А в руках она держала серые облака

Анубис провожает печальным взглядом фигуру смертной, скрывшейся в потоке учеников. Мыслями возвращаясь к серым глазам, он пытается отстранить от себя цепкие ладони, гуляющие по груди, ласкающие округлые плечи. Египтянин как никогда желал устремиться за девушкой, но останавливал в себя, надеясь, что Эва, его милая Эва, простит его. Маат понимал, что сделал глупость, так резко обнародовав себя, предварительно не приготовив почву, но время поджимало. Хригхорни чувствовал себя все хуже, большинство границ этого измерения уже были разрушены и скоро могла прийти пора академии. Мечущийся в бреду скандинавец был опасен и Анубис опасался, что когда наступит Рагнарек, его не будет рядом со Мэри. Пришлось себя обнародовать. Так, находясь рядом с Эвой практически каждый день, Анубис следил за смертной исподтишка, в любую секунду готовый действовать. Но Шакал совершенно не ожидал, что Эва закроется в глухую оборону. Она перестала обращать на него внимание, делая вид, что его вовсе не существует. И глухая тоска, разъедающее его нутро, заполняла бога каждый день, убивая медленно, как самый изысканный яд. А Мэри этого не замечала. Она пряталась от него, предпочитая находится в одиночестве. И даже неугомонный Лавайтен заметил мрачное состояние смертной, о чем поспешил огласить на всю аудиторию: - Эта крыса совсем сдулась, - хихикает трикстер, помахивая кончиком красной косы в воздухе. Глухое раздражение заполняет его, Анубис стискивает зубы, сдерживаясь, лишь бы не вступить в конфликт с трикстером, - И поделом! - кажется, что Локи как всегда насмешлив и горделив, но нельзя было не заметить темные круги под глазами, мелкий тремор рук и складку между густых бровей. Трикстер не спит ночами: ругается, молиться своей сестре, Одину, порой плачет. Благодаря звериному слуху, Анубис не раз был свидетелем слабости мальчишки. Кусанаги возмущенно задыхается на оскорбление, вскакивает чтобы защитить свою единственную... подругу? Юи сама порой задавалась вопросом кто они друг другу? Подруги? Может, хорошие знакомые? Сестры по несчастью? Эва была слишком замкнутой, слишком скрытной, чтобы она могла позволить себе хоть чуть чуть привязаться к кому либо. Даже вечно позитивный и чуткий Аполлон не смог пробиться сквозь толстый панцирь девушки. Кусанаги подпирает боком парту, чтобы увидеть вальяжно устроившегося Лавайтена. - Так нельзя Локи-сан, - скандинавец морщится слушая нравоучительный тон шатенки, отворачивается в надежде что она закончит на этом, - Может у нее что то случилось? Она слишком подавлена, - Аполлон вскакивает со своего места, слушая взволнованную японку. Краем глаза Анубис замечает, как зеленые глаза горят интересом, и Маат чувствует ревность. Обжигающее и порочное чувство, оно разливается внутри мерными волнами. - Котеночек, а что такого я сказал? - Может стоит найти ее? - старается перевести, подавить Аполлон конфликт, видя воинственный взгляд карих глаз. - Думаю, я зайду к ней после уроков. Эва так и не появляется на парах, что сразу замечает Кадуцей. Тот ворчит, но успокаивается, стоит только пересечься с аметистовыми глазами. Анубис старается успокоить гулко бьющееся сердце, но инстинкты вопят найти свою смертную и постараться