Я принадлежу Чон Чонгуку

Время для Тэхёна тянется бесконечно медленно. Взгляд направлен в белый потолок, замечены три трещины, которые теперь разглядываются с ещё пущей внимательностью, но незаинтересованностью. Тэхён убивает бесконечное время и себя вместе с ним. Мысли съедают и остаются обгладывать косточки после ужина; дневной звонок от матери приводит в совершенный тупик и вселяет страх. Тэхён снова с Чонгуком, если их «недоразумение», со слов Чона, можно было считать остановкой в отношениях. «Отношениями» Тэхён это тоже называет с натяжкой, придирается к терминам, словно старик, но на душе всё ещё веет сквозняком холод, хотя в часы, проведённые непосредственно рядом с Чоном, жарко. Только сейчас он один снова в своей небольшой квартирке. И он боится, он искренне напуган, и что-то, похожее на шок, не даёт ему адекватно мыслить, но всё же парень набирается смелости, решив для себя что-то, берёт такси, на ходу обматываясь лёгким шифоном шарфа, и едет к нему. Знакомый подъезд в сотый раз навевает отвратительное чувство дежавю, скручивающее лёгкие и желудок до болей. Это место Тэхён вместе со своим воспалённым подсознанием пытается пройти быстро, почти не глядя, даже когда он вместе с Чоном. Сейчас он один, и ему снова дико не по себе, однако выходящая с мелкой собачонкой девушка помогает выплыть из панических раздумий. Псина успевает облаять своим надрывным пищащим голосом Тэхёна, пока тот срывается и придерживает закрывающуюся дверь, успевая проникнуть внутрь подъезда. Он снова без приглашения и без предупреждения. Пальцы покалывает, нервы не дают спокойно стоять на месте. В проёме появляется вечно сонный Чон Чонгук, вовсе без удивления смотрящий на возникшего перед ним Тэхёна, и это даже разочаровывает слегка. — Пустишь? Оглядев с ног до головы зачем-то парня и наклонив голову вбок, полуголый, в одних лишь домашних шортах Чонгук запускает Кима в квартиру, порядочно поёжившись уже от холода, бродившего в коридоре подъезда. — Хоть сегодня пустил, — усмехается тихо и горько Тэхён, не спеша разуваться и проходить дальше без разрешения. — А вдруг ты бы устроил истерику на лестничной площадке, оно мне надо? — небрежно отмахивается Чонгук, прекрасно зная Тэхёна и прекрасно понимая, что тот бы в жизни этого не сделал. Просто нужно как-то попытаться оправдаться хотя бы перед собой. И где-то в глубине за тот поступок тоже. — Проходи, не стой столбом. Сам разворачивается, шаркая по просторному коридору в древесно-коричневых тонах в одну из комнат. Тэхён успел выучить обитель Чона до каждого уголочка за все их встречи. Раздеваясь на ходу, он проходит следом, заходя за парнем ни иначе, как в спальню — самое место для серьёзных разговоров, с коими и пришёл Тэхён. Глубокий вздох. — Я пришёл поговорить, — он застывает в проходе, а не на мягком ложе со скомканным одеялом рядом с Чонгуком. По привычке оглядывает спальню, принюхивается, не ощущая, вроде бы, посторонних запахов. По крайней мере в ближайшее время здесь никого не было. — Неужели? — Чон давит и хлопает настырно по месту рядом с собой, приглашая выдрессированного щеночка на тёплое место рядом, но Тэхён предпочитает именно сейчас сохранять тяжёлый для него зрительный контакт и с места не сдвигается. — Мне нужно уехать завтра, — начинает Ким, скрещивая руки на груди и словно обнимая себя. — М-м. На сколько? — Я не знаю? Чонгук в ответ вопросительно выгибает бровь, на лице проскальзывает недовольство ответом и даже немного злоба. — Не понял. — Мне нужно уехать по делам из-за открывшегося наследства. Не