ДЕМОНОВ НЕ ВЫБИРАЮТ ИЛИ ПОД СЕНЬЮ ДРЕМЛЮЩЕЙ ДУШИ

***

КОЛЕСА ЭКИПАЖА ГУЛКО СТУЧАЛИ по мощеной мостовой, выбивая острую болезненную дробь в его побитом теле, которое и без того пульсировало тягучей болью. Он пытался пружинить на напряженных ногах, лишь бы слегка разгрузить гадко ноющее седалище, хотя на это уходили последние силы. Но, по крайне мере, борьба с тряской кареты занимала его мысли настолько, чтобы не думать о том, что произошло. Он не мог об этом думать. Нет, только не теперь. Но чувства оставались: выжженное, иссохшее, продуваемое всеми ветрами ощущение безнадежности. Джейми просто физически осязал, как его душа мучительно потрескалась, будто сухая, пустынная корка земли, и ледяной воздух, безжалостно завывая, уносит ее пыльные частицы неведомо куда. Он украдкой, для виду рассеяно пялясь в окно, бросал косые взгляды на Рендолла. Его демон сидел напротив, совершенно расслабленный, опираясь двумя вытянутыми руками на изящную трость, которую он поставил между свободно раздвинутых коленей. Мягкая, еле уловимая улыбка блуждала по губам англичанина, а мечтательный взор был устремлен куда-то далеко, гораздо дальше, чем каменные стены проплывавших мимо домов. Он видел в отражении дребезжащего окна кареты свое лицо тоже. И не узнавал: ввалившиеся глазницы без глаз, скрытых черной тенью, обтянутые острые скулы и опухшие губы, сжатые в неистовой судороге. Но ему было все равно, на самом-то деле. Какая разница, как ты выглядишь, если ты уже мертв. Джейми смутно отдавал себе отчет, что тоже не замечает происходящее, в пустом отупении чиркая взглядом по просыпающимся улицам за окном кареты; по ярким солнечным бликам, мерцающим в мутных окнах зданий; по разномастному люду, деловито спешащему мимо: степенным или бойким ремесленникам, разбитным горластым работягам, озабоченным домохозяйкам, изысканным джентльменам и бравым военным. Они были там, за стеклом, на другой стороне жизни, счастливые в своем уютном, суетливом спокойствии, наполненные ожиданиями мелких радостей и огорчений, имеющие надежду на Вечность впереди. В отличие от его жизни. Для него все кончилось сегодня ночью. Он ощущал это слишком определенно. И черная карета Демона, влекомая черными зловещими лошадьми, неумолимо несла его в ад. Внезапно тряска прекратилась, карета остановилась, и Джонатан ласково посмотрел в его сторону. – Вот мы и на месте, мой великолепный шотландец, – промурчал он так сладостно, что у Джейми тошнота подступила к горлу. – Суд Олд-Бейли. Пойду, перекинусь парой слов с моим старым, не слишком-то добрым знакомцем, судьей Келвестри, если ты не возражаешь. Джейми зыркнул на Рендолла тревожным взглядом и, весь подобравшись, с силой проглотил стиснувший горло непроходящий спазм. Наверное, нужно что-то сказать сейчас. Нельзя злить Черного Джека Рендолла – он уразумел это ясно. Так и есть: – Ты ничего не хочешь сказать мне на прощание, мой прекрасный, – Джонатан явно чего-то ждал. – Рендолл, мы договаривались только на одну ночь, – промямлил он неповоротливыми губами, Христос, зачем-то пытаясь спорить. Наверное, чтобы все-таки отдать должное своему растоптанному, но еще упрямо тлеющему достоинству. – А сейчас уже утро. – Резонно, мой своенравный малыш, – рот Черного Джека дернулся в оскале легкой усмешки. – Но пока я диктую условия. Разве нет? Нет. С этим невозможно бороться. Джейми чувствовал, как липкий страх опять расползается по его нутру, начиная с небольшого упругого сгустка, навечно застрявшего в груди. – Ты же все еще хочешь спасти его? – Джонатан слегка покривился. – Своего тоскливо-безупречного Грея? М? Фрейзер смотрел на благодушного монстра перед собой остановившимся взглядом, понимая, что никогда не сможет противостоять его непредсказуемому зловещему замыслу, и медленно холодел. Говорить сейчас о том, что они чего-то там договаривались совершенно бессмысленно. Это все равно, что умолять рушившуюся на него скалу, чтоб перестала. – Поцелуй меня, Джейми, – просто сказал Рендолл, теперь не презрительно, не ехидно – настойчиво, будто девушка, которая ждет искреннего подтверждения от своего возлюбленного, давшего