что-то изменить в их отношениях. Дать ей понять, что Маат никогда не бросит ее. Что весь этот фарс, с его отношениями, это ширма для Зевса. Но делать этого было нельзя в целях безопасности. Если только Хатхор поймет, что чувствует к Эве Анубис, девица от нее мокрого места не оставит, а раскрывать истинный лик было не в его планах, чтобы усмирить дочь Амон Ра. Не сейчас, когда свобода была так близка. Маату было плевать на хитросплетенные планы Зевса, на предстоящий Рагнарек. В отличие от Кадуцея, он был более эгоистичен в своих желаниях и не имел старых долгов, за которые нужно расплачиваться. И Маат совершенно не хотел играть в спектакле безумного грека. В его идеальном будущем, когда Локи свершит свое предназначение, Маат сбросит оковы Зевса и скроется в своем пантеоне, освободив и Эву. Он вернет девочку в ее мир, к дяде. Она поступит в институт, устроится на работу... "Может быть найдет мужа и родит детей" - такие мысли не раз посещали его, бога Смерти, и Анубис давно смирился, потому что понимал - не ему, бессмертному существу, перекраивать ее жизнь, в мире живых. Когда наступит ее час, и ее Ка и Ба покинут тело, он встретит ее Ах в загробном мире, будучи уже повелителем, таким, каким был много веков назад. Ни Осирис, ни Амон Ра не встанут у него на пути. И Эва, его нареченная, останется подле него на века. Что стоит ему, бессмертному существу, подождать какие то семьдесят-шестьдесят лет, когда его ждала вечность со своей судьбой. Той, что смогла его полюбить невинным созданием, поставить на колени, принимая его поражение без боя. И он не хотел рушить ее смертную жизнь, вмешавшись в ход истории. - Дорогой, сегодня чудесный день, чтобы провести его вместе, - Хатхор ластится как кошка, ее глаза сияют жадностью, любовью. Она была зациклена на нем, Анубисе, и Маат проклинал тот день, когда они впервые встретились. Богиня преследовала его, полагая, что смогла достучаться до сердца бога Мертвых. Анубис не отталкивал девушку, позволял ей присутствовать рядом и больше не флиртовала с другими богами, предпочитая отдавать все внимание Маату. Анубис пытался ускользнуть в тенях, создал кукол-мумий, чтобы отдать Эве, но та избегала его. Прошла всего неделя, семь дней, а Анубис уже готов скулить от одиночества. - Ой, а что это у вас, Анубис-сан? - из под полы пиджака торчит лапка его творения. Бинты чуть растрепались и между слоев можно было увидеть часть фиолетового туловища. Анубис вытаскивает на свет куклу и протягивает Кусанаги. Та восторженно рассматривает игрушку, вертит в руках, пока не подтягиваются остальные боги, чтобы детальнее рассмотреть забавную вещицу. - Это мне? - И что в ней особенного, котеночек? Я могу таких сделать хоть сто! - на фырканье трикстера, египтянин только смущенно улыбается, стараясь сдержать порыв зарычать. Хатхор скалится, и оторвавшись от любимого, подходит к Кусанаги. - Эта кукла-мумия. Сильный артефакт, созданный для защиты. Храни ее. - Тогда, может вы ее заберете, Хатхор-сан? - Юи смущенно протягивает богине подарок Анубиса, боится, что девушка приревнует к своему возлюбленному. За эти дни японка успела испытать на себе вздорный характер Око Ра, и попадать в очередной раздор не хотелось. - Мне защитник не нужен. Один уже есть.