только потому, что я один из наследников этой чёртовой усадьбы вместе с библиотекой от деда, но и потому что я являюсь сведущим в этой сфере. — Усадьба? Библиотека? — тихо усмехается Чонгук. — Не так уж и плохо. Выходит, твой дед скончался не так давно? — Не так давно, только завещание затерялось. Точнее… никто просто не подозревал к чёрту, что оно вообще было — есть прямые наследники, и всплыло это только сейчас, — Тэхён устало выдыхает и прикрывает глаза, упираясь о дверной косяк плечом, а Чонгук только порывисто облизывает губы, смотря на него. — Что ж, раз надо… я должен тебя благословить? — снова издевательская усмешка, от которой почему-то разит нетерпением. — Я не знаю, Чонгук. Я не знаю, на сколько я уеду. Объясню популярно: это не в грёбаной Корее, мне придётся лететь в Японию, — Тэхён жуёт губу, открывая глаза, но даже не смотря в сторону Чонгука. Сердце бьётся о стенки грудной клетки, видеть реакцию на чужом лице страшно. — Моя мать хочет остаться там, она ждёт от меня того же, ибо с Японией знакома гораздо лучше и уже нашла неплохо оплачиваемое место работы по моей специальности. По крайней мере она хочет, чтобы я помог ей там основаться. — Вот как. Хрипловатый ещё ото сна голос Чонгука режет слух. Горло забил огромный ком из-за невыплаканных слёз, потому что это не та реакция, на которую рассчитывал Тэхён, хотя прекрасно понимал: разве Чон способен на что-то другое? Именно поэтому пора завязывать. Или скорее развязывать те чёртовы морские узлы, которые своими гнилыми нитями сплелись между этими двумя, где Чон неизменно ведущий, а Тэхён безусловно следует, корчась от боли в стянутой ошейником шее. Встать с горла собственной гордости оказывается очень больно, а накопить силы, чтобы сделать последний рывок и просто уйти — невозможно трудно. — Подойди ко мне. Тэхён, потерявшись в собственных мыслях, растерянно поднимает взгляд и покорно подходит, возвышаясь над сидящим Чоном. Его крупные ладони привычно горячо ложатся на бёдра, слегка поглаживая. — И ты всё решил окончательно? Сглотнув, ощущая в горле боль, Тэхён кивает, стараясь не смотреть в глаза Чона, потому что снова боится разреветься, как девчонка, но тот словно этого и добивается. Хотя вряд ли, ведь Чонгук просто не умеет по-другому обращаться с ним. — Тогда эту ночь ты обязан провести со мной. У Тэхёна внутри что-то колет, словно в солнечное сплетение всадили тысячу мельчайших разрывных пуль, и вздох получается такой неровный, за которым обязательно должны последовать слёзы. Ему уже крайне сложно. — Это правда всё, что ты ко мне испытываешь? — лишь шёпотом выходит у Кима. — Я не думаю, что ты в самом деле хочешь это сейчас обсуждать. Чонгук задирает лёгкий джемпер Тэхёна и целует в плоский живот, одновременно с этим подвигая за ягодицы к себе ближе. Уже мокрым взглядом на него смотрят сверху, а кожа всё равно предательски покрывается мурашками. Тэхён вздрагивает от собственного всхлипа, опускает взгляд, опускает ладони на плечи Чонгука, который увлекает его на прохладную мягкую постель. Он почти безвольно лежит на этой постели, чувствуя, как чёртова боль заглушается движениями Чонгука, раздевающим его. А это может значить только одно: потом будет ещё больнее. Но Тэхён поклясться на крови готов, что Чонгук сейчас делает это совсем не так, как обычно, а плавно, медленно, будто Ким смертельно болен и с ним нужно обходиться, как с хрусталём. Хотя, даже если это всего лишь кажется, Тэхён готов принять это наваждение за реальность, шрамируя внутри себя место для Чона до самых