Стена пятисот слов

Воздух в горах прозрачен как хрусталь и холоден как лёд. Карт далеко внизу глухо рокочет, прыгая по камням. В такой день, как сегодня, — солнце льётся через край неба, будто золотое игристое вино — Карт одевается в шёлковые ленты радуг. Дельфина пьёт этот холодный воздух, и хочет напиться им и вином допьяна, отмечая победу… Но воздух ей горечью, а вино — уксусом. — Правы ли мы? — в сотый, наверное, раз говорит она. — Спроси себя, — в тот же сотый раз советует Эсберн. Дельфина морщится: горький воздух, кислый уксус, нарушенная клятва. Отравленный выбор. — Спроси меня, — предлагает третий. Уже не зло говорит, почти спокойно. — Спроси меня, Клинок, я отвечу. Дельфина знает его ответ. Командиру Марону не надо спорить с собой: ни долг, ни память, ни совесть не грызут его… Дельфина одёргивает себя: Марон моложе её, но кажется, будто старше даже Эсберна. Командир потерял всё. Для него выбор не был выбором. — Это хороший конец, — тихо говорит Эсберн. — Самый лучший для легенды. Победитель Алдуина, герой Скайрима… Конечно, он живым вошёл в Совнгард, и Шор сам подаёт ему кубок мёда. Норды любят героев, они сложат дюжину песен о Довакине… — Герой? — взрывается Марон. — Ублюдок без чести и совести он, а не герой! Его руки в крови не по локоть — он по уши в ней, в крови! Спас от Алдуина — и сам страшнее Алдуина! Бешеный пёс, пьяный от вседозволенности, убийца и вор. За ним смертей больше, чем за всеми драконами, вместе взятыми. В Совнгарде у Шора, говоришь? Надеюсь, в мире есть справедливость, и его чёрную душу сейчас в клочки рвут даэдра, которым он так любил служить! — Это — плохой конец, командир, — спокойно говорит Эсберн. — Плохой конец плохой истории. Через десять лет всё забудется, и останется только песня о доблестном сыне Скайрима, отважном и честном. И это — хороший конец. Пусть он останется единственным. Трое молчат. Смотрят, как Карт прыгает по камням, кутаясь в ленты радуг. Река смоет всё лишнее. После корня жарницы — Марон хорошо знает — не выживают. Но на всякий случай — три сквозные раны в груди, слева, и перерезанное горло. Небесная Гавань высоко; Карт унесёт то, что останется, когда стылая вода и острые камни наиграются с трупом, и выбросит где-нибудь в долине. Ах эти Изгои. Опять кого-то убили. Не опознать теперь, какая жалость… А Довакин, конечно, снова отправился в Совнгард. Верхом на драконе, конечно; и уже через год найдутся этому сотни свидетелей… Трое в Храме Небесной Гавани будут молчать. — Герой он могучий, он непобедим, — вдруг хрипло, вороним граем каркает Эсберн. — Так слушайте, норды, о славе его, — подхватывает Дельфина. Марон смотрит на них удивлённо, сжимает кулаки… И начинает подпевать, так же хрипло и зло. Они смеются, смеются как безумные, выкрикивая в прозрачное небо слова о чести и вере. Отличный конец для отвратительной и гадкой, в общем-то, истории.