***

У Эвы кровь в висках шумит похлеще сломанного радио, а глаза не видят четкой картинки. Все смазывается в сплошное месиво из красок, и Мэри кажется, что у нее такая же душа. Непонятная, отвратительная и совершенно непривлекательная. Возвращаясь мыслями к богу Смерти, Эва чувствует разъедающую тоску. Хатхор столь фривольно вела с себя с Анубисом, что ни у кого не осталось сомнений, что они пара. Только Кусанаги краснела, когда обращала внимание на чужое воркование. Менталитет ее страны не позволял ей спокойно реагировать на столь открытое выражение чувств. Эва хочет свернуться клубочком, но чисто физически не может этого сделать. Шум в голове нарастает, накрывает снежной лавиной и девушка давится собственными всхлипами, которые старательно сдерживает. У нее нет права так себя вести. Кто она Анубису? Cестра? Возлюбленная? Жена? Просто знакомая, может быть друг, что делит с ним трапезу и время, обсуждая все на свете. Может быть, Эва даже и влюбилась в прекрасные аметистовые глаза, смущенную улыбку и милейший характер, но не смела обманывать себя. Не хотела. Что ей принесут эти чувства? Отгоняя прочь непрошенные мысли, Эва поднимается с холодного пола. Зевс решил сменить время года. Желтизна покрыла краской листья на деревьях, солнце померкло, принося в сказочный мир прохладный ветер и увядание прекрасной природы. Кутаясь в легкую накидку, что смогла отыскать в шкафу, Мэри бредет по пустым коридорам, старательно избегая маршрута, что хоть как то приблизит к давно знакомой аудитории. Возвращаться в общежитие было бессмысленно, на страже стояла кукла, которая сразу начинала причитать за безалаберность и наплевательское отношение к учебе. И был велик риск, что Моргана доносила о ней Кадуцею, от чего Тот мгновенно проверял женское общежитие. Педантичность египтянина не позволяла ему оставить все на самотек, ему претила мысль, что что-то шло не по его плану Слушать чужие упреки не хотелось и Эве оставалось только прятаться по кабинетам. Библиотека тоже была под запретом - Кадуцей рвал и метал последние пару дней, попадать под горячую руку... когда Эва бессовестно пропускает все занятия уже как неделю? С того момента как всей академии стало известно о Анубисе и Хатхор. Тяжелый всхлип душит горло, Эва садится на задние парты пустующего класса, растирает глаза, что так некстати защипало с новой силой. Анубис не искал с ней встреч. После того злополучного дня, который прошел для Эвы, как в тумане, Маат перестал обращать на нее какое либо внимание. Словно они не дружили никогда, ни разу не делили обед или не читали книгу. Эва перестала появляться на занятиях, потому что смотреть на бога Любви и Смерти было до невозможного обидно. Словно у нее украли что то важное и дорогое. Чувство предательства, столь горького она не чувствовала никогда. Потому что никого не подпускала близко и не позволяла себе сентиментальных чувств. А сейчас только и остается, что пожинать плоды. - Черт возьми! - шипит Эва, когда холодный порыв ветра бьет по оголенным ногам. Юбка и чулки не спасали от непогоды. Боги терпели, позволяла закрытая форма, а девушки, как Эва и Юи, спасались накидками и шарфами, что появлялись в их шкафах с редкой периодичностью. Закрыв окна поплотнее, Эва вновь села на нагретое место. Тяжелые мысли душили, сдавливали грудь в железной хватке. Но больше обижала злость на саму себя - осознание, что она предавала свои принципы. С самого детства она не позволяла себе к кому либо привязываться, опираясь по жизни на покойную матушку и живого дядю. Чужая ненависть ее обжигала не раз, научила, что доверять чужим себе дороже. А никто и не пытался с ней сблизиться, словно на ней проклятие лежало какое то. Но она выросла. Академия повлияла на нее, смогла перекроить былое мировоззрение, как бы она не хотела этого. И сейчас убеждать себя, что она сильная и независимая - не хотелось. Как не убеждай себя, а люди - социальные создания, нуждающиеся в общении и друзьях, даже если разговор будет состоять из двух слов "Привет" и "Пока" За воспоминаниями о прошлом, Эва не заметила, как тихо постучали в класс, как приоткрылась дверь, а через пару секунд напротив села высокая фигура Гадеса. Грек смотрел на подавленную смертную и его темная, давно пропащая душа рвалась помочь девушке. Аидонеус тянется прохладной рукой к напряженному лицу, боится прервать чужое уединение, но делает это вопреки опасениям. Если даже оттолкнет, Гадес не хотел уходить. Он всю неделю наблюдал за девушкой. От былой Мэри осталась тень и богу это было не по вкусу: ему нравилась ее вечная мрачность, доля сарказма и упрямый блеск серых глаз. Вечные завитки темных волос, что причудливо