артерий. Чонгук снимает с него джемпер. Чонгук водит сильными ладонями по изгибам похудевшего тела, задевая каждую косточку, заставляя старшего подрагивать и признаваясь себе одновременно в многом. Он и это тело слишком долго прикипали друг к другу, чтобы сейчас просто разъединиться без слов и драм, словно два химических элемента, между которыми реакция невозможна. Нет, у них всегда всё не так, Чонгук ухмыляется, понимая это. Тэхён ловит его улыбку, поднимает руки и водит пальцами по любимому, чёрт возьми, лицу. Чонгук наклоняется и целует, проникая между губ языком, плавно, скользко, прожигая Тэхёна на сквозь, заставляя захлёбываться слезами, которых сейчас нет. Он целует линию челюсти, за ухом, оставляет много-много следов на шее, кропотливо возясь над горячей кожей едва ли не с полчаса, за которые Тэхён сотню раз успевает погибнуть. Потому что это действительно не так, как обычно. Чон позволяет сплетать пальцы, не набрасывается сразу, он его даже практически никогда не целовал просто так, и сейчас просто исследует его кожу поцелуями, словно строчками, то ли нагоняя упущенное, то ли навёрстывая на годы бесконечной разлуки после. Своим пахом Чонгук то и дело проезжается по коленям Тэхёна, тот чувствует это, равно как и повисшее, но сдерживаемое в воздухе нетерпение. Губы Чона до одури красные, когда он отрывается от кожи, а взгляд нечитаемый вовсе. — Войди в меня, прошу, Чон. — Как в последний раз? Тэхён кусает дрожащие губы, опускает ресницы, безмолвно соглашаясь и предвкушая боль. Но вкушает только терпкий поцелуй на своих губах и плавное проникновение. Чонгук целуется, как остервенелый, но двигается медленно и сладко, постепенно выравнивания не темп толчков, а темп поцелуя в эту медленно закрутившуюся внезапно нирвану. Тэхёна подкидывает, а стоны-мычания попадают лишь в горячие губы. Он сжимает его так сильно внутри себя, как хочет продлить это всё, и сегодня Чонгук явно не собирается торопиться, смакуя всё до последней капли. Их раскладывает по всей поверхности постели, пачкая простыни, наволочки, и принимаясь с тем же приторным рвением заново. Тэхёну позволено взбираться на Чона, а потом забиваться под его телом, ощущая напряжённую спину ладонями или ладонями спинку кровати. Кожу то охлаждают простыни, то до ссадин натирает ковровое покрытие, и это всё продолжается с ту шаткую вечность, о которой грезил всё это время Тэхён. Он впервые в жизни хватается за обрывки реальности, когда тяжёлый сон настигает его, от этого хочется снова реветь навзрыд, только вот жар Чонгука, что убаюкивает его, лежащего головой на крепкой груди, не позволяет, заставляя забыть и представить, что завтра ему никуда не нужно уезжать. Что он здесь, сейчас и навсегда. Чонгук хмурится и устало разминает шею, протягивая руку до пепельницы и сигарет, пытаясь не разбудить щенка, которому сегодня он позволил всё. С которым он себе сегодня тоже позволил многое. Он задумчиво долго курит в комнате с закрытыми окнами, осторожно разделяя его тревожный сон со своим. Совсем горько на следующий день, наступающий ближе к полудню. В глотку не лезет ничего, Чонгук старательно делает вид, что это его не колышет вовсе, нервно наблюдая, как Тэхён собирает свои скомканные вещи после душа. Он нечаянно задевает его, спешащего, нечаянно снова, пытаясь коснуться лишь на мгновение, но сейчас это очень нужно, чтобы насытиться до краёв. — Ты… сможешь подвезти меня к аэропорту? Мой чемодан собран в моей квартире, нужно только заехать. — Ладно, как скажешь, детка. Ни один, ни другой не могут