Стена пятисот слов

      Она поседела внезапно, неправильно: не в бледное серебро, не в снежную белизну — а словно пеплом голову присыпало, серой золой. Поседела в тот год, когда едва не лишилась второго дома и второго любимого мужчины.       — Лёгкая, беззаботная жизнь — это не жизнь, — повторяет она как молитву, как заклинание.       Редоран выжжен на ней, как тавро. Мрачная, серьёзная сила, не ждущая лёгкого пути. Сила, что позволяет Советнику Браре Морвейн раз из раза подниматься с колен и идти, не ломаясь, не сгибаясь, как бы ни била судьба.       Лёгкая, беззаботная жизнь — это не для неё.       Только Ллерил знает, как его мать хоронила мужа — и как потом сталью и волей заняла его место в Совете. Как смотрела, плача от бессилия, на гибель Альд’руна — и, не оглядываясь, увела людей на поиски нового дома. Как золотом и лестью покупала Воронью Скалу, возрождала эбонитовую шахту — и как спустя пять лет в одну ночь стала пепельно-седой.       Он знает, потому что только ему, второму своему любимому мужчине, она позволяла увидеть. И твердила как урок, на сыне выжигая: лёгкая, беззаботная жизнь — это не…       Они в ту ночь, в пятом году новой для них всех, бездомной и безбожной эры, думают, что жертв гораздо больше. Они видят, как складываются дома от взрывной волны, как пепел извержения засыпает мёртвых и умирающих. Как рассыпается, будто построившая его Империя, форт Морозного Мотылька.       Ллерил находит мать на руинах, чтобы сказать, что всё — учитывая обстоятельства — почти хорошо. Многие выжили чудом, переждав удар в эбонитовой шахте. Что она, Советник Брара Морвейн, и её шахта спасли много жизней…       — Никого я не спасла! Все, кто был мне дорог, они все мертвы! — голос дрогнул. — Только ты и остался, но и ты обожжёшься о лаву, что наполнила меня целиком. Ллерил следит за слепым, отрешённым взглядом матери. Там, за морем, в клочьях седого тумана — она. Вечный враг. Вечный смысл вновь и вновь подниматься с колен, чтобы стоять в вечной — тоже вечной — страже. Редоран утратили дом, Редоран утратили богов — остался только враг. Наносящий удар даже теперь.       Удар, который сломал всё-таки Советника Брару Морвейн. Осыпал пеплом седины непреклонную черноту её волос, выжег изнутри, оставив лишь лаву.       В воздухе — пепел; он забивается в лёгкие, он оседает на ресницах, и от него слезятся глаза почти нестерпимо.       Люди любят сравнивать глаза темных эльфов с кровью. Единицам довелось увидеть, как эта кровь скапливается на ресницах, точно слезы, и течет вниз, оставляя на щеке темно-алые следы.       Ллерил — хороший сын; хороший не по долгу Дома, но по велению сердца. Он любит мать. Он должен дать ей наконец покой. Можно уехать на материк, в Морнхолд, и дать ей дожить оставшиеся годы в спокойствии. Можно и в Сиродил, где мягкое солнце и нет пепла; в Хай Рок, в Скайрим, в Хаммерфел — куда угодно, лишь бы не нависал над ними больше вечный враг, посыпая головы пеплом и наполняя кипящей лавой…       Но вдруг Ллерил понимает ясно, как никогда раньше: мать и сама могла бы уехать куда угодно. Но она выбрала этот неприветливый край, этот узкий берег между снегом и морем, она построила тут новый дом для Дома.       Здесь. С видом на Красную гору.       И Ллерил говорит, сжимая сухую горячую ладонь не матери, но Советника Редоран Брары Морвейн:       — Не смей сдаваться. Не смей проиграть. Не позволь Горе растоптать тебя, как не позволяла прежде. Живи так, как следует; а лёгкая, беззаботная жизнь — это не жизнь.       И Ллерил тогда уйдёт, оставив мать наедине с её горой. С главным врагом и со смыслом жизни Брары Морвейн.       — Я видела новый рассвет, — скажет она, вернувшись к спасшимся в шахте спустя бесконечный час. — Взглянула в рубиновые очи пламенно-алого рассветного неба, протянувшегося высоко — так высоко, что не всякая птица лезвиями перьев достанет. И мы выстоим.       Многие тогда не поймут, решат, глядя на серые пепельные тучи в алых сполохах далёкого извержения, что Брара тронулось умом. Ллерил — поймёт, что она снова принимает бой.       Горе не сломить дух Редорана.       Она выстоит. Ллерил будет думать иногда, что Воронья Скала — второе дитя его матери; и, наверное, в глубине души будет ревновать к этому позднему, выстраданному, почти потерянному и воскрешённому её несгибаемой волей ребёнку.       Брара не рожала детей для лёгкой, беззаботной жизни; но она даст им силу и защиту. Ллерилу — жестокие, как тавро, уроки Дома. Скале — Бастион, исполинскую стену, защиту от пепла и ветров. И её дети выстоят, оба.       Когда Брара окончит свой путь, не лёгкий, не беззаботный, и найдёт наконец покой в родовой гробнице Морвейнов — её дух и её прах сольются с новой родиной. Её могила станет корнями, которые утвердят право Дома Редоран на Солтсхейм.       А от дверей её гробницы, её последнего дома будет видна Красная гора.