топорщились в разные стороны. Аид привык к девочке, она разделила с ним его горести, потому что по своей сути была чем то похожа на него. И потерять столь приятного сердцу человека не хотелось. - Как ты? - Гадес мог только догадываться об отношениях Эвы и Анубиса. Для него было неожиданностью увидеть собрата, еще одно порождение Хаоса. Он прятался, очень хорошо. Мастеру мумифицирования было несложно скрывать свое присутствие столь долгое время. Для чего? Стеснялся? Что за вздор! Не Гадесу ли знать о скрытой гордыни каждого бога Смерти? В конце концов, никто из ныне живущих не мог похвастаться теми возможностями, которыми обладали они, частицы Хаоса, короли потустороннего мира. Может они и скрывали большую часть своих чувств, но чтобы стесняться? Глупость. Когда Аид увидел потерянный взгляд Эвы, что не отрывался от бога Смерти, в груди у Гадеса кольнуло что-то острое и болезненное. Маленькая смертная знала Маата, достаточно, чтобы болезненно отреагировать на развернувшуюся картину. Вместо ответа, Эва льнет к прохладной руке, прикрывает глаза, в надежде забыться в чужой ласке. Сколько она не слышала этого вопроса? Как давно у нее спрашивали о ее самочувствии? Чужое беспокойство о ней как бальзам лился на покореженную душу и Эва цеплялась за Гадеса, в надежде утолить свое страдание. Забыть о фиолетовых глазах, смуглой коже. Она совсем забыла о Аиде. Другом боге Смерти, с которым она смогла подружиться. Удивительно, что именно они стали ее друзьями. Не вечно приставучий Аполлон или вечно молчаливый Цукито, которому она по своему симпатизировала. Или Бальдер, что долгое время следовал за нею, словно околдованный. А именно два изгоя, что сами выбрали путь одиночек, не желая вмешивать чужие судьбы в свое существование. - Мне очень... плохо, - еле ворочает языком Эва. Будет очень больно, если это все станет иллюзией, что Гадес, как и Анубис оставит ее. Мэри рассматривает из под ресниц бога, такого обеспокоенного и не выдерживает, - Я так устала. Очень устала, - Аид еле слышит тихий, сиплый голос. Поддавшись вперед, он обнимает девушку, подхватывает ноги под коленками и поднимает невесомое тело. Она не обращает внимания, когда ее переносят в другое место, только надеется, что не прямиком к Кадуцею. До уплывающего сознания не сразу доходит, что она находится в медицинском крыле. Стерильный запах хлорки неприятно зудит в носу, вызывая легкую мигрень в и так неспокойной голове. Под подбородком дымится что-то с примесью лимона. На автомате послушно открывает рот, глотая сладковатую противную воду. - Это успокоительное. Она лежит на своей родимой кушетке, на которой просыпалась не раз, смотрит в точенный профиль Аида. Темный кудри, что прикрывают половину аристократического лица. В отличие от ее пружинок, по которым невозможно было определить, растут ли ее волосы вообще, у Гадеса было заметно невооруженным глазом, что ему стоит обратиться к парикмахеру. От абсурдности мысли Эва улыбается, растягивает непослушные губы и прикрывает тяжелые веки. Мысль, что спать нельзя, крутится в мозгу с назойливо и девчонка цепляется за нее, только бы не уснуть. Эва чувствует, как начинает тянуть низ живота, в области над пупком появляется неприятная тяжесть. Чувство, словно ее горло набухает и в гортани стоит неприятный ком, появляется ожидаемо. Эва вскакивает с кровати, бежит в уборную, где обнимает белый унитаз. Ее выворачивает водой, остатками печенья, что смогла закинуть в себя утром и лекарством, что напоил Аид. Гадес стоит у двери, не заходя внутрь, потому что знает, что Эва не хочет чтобы ее кто то видел в столь жалком виде. Порывы вывернуться наизнанку не проходят и фаянсовый унитаз пришлось обнимать еще продолжительные двадцать минут. Когда Гадес слышит звук льющейся воды из под крана, медленное копошение, спешит поинтересоваться: - Сколько ты не ела? - Дня два. Или три. Гадес приносит куриный бульон, ломоть хлеба и стакан сока. Эва мягко улыбается, старается запихнуть в себя хотя бы половину, что с трудом, но удается. Приятная забота бога Смерти подкупает похлеще денег, но страх, что ее предадут, оставят как ненужную вещь, до сих пор остается. Но Аидонеус смотрит так внимательно, кажется сам смущается своей заботы, от чего приятное тепло цветами распускается там, внутри грудной клетки. А может, это просто ее согревает суп. Она отлеживается в больничном крыле до самого вечера, успокаивает Аидонеуса, заверяет, что он не виноват в том, что ее стошнило раз шесть. Когда наступают сумерки, Гадес вызывается отнести Эву, с ее позволения, к женскому общежитию. - А может я тут переночую? - в надежде интересуется девушка. Король подземного мира качает головой.