ей обет верности. – Поцелуй так, как целовал меня тогда, в тюрьме Венворт, когда я терзал твою сладкую, податливую задницу. А ты... умолял меня не останавливаться. Ты умолял меня. Помнишь это, мой страстный паренек? Рендолл в легкой усмешке дрогнул губами и посмотрел на Джейми, приподняв брови. Дьявол. Джейми не помнил. Он вообще старался не вспоминать. Не думать о том, что там случилось в темных подземельях Венворта, ведь то, что произошло тогда, было за гранью его понимания. Осталась только высушенная ледяная пустота. Как и сейчас. Рендолл сидел спокойно, в самоуверенном ожидании откинувшись на сидении, и не предпринимал никаких действий. Просто физически ощущая, как неумолимо бежит такое драгоценное сейчас время, Джейми мысленно стиснул зубы, привстал и потянулся к лицу англичанина. Но был остановлен резным набалдашником трости, слегка втиснутым в его губы. – Тцс-тцс-тцс... – поцокал языком Джонатан и чуть мотнул своей головой с гладко зачесанными черными волосами так, что внезапно в его глазах переполыхнул зловещий блеск. – Нет, Джейми. Сейчас сделай это не ради Грея. Сделай это РАДИ НАС. Тебя и меня. И учти. Я это почувствую. Если нет. Сделка отменяется. Джейми облизал сухие разбитые губы. В глубине его глаз застыла безысходность. – Ну-ну-ну! Хорошо. Сделай это хотя бы из благодарности, Джейми. Ведь я подарил тебе тебя. Такого, как ты есть, без всей этой фатальной лжи, которую люди зачем-то нагромождают в своей голове. Хотя сердце зовет их... – Черный Джек наклонился ближе, и Джейми опять уловил этот дьявольский всполох в его глазах, – совсем в другую сторону. Послушай себя, чего ты хочешь. И сделай это. Будь честен сам с собой, Джейми, милый. Рендолл потянулся рукой в черной перчатке и коснулся пальцами его горящей щеки, а потом провел ей нежно, очерчивая контур его окаменевшего подбородка. – Я тебе не бревно, Джейми Фрейзер. У меня тоже есть чувства. Помни об этом. Джейми, поколебавшись мгновение, опять привстал, приблизился к лицу Рендолла так, что ощутил на своей щеке его ядреное мужское дыхание, насыщенное дорогим бренди и табаком, увидел его губы, жесткие, тонкие, но сейчас с вожделенным выдохом чуть раскрывшиеся к нему навстречу. Закрыл глаза и... поцеловал. Нежно коснулся этих холодных, темных от тока дьявольской крови губ, которые пили его кровь, терзали его плоть так жестоко и так... страстно с того самого момента, как он увидел Рендолла в теплых, уютных стенах Лаллиброха: его милого родного дома, резко переставшего в тот самый час быть для юного шотландца нерушимой защитой. Потому что этот неистовый коршун вырвал его своей свирепой когтистой лапой из отчего гнезда и безжалостно закружил по свету, вынудив неискушенного мальчишку внезапно и безвозвратно возмужать. Он чувствовал, как Джек не предпринимает никаких попыток ответить на его поцелуй. Просто сидит и, вероятно, наслаждается его покорной лаской, робкой и от этого такой чувственной. Потом Джейми слегка отпрянул и, смятенно дрогнув рыжими ресницами, посмотрел на англичанина внимательно. Тот на некоторое время тоже завороженно замер, отдавая дань неожиданной интимности момента, потом губы его вновь растянулись в довольной усмешке. – Ну вот, можешь же, когда захочешь, мой прекрасный, – и довольно чувствительно похлопал Джейми по щеке. – Что ж, не сказал бы, что я полностью удовлетворен. Но это уже кое-что, и сей факт меня радует. Весьма. Думаю, у нас все получится в конце концов. Да, Джейми? Джейми, словно очнувшемуся после нелепого смурного сна, хотелось закричать, что «НИКАКИХ НАС НЕТ, ТЫ, БОЛЬНОЙ УБЛЮДОК!» Но он сдержался, опять вспомнив о Грее. И, пытаясь предотвратить дальнейшие попытки Джека сблизиться, улыбнулся и скромно потупил глаза, словно, что б его, перезревшая девица на выданье. – Я понимаю тебя, мой милый. Сначала это невозможно принять... Черный Джек вдруг пересел рядом и ласково приобнял его за плечи. И Джейми, леденея, чувствовал эту руку, будто хвост удава, бесстрастно обволакивающего свою жертву, чтобы в конце сдавить в смертельных объятиях. – Ты в панике говоришь себе: «Нет, я не могу быть таким! Это