтоб много, — опасливо стала от него отодвигаться, моя психика его нравоучений уж точно не выдержит, а мне ещё со своими домой топать. Хорошо хоть освещение не везде есть, а то как бы я зарёванную мордаху оправдывала перед мамой? — Да я уже давно совершеннолетняя, так что нечего!       — Ну да, ну да, ты уже совсем взрослая и самостоятельная, но это не повод, — Костик сам не пил, правда особо никогда и не напрягал своей правильностью, но и не поощрял пагубные наклонности у других, но сегодня же была причина.       — Костик?       — Да, Мариш?       — Постарайся быть счастливым, я тебя очень прошу!       — Обязательно, мелкая! — он поднялся, протянул мне руку, я вложила свою ладошку в его лапищу, парень сжал её легонько и притянул меня в свои объятия. — Потанцуем? — в ночном воздухе зазвучал голос ещё одного моего кузена, на этом торжестве он отвечал за музыкальное сопровождение, голос у него отменный, глубокий, а слова песни… Моя душа плакала.       — Конечно, дядюшка, — и мы закружились в трогательных переливах мелодии. С грустной улыбкой тихо подпевала знакомые слова, вглядываясь в дорогое лицо.       — Я не верю вновь своим глазам.       Я за эту встречу всё отдам.       Может быть со мной не по пути.       Знаю, должен ты сейчас уйти.       Желаю тебе из тысячи звёзд одну — самую яркую.       Желаю тебе из тысячи слёз одну — самую сладкую.       Желаю тебе из тысячи встреч одну — самую счастливую.       Желаю тебе из тысячи ночей одну — самую длинную.       Может быть ты вспомнишь обо мне,       Или я приду к тебе во сне.       И опять услышишь голос мой,       Смысл слов моих простой.       Желаю тебе из тысячи звёзд одну — самую яркую.       Желаю тебе из тысячи слёз одну — самую сладкую.       Желаю тебе из тысячи встреч одну — самую счастливую.       Желаю тебе из тысячи ночей одну — самую длинную.       Первую любовь не забывай.       Тайну никому не раскрывай.       Всё о чем тебе я говорю,       Сколько хочешь раз я повторю.       Желаю тебе из тысячи звёзд одну — самую яркую.       Желаю тебе из тысячи слёз одну — самую сладкую.       Желаю тебе из тысячи встреч одну — самую счастливую.       Желаю тебе из тысячи ночей одну — самую длинную.       Так мы и простились…       Я уехала обратно на учёбу, вся не своя. Мне было странно осознавать, что больше не смогу быть с ним такой как прежде, что теперь у меня появилась тайна, которую ему в этот раз не смогу открыть. Ведь я хочу, чтоб его мечта сбылась, а я, что ж… Костик был прав — это больно.