***

- Извини, что тебе пришлось со мной возиться. Я как кисейная барышня, словно сама совсем не могу ничего сделать, - Мы идем мимо учебных корпусов, сада, направляясь в женское общежитие. Избавиться от Гадеса так и не получилось, упрямый бог решительно был настроен отвести меня чуть ли не за ручку к моей комнате, - Еще и эта истерика. Какая я идиотка! - вспоминая срыв, чувствую жар в щеках. - Для этого и нужны друзья, - тихо замечает Аидонеус, подстраиваясь под мой шаг. У главного входа в общежитие стоит Кусанаги и Агана Белеа, и что удивительно, братья Тоцуко. Они разговаривают между собой, облаченные в теплые накидки. Только Цукито что то рассматривает в своем блокноте. Когда мы подходим ближе, Юи замечает нас с Гадесом и радостно машет рукой. Бог Смерти улыбается мягко, ему нравится шатенка своим оптимизмом и бесконечной добротой. - Нимфочка! Ты как? - подлетает ко мне Аполлон. Я могу почувствовать его запах, мягкий, теплый , как солнце в теплое время года. Но от пристального внимания тошнит сильнее, - Тебя так долго на парах не было, мы все волнуемся! Учитель Тот очень зол на тебя - скоро конец учебного года, экзамены, а ты пропала! Ты могла предупредить Юи! Что случилось? - я вижу как презрительно меня рассматривает Такеру, словно я грязь под ногтями. Слова Аполлона, о том что все волновались за меня, смешат, и я сдерживаю порыв рассмеяться. Понимаю, что выгляжу как сумасшедшая, с опухшим лицом, расфокусированным взглядом. Неряшливая, несобранная и эмоционально подорванная. - Аполлон, - тихо зову бога Солнца и тот затыкается, давай мне возможность говорить, - Хватит. Я очень устала и никого не хочу видеть. Ни тебя, ни Юи, ни братьев Тоцука. Уходите, - я хочу пройти мимо Аполлона, что преграждает мне путь к общежитию, но тот преграждает мне вход, возникая перед моим носом. - Пусть идет, не видишь? У нее явно с головой проблемы! - восклицает японец и обнимает обмершую Кусанаги за плечи, - Пошли, сорняк. Пусть эта ненормальная сама разбирается со своими проблемами. Еще и ждали ее... - Тоцука продолжает что то бурчать, уводя Кусанаги к дверям. Та пытается что-то воскликнуть в ответ, но не получается, особенно, когда к тебе пристает вечно шебутной бог Морей. Я молча смотрю на развернувшийся цирк. Взглядом сталкиваюсь с зеленой бездной. Хочу уйти, как можно дальше. Потому что у адекватных и здоровых людей не будут искриться глаза, потому что в черных зрачках не может быть такой бездны. Черной, всепоглощающей, словно черные дыры во вселенной. Он всматривается в мои, серые, безжизненные, и я вижу в его больном взгляде свое отражение, словно смотрюсь в зеркало. Агана Белеа не обращает внимания на насторожившегося Такеру, он продолжает стоять передо мной каменным изваянием. Меня пробивает дрожь, сложно даже сделать нормальный вздох. - Эва? - на плечо ложиться широкая ладонь Аида, и она словно спусковой крючок побуждает меня к действием. Я обхожу застывшего изваянием грека, напоследок кивая Аиду в благодарность. - Мы о тебе волновались! - меня резко разворачивают и я попадаю в плен горячих рук Аполлона. Бог Солнца не обращает внимание на мрачного и настороженного Аида. Словно одержимый он сжимает так, что дыхания не хватает. Сил как то оттолкнуть парня нет и мне оставалось только вяло отбрыкиваться, да мычать в грудь бога, в надежде достучаться до упрямца, - Почему ты такая упрямая? - Да отпусти же ты меня! - пыхчу куда-то в ворот накидки. Меня высвобождает из плена Гадес, тактично подталкивая к зданию. Понимая, что лучше уйти, поднимаюсь по ступеням, где стоят Юи и