не я! Это меня просто заставили!» Так ведь все было, а, мой хороший? Джейми замер, пялясь в стену кареты перед собой, обитую дорогим багровым шелком. Невероятно напряженный от хозяйских прикосновений Рендолла, он чувствовал, как дрожь, поднимаясь изнутри, сотрясает его тело, не давая ему дышать. – Потом... – Рендолл, медленно ведя костяшкой согнутого пальца по его щеке, вещал тихо и вкрадчиво, незримо затягивая роковое кольцо, – ты готов убить всех и каждого в отдельности, включая самого себя. И особенно того, кто показал тебе правду, Джейми. Правду о тебе самом. О! Ты будешь проклинать меня... Ты будешь думать, что можно что-то изменить, можно все исправить – стать прежним. Стоит только принести какую-нибудь жертву... и вуаля! Это можно искупить... Джейми чувствовал, что если он сейчас не вздохнет, он просто не вздохнет никогда, но дышать он не мог. Грудь сдавила невероятная сила. – Но жертва заплачена, Джейми, – продолжал Черный Дьявол, осторожно отводя прядь волос ему за ухо и с улыбкой любуясь его застывшим профилем, – и ничего нельзя вернуть, поверь. Нельзя залатать порванные дыры, склеить разбитый фарфор, и думать, что вещь останется прежней. Нет. Пора уразуметь это, милый, – у нее началась новая жизнь. Не лучше, не хуже – другая... Джейми чувствовал, как он сгорает в этих адских объятьях, и никто уже не сможет ему помочь. Голова готова была разорваться от пульсации, а спина сделалась мокрой от пота. – И поверь, эта жизнь для нее окажется более честной, потому что... стало ясно, чего она стоит на самом деле. И когда ты поймешь это, Джейми, когда ты осознаешь, что... не можешь жить по-прежнему, вот так... – англичанин издал короткий смешок, – серо и тоскливо, как раньше, мой трепетный друг. Когда ты возжелаешь этого запретного глотка с такой неистовой силой, – он продолжал нашептывать, завораживая страстно, словно змея, которая гипнотизирует своего кролика, прежде чем поглотить его целиком, – так, что твое иссохшее естество... помутится от желания. Ты придешь ко мне. Потому что только я смогу подарить тебе то, чего ты так яростно возжаждешь. Последнюю фразу он заканчивал, наклонившись к самому уху замершего шотландца, и Джейми чувствовал горячее дыхание Демона каждым восставшим волоском на своем загривке. Но он не шевелился, не мог шевелиться, словно понимая, что от любого его движения, кольцо сомкнется и раздавит его насмерть. В глазах странно мутилось, и Джейми закрыл их в изнеможении, с тупым безразличием ощущая, как тягучие слезы безысходности, смешиваясь с потом, чертят едкие дорожки на его скулах. Он вдруг почувствовал, как Джек берет своей прохладной рукой его потяжелевшую безжизненную ладонь и вкладывает туда что-то, похожее на кусок жесткой бумаги. Потом с силой смыкает его пыльцы над этим острым прямоугольником, чуть качнув напоследок его вялый кулак. – Я буду ждать, Джейми, милый. Я буду ждать тебя. Я верю, что испытав такое однажды, это невозможно забыть, правда. Невозможно отказаться... И когда-нибудь потом, если ты захочешь это повторить и снова придешь ко мне... тебе придется ОЧЕНЬ СИЛЬНО МЕНЯ ПОПРОСИТЬ, чтобы я поверил, что ты действительно хочешь этого. САМ. Он чуть потормошил задеревеневшего до последней крайности шотландца, потом с силой прижал его голову лбом к своему плечу. – Я не прощаюсь, мой прекрасный, – услышал Джейми настойчивый шепот над своей склоненной головой, – уверен, мы еще увидимся. Джейми почувствовал, что карета вздрагивает от веса переместившегося тела, потом услышал, как мягко хлопает дверь экипажа, и вежливый, но резкий голос отдает распоряжения кучеру: – Билли, пожалуйста, отвези мистера Фрейзера в «Королеву Марию», что на Уорвик-лейн, и, будь добр, помоги ему добраться до постели. Ему немного нездоровиться, знаешь ли. – Будет сделано, мистер Рендолл, – с готовностью прозвучал ответ, и экипаж снова пришел в движение, дребезжа и цокая по тряской мостовой. Джейми остался один, и от этого, как оказалось, стало еще ужаснее. Некому было сказать ему сейчас, что правильно, а что нет в этом мире, ставшем вдруг таким зыбким. Не за что было ухватиться