Until I bleed out

Тридцать рублей по карманам мастерки, я этим делом по горло сыт. Дети на пальчиках вертят часики, целятся в тех, кто уже убит. Я-то гитару вчера как выкинул – гладкость равнинную, крепкий стан, и полетела стрелою милая оземь с двадцатого этажа. Я-то смотрел ей вслед, прикуривал; тронное место – сырой балкон. Как бы легко не жилось с бандурой мне, давка такая – со всех сторон. Мелкий пацан с пятилетним личиком резво выводит лихой блюграсс. Бог за него оплатил наличкой – он в этом деле прескверный ас. Дочка соседская пляшет огненно, как танцевали бы в кабаре, сын – с малолетья живёт альбомами, ставит там подпись и дарит мне. Ставлю его на повтор и слушаю, слушаю кухню и ем щербет. Чёртовы склоки сплотились, душат, тускло мигает в квартире свет, всполохи веют неясной музыкой и оседают куда-то в грудь. Это пройдёт – ну, когда ты чувствуешь, что не по силам уже вдохнуть. В кружке стихи прибывают каплями, мир так и просится – описать... Только все ручки, линейки, ластики я позабросил лет пять назад. Плачется муза, как пьянь дворовая, пальцы ломает и мнёт бока. Только рукой теперь что ж выковывать, если рука уже некрепка? А по прогнозам ближайшей вечности всё будет здорово. Но пока девочка славная пишет песенки, пишет картины её сестра, сверху доносится шум гармоники и оглушающий дом рояль, снизу – настырная электроника, а у соседей танцуют вальс, чую: рука с занесённым пальчиком время очерчивает в часах, тянется ближе кудрявым мальчиком и прикрывает мои глаза; тянется воздух пивной размеренно, ласково стелется влажный дым... Что же ты, Боже, не отыскал меня ветреным, сильным и молодым.