Такеру. Парень держит за руки японку и смотрит таким взглядом, что я чувствую себя лишней в этой мыльной сцене. Боль так и не прошла, она сдавливала виски раскаленным обручем. Единственным что я желала в данный момент - это лечь спать. И мне было плевать абсолютно на все, не смотря на то, что Гадес наверняка ссорился со своим племянником. Юи обеспокоенно что то лепетала богу Морей, но Такеру сдерживал вездесущую Кусанаги: - Это не наше дело, сорняк. Они сами разберутся. - Такеру прав, - бормочет Цукито, не отрываясь от своего блокнота, - Это их семейные разборки. - Но нельзя так поступать! Скоро закончится учебный год, и если мы все перессоримся, то ничем хорошим для нас это не кончится! Не слушая дальше Кусанаги, проскальзываю мимо, стараясь побыстрее скрыться в здании. - И вправду, крыса, - тихо цедит бог Морей. Я задерживаюсь у дверей буквально на секунду, но и этого хватило, чтобы услышать. Мне прекрасно видно из окна коридора перепалку Аида и Аполлона, если ее таковой можно назвать. Они говорят недолго, но Агана Белеа выглядит расстроенным. Порывисто разворачивается, что бы скрыться в направлении мужского общежития. А Гадес, словно чувствуя мой взгляд, смотрит в ответ, не замечая мою фигуру скрывшуюся за стеной. Попадаться на глаза Гадесу стыдно: за свою слабость, за то, что богу приходится возиться со мной. В комнате темно и прохладно, Моргана спит в углу кровати. Я скрываюсь в ванной комнате, переодеваюсь и ложусь спать, в надежде что весь этот бедлам закончится. Мне сложно решиться вновь посещать уроки, но я все же перестаю строить из себя страдалицу. Моргана, как и ожидалось, все за начинает причитать и не слушая вечный бубнеж маленькой куклы, я собираю сумку и направляюсь в учебный корпус. Уроки проходили практически в гробовом молчании, только Тот нарушал эту тишину, читая лекции с учебника. Я не смотрела на Анубиса, старалась не обращать внимания, на заигрывания позади сидящей Хатхор. На переменах держалась ближе к Аиду, потому что я видела в нем спасение. Обида и горечь никуда не исчезли и мне было больно смотреть на равнодушного египтянина. Только чуть позже я задалась вопросом, зачем мне все это? Зачем я так извожусь, вечно думая о богах? "В конце концов, мы скоро расстанемся, осталось не так много времени" - с приятным осознанием приходит мысль и я хочу рассмеяться. Большинство богов скинуло свои оковы, кто-то смог обуздать свою гордыню. А разве не этого ли добивался Зевс? Чтобы мы научили богов понимать людей? Я не принимала в этом участие, предпочитая заниматься своими делами, но не думаю, что Зевсу было это принципиально. Осталось только сдать экзамены и нас освободят! А это значит, что нас всех отправят домой и я больше никогда ни с кем из богов не увижусь. Хатхор теперь была полностью поглощена своим возлюбленным и ей ни до кого не было дела. Кадуцею в принципе тоже, хотя я рассчитывала, что бог припомнит мне мои прогулы и назначит отработку. Единственное, что предпринял Тот, он стал каждый урок поднимал меня, требуя ответы на свои вопросы. - Эва-сан, - я поворачиваю голову в сторону голоса и натыкаюсь взглядом на мрачного Аполлона. Он стоит, ни живой, ни мертвый. Темные круги под глазами, бледная кожа. Словно бог растерял весь свой внутренний свет. Может мне и стоило как то поинтересоваться его делами, потому что по нем было заметно, что в жизни блондина что то случилось, но этот порыв испарился за пару секунд, - Мы можем выйти и поговорить? Столовая словно замолкла и бесцветные глаза душ-пустышек обратились к нам. Между лопаток зародилось неприятное чувство зуда, словно кто то следил за мной. Вспомнив о недавних событиях и не слишком адекватном поведении бога Солнца, я осталась сидеть на месте: - Говори тут. - Может все же выйдем? Мне немного неудобно тут говорить, - замялся бог, прикрывая зеленые глаза. - Либо говори здесь, либо уходи, - все продолжали смотреть на нас, словно мы телевизор по которому транслировали интересный фильм. Сидя в дальнем углу столовой, я прекрасно видела Юи и остальных богов в самом центре, окруженной другими учениками. Они были венцом творения, выделяясь на фоне остальных. Сверкающие, идеальные и смотря на понурого бога Света, я была крайне удивлена предстоящей картине. Неужели Гадес так повлиял на своего племянника? И, как назло, его не было на обеде. В последнее время в его клубе что-то произошло, и как ответственный за кружок, бог пропадал в своей астрономической башне последние пару дней. - Ну так что? - Зачем ты так давишь на мальчика? - ненавистный мне голос раздается совершенно неожиданно. Хатхор в своих вечных ничего не скрывающих одеяниях с интересом ученого наблюдает за развернувшейся сценой. Аполлон не обращает внимания на богиню, когда меня буквально прошивает волной негатива к египтянке, - Он испытывает к тебе столь глубокие чувства, а ты ведешь себя как настоящая эгоистка, - цыкает девушка. Я теряюсь, в буквальном смысле. Меня не волнуют слова Хатхор, совершенно не интересует Аполлон, который дергается и смотрит с болезненной надеждой. "Да кто она такая чтобы так себя вести?" - хочу крикнуть во весь голос. Иррациональное чувство ненависти к девушке затмевает разум, я забываю, что она богиня, и наверняка, имеет силы, что бы сломать мне шею не прилагая стараний Но я сцепляю зубы, словно ее слова делают мне больно и молчу, в надежде что им хватит моего молчания. Хатхор от чего то весело хихикает, смотрит проницательными золотыми глазами и от этого цепкого взгляда у меня внутренности переворачиваются. Ситуация самая прескверная - все смотрят, буквально пожирают, может надеются, что я устрою тут шоу. Но потакать щенячьему взгляду Аполлона было не в моих планах, и кроме как сбежать, выбора не осталось. Не доедая обед, я собрала все немногочисленные вещи и практически бегом направилась на выход. - Нимфочка! - зовет грек, пытаясь нагнать. Ну души пустышки не дают ходу, стопорят его, я слышу краем уха чужое копошение. Одного брошенного на Аполлона хватает, чтобы принять решение убежать подальше. От былой щенячьей безнадежности не осталось и следа, словно безумец, Аполлон отталкивал всех на своем пути, преследуя меня. Я пытаюсь спрятаться в коридорах, среди других учеников, но может везения было мало, может Аполлон был решительно настроен, но он успел меня нагнать у выхода из академии. На буксире он протащил меня к саду, где мы уже остановились. - Да когда ты оставишь меня в покое? - тихо взмолилась, стараясь отцепить чужие руки от себя. - Ты... Когда же ты обратишь на меня свое внимание? - его голос, пропитанный горечью и гневом, словно сковал меня невидимыми цепями, - Или дядя тебе всё рассказал? Конечно, рассказал. Он ничего не знает! Ничего... Если ты выберешь меня, то я могу спасти тебя! Ну же... "Он безумец" - мелькает на периферии, но я цепляюсь за мысль, рассматривая шальные зеленые глаза. Он что-то бормочет, продолжает удерживать на месте, и гнев вспыхивает новыми красками, словно колокольный звон, звенит в ушах. - Ты больной! - кажется, кричу во весь голос. Потерянный взгляд становится осознаннее, а я продолжаю говорить, в надежде, что до него дойдут мои слова, - Ты мне не нужен! Что вы себе вообразили? Ты думаешь, что мне нужна твоя забота? Твое внимание? Нет! Я просто хочу чтобы ты оставил меня в покое! Понимаешь? Мы все вернемся домой. Я на Землю, ты на свои... Небеса! Мы больше не увидимся, ты это осознаешь? Черт возьми! Аполлон, ты мне противен! Мне противен Бальдер, Локи, Такеру и остальные. Эгоистичные и наглые... Да какие вы боги? - дыхания не хватает, я задыхаюсь, столь сильно эмоции бушуют во мне. Не обращая внимания на понуренного бога Солнца, продолжаю выплевывать обидные слова, - Больше не приближайся ко мне... Никогда, - шепот перерождается в шипение. Я выплевываю желчь, надеюсь, что Аполлон обожжется, что оставит меня в покое. Мне горько видеть пустоту в его глазах, но обиднее, что мне приходится проходить через все это. - У меня нет и шанса, ведь так? Я покидаю сад, в надежде что все осталось позади. Что я смогу закончить обучение в этой чертовой академии. Что вернусь домой, к одному единственному близкому мне человеку и забуду про это место как страшный сон. Около учебного класса стоит Кадуцей, подпирая стенку спиной. Взгляд тяжелый и напряженный и мне становится на секунду страшно, что Кадуцей передумал и все же решил меня наказать за множественные прогулы. - Сегодня пар не будет, - но ему совершенно на меня наплевать, от чего на душе становится легче, - Возвращайся в общежитие и не выходи оттуда, ни под каким предлогом. Поняла? - быстро киваю. Кадуцей что то цедит сквозь плотно сжатые зубы, качает головой и спешно уходит. Уже в комнате, под пледом, замечаю непогоду за окном. Небо затянулось грозовыми тучами, тяжелыми и пугающими. Раскаты грома разрезают мертвенную тишину и отдаются внутри меня смутной тревогой. Потому что Кадуцей, чертов педант, никогда не отменит пары просто так. Потому что Аполлон, обезумевший, хотел спасти меня от чего то. Потому что причиной, когда последний раз так резко менялась погода, была обида Зевса. Неужели он нами недоволен и решил вновь нас проучить? Или все же я, мелкая сошка, надоела его настолько, что он решил избавиться от меня? А Аполлон защитить от собственного отца? Моргана сует под нос ромашковый чай, в уродской розовой чашке, но я отмахиваюсь. - Все будет в порядке, Эва-сан, - заверяет кукла, взбираясь на кухонный столик, - Вам не о чем беспокоиться! Я резко подскакиваю, когда слышу тонкий стрекот и звук, словно где-то что-то хрустнуло. Моргана пытается жмурить глаза пуговки, от чего оранжевая ткань собирается складками, и она уже открывает беззубый рот, как комната резко дрожит и за дверью, ведущей в спальню, раздаются очередной звук удара. Чашка с кипятком падает на пол, я хватаюсь за стол, но тот падает и я отскакиваю на безопасное расстояние. Тряска проходит, Моргана, заранее спрыгнувшая со стола, перебирает лапками к спальне. Подпрыгивает, хватаясь за металлическую ручку и открывает со скрипом дверь. - Не о чем беспокоиться? - дрожа, спрашиваю. Вместо комнаты была зияющая пустота. Я могла увидеть часть академии, красных лесов. Ветер, холодный и колючий, пробрался под ткань школьной юбки, вызывая стайку мурашек. Обломки, крупные и мелкие, лежали внизу, и множество душ пустышек лежало в них. Поломанными куклами они стонали и плакали внизу, истекая кровью. Мертвы или полуживые, девушки, на которых я особо не обращала внимание в учебное время. Они все лежали под кусками бетона и арматуры внизу. А мне... Просто повезло, что под этими завалами не оказалась я или Кусанаги. Черт, Юи! Пулей вылетела в коридор, направляясь в сторону чужой, но знакомой, спальни. Надеюсь она жива.