больше и фразы из себя выдавить: даже словоохотливый Чонгук, падкий на разного рода дерзости, выглядит так, словно над ним нависла грозовая и не предвещает ничего хорошего. Чемодан Тэхёна сопровождается ещё несколькими увесистыми сумками, заставляя убедиться, что Ким и правда не намерен возвращаться в это место в ближайшее время, если намерен хоть когда-то вовсе. Чон сегодня крайне терпелив и крайне, непривычно услужлив, что замечает мимолётно Тэхён, только это его как-то не сильно волнует отчего-то. Билет в один конец неприятно напекает в нагрудном кармане, словно хочет выжечь на месте сердца сквозную дыру и оставить незалатанным. Чем ближе здание аэропорта, тем тяжелее нависает атмосфера, неразбавляемая ничем, кроме нерафинированной тишины с привкусом неизбежности и всё ещё ноющими усталыми мышцами тела. Чонгук выбирает парковочное место поближе к выезду с чёртового аэропорта, словно и сам хочет побыстрее отсюда смыться и просто забыть весь сегодняшний день вместе со всем их каким-то расплывчатым, но совместным прошлым. — Мне нужно идти… — робко прерывает тишину Тэхён, а его голос совершенно слышимо дрожит, потому что нужно, в самом деле, и ни черта не хочется, несмотря на все принятые решения и эти расхлябанные теперь «за» и «против» в голове. — У тебя есть, что сказать мне? — на выдохе совершенно твёрдо спрашивает Чонгук. — Есть, — и в этих словах слишком много неутаиваемой нежности, чувств и всего того, что Тэхёну так не хватало во взаимности. — И я не скажу, потому что это… блять, нет… это смерти моей подобно, Чон. Слёзы скапливаются в уголках всё равно и скатываются, оставляя на губах солоноватый вкус. Он хочет хранить все эти предназначенные Чонгуку слова внутри себя, не размазываться сейчас до конца, до полного самоуничтожения перед ним. — А если я заставлю тебя? — рычит Чонгук, повышая голос и смотря на сгорбившегося парня рядом. — А если я спрошу тебя о том же? Тэхён знает, что правильного ответа на этот вопрос нет. Есть ли смысл ждать, когда время сгорает так быстро? И если уходить, то сейчас. Тэхён дёргает ручку двери. Чонгук блокирует двери. Испуганный взгляд пересекается с решительным до возникающих искр и короткого замыкания. Пробовать ли дёрнуть ручку ещё раз и хочется ли это вообще делать? — Нахуй твою Японию, Ким Тэхён, — Чонгук не заглушал двигатель, поэтому резко даёт задний ход, выруливая с места и почти подрезая соседний седан. Так быстро, чтобы не дать Тэхёну и, главное, себе опомниться. — И ты нахуй не денешься от меня никуда, потому что, блять, я не хочу тебя никуда девать! Ты понял меня? — Чон срывается на крик, хотя прекрасно понимает, что в салоне Тэхён его прекрасно услышит. Ким сидит неподвижно, слыша бешенный стук пульса в висках помимо всего прочего, а затем разворачивается на коленях, смотря в заднее стекло на то, как здание аэропорта становится всё дальше и дальше, словно зыбкий мираж. Скорость на трассе становится ещё выше, вены на шее Чонгука выпирают от напряжения. — Скажи сейчас то, что не смог, — Чон говорит заметно громче из-за рёва двигателя. — Я люблю… — Ещё раз, громче. — Я люблю тебя! Будто ты не знал этого, чёртов придурок! Я хочу, чтобы ты не отпускал меня никогда! — Не отпущу. В подтверждение Чонгук снимает руку с руля, находя ладонь Тэхёна и сжимая до боли и выступающих слёз. Конечной станцией оказывается квартира Чонгука, куда перетаскиваются все вещи, собранные Тэхёном. На ближайшие несколько дней все замки оказываются закрыты намертво, а телефоны выключены с надеждой на совместное «навсегда».