***
Это так просто — протянуть руку и коснуться. Вдохнуть настоящий запах её волос, а не этот, смоделированный его сознанием и коварной Амортенцией, аромат свеженапечатанных книг и гвоздики. И всё же, как ему избавиться от этих навязчивых образов? Вот она запрокидывает голову, и по шее катится капелька пота от горячего пара котла; вот в напряжении она закусывает губу и слегка злится, что не может уловить чего-то элементарного в составе, лоб прорезает вертикальная складка. Как он хотел бы целовать её до тех пор, пока лицо не станет совершенно безмятежным.***
— Грейнджер, я люблю тебя! Он видит, как происходят удивительные метаморфозы: сначала она смотрит удивлённо и слегка настороженно, затем в глазах мелькает что-то сродни жалости. И потом она, приняв всё за коварный обман, вспыхивает гневом. При этом щёки начинают отчаянно краснеть. — Ах ты, паршивец, смеяться надо мной вздумал?! — она замахивается рукой, но он успевает опять. — Obliviate! И каждый раз, наблюдая различные, но, без сомнения, не поощрительные реакции, он ненавидит себя за это беспомощное выражение на её лице.***
— Stupefy! В коридоре тускло догорают свечи, и никого рядом нет. Десять минут до отбоя. Гермиона начинает опускаться на пол, но он успевает её подхватить. Драко рад, что заклинание повиновения ему удалось и она почувствовала острую необходимость со всех ног бежать в этот коридор. Он знает, что поступает противоестественно, но не может совладать с охватившим его порывом. Сжимая её в объятиях, ощущая тонкую и хрупкую девичью фигуру, Драко почти захлёбывается от восторга. Он осыпает лицо, руки, шею поцелуями. Он, должно быть, сошёл с ума. Не в силах сдерживаться, он запускает руку в вырез блузки и, кажется, падает в бездну, которой нет конца. Немыслимо, и этому нет оправдания. С трудом опомнившись, он почти гадливо усаживает девушку на пол. Сегодня он потерял всё самоуважение, хоть ему и удаётся оторваться от любимого тела. Он отступает в глубь тёмной ниши и накладывает дезиллюминационнные чары, затем с помощью заклинания приводит её в себя.***
Гермиона заставляет себя записывать всё, что делает. Она описывает и завтраки, и ужины, вечерние посиделки у камина и тренировки команды, на которых бывает. И вроде всё так, но её неотступно преследует чувство, что она упускает что-то важное. Она не понимает, откуда взялись кошмары, где кто-то безликий целует, а затем убивает её; не понимает, почему иногда оказывается в ситуациях, когда совершенно не помнит, куда и зачем шла. Она не понимает, отчего появилось это сосущее ощущение грусти и пустоты в груди. Девушка боится подступающего безумия. Она почти с ужасом думает о бабушке, закончившей свою жизнь в палате для душевнобольных. Эта история заставляет её дрожать всем телом, напрягаться при звуке открывающейся двери, тревожно заглядывать за повороты коридоров. Ей и так достаточно проблем. Усиленные тренировки в Отряде Дамблдора, попытки определиться с будущей профессией, выбивающие из колеи уроки Зельеварения, Снейп в своей самой злобной форме, Гарри с параноидальной зависимостью от Малфоя. Малфой… Какая-то докучливая мысль снова скользит по краю сознания, но она так мимолетна, что Гермионе не удается поймать её. Слишком многое навалилось. Она давно привыкла к этому, но всё-таки была бы благодарна тому, кто решился бы снять с её плеч такой груз. Но все как будто сговорились.***
Гермиона, просыпаясь ночью от кошмаров, плачет. Она не хочет, но перед глазами постоянно переплетаются Рон и Лаванда. Браун, будто змея, способна свить вокруг Рона Уизли тысячу колец. Гермиона не хочет признаться даже самой себе, насколько это невыносимо. Снова кошмар с преследующим её человеком. На долю секунды ей кажется, что она успела разглядеть лицо. Но сон в очередной раз просто подёргивается дымкой, и она вскакивает в холодном поту.***
Драко практически в шоке. Он, должно быть, спятил, когда угодил в эту историю, но шкаф вновь работает. Он садится прямо на пол и рыдает. Он мужчина, и мужчины не плачут, но он готов задушить себя своими же собственными руками, которые еще не успели обагриться кровью.***
Драко мрачно сидит над тыквенным соком. Спросил бы кто-нибудь — наверняка скажет, что не отказался бы от чего-то покрепче. Он смотрит, как Рон обнимает Грейнджер за талию и она заливается румянцем. В душе закипает адская смесь. Ненависть, обида, горечь. Эта горечь больше не даёт ему спать по ночам. И однажды, скорее, чем ему бы хотелось, он оказывается на самой высокой башне Хогвартса — Астрономической, где смотрит в лазурные глаза усталого старика, который знает, что обречён. Но решимость в груди всё равно тает, как кусок рафинада в чашке с чаем, а Драко стоит, не в силах пошевелиться. Затем всё происходит так быстро: проклятый Снейп выдвигается вперёд, оттесняя его плечом, Дамблдор перевешивается через парапет башни и летит вниз. И Драко моментально затягивает в безумное бегство из замка. Краем глаза он улавливает знакомый силуэт. Оборачивается и замирает на долю секунды. Драко успевает понять, что из-за поворота вылетает Грейнджер и тут же наставляет на него волшебную палочку. "Нет, моему терпению тоже есть предел, милая", - думает Драко и усилием воли заставляет себя произнести невербальное Imperio, и она подчиняется. Остекленевшими глазами Гермиона обводит поле боя и устремляется в максимально удалённое отсюда и совершенно безопасное место. Он не желает, чтобы сегодня погибла ещё и она. Пусть Драко никогда не прикоснётся к её волосам, пусть не получит нежный и трепетный поцелуй. Да пусть, в конце концов, Грейнджер продолжает ненавидеть его, но она будет жить. Как патетично. И глупо. Драко бежит в другую сторону, вслед за удаляющимся Снейпом.***
— Я никогда не полюблю тебя, понимаешь? Мне кажется, я до сих пор люблю только её. Жена Драко смотрит на него долго и внимательно. И это могла быть ненависть, но ей всё равно. Она поднимается легко и грациозно, откидывает назад копну тёмных волос. — Мне всё равно, Драко. Я беременна, — и с победоносным видом она удаляется, оставляя его на руинах, которые только по ошибке называются его жизнью.***
— Я люблю тебя, Гермиона. — Я знаю. И мне очень жаль, Драко, что так получилось, — Гермиона всегда отличалась удивительной способностью сложить два и два. Он ловит её руку и притягивает к своей щеке. Она не сопротивляется. Смотрит на него невыносимым взглядом раненой лани. Другой рукой, правда, инстинктивно прикрывает округлившийся животик. — Кто у вас будет, вы знаете? — Девочка, — против воли её губы расплываются в мечтательной улыбке. И в ответ на эту улыбку невыносимо сильно хочется спрыгнуть с самой высокой башни какого-нибудь старинного замка. Такой, например, где потухший взгляд голубых глаз древнего старца отнял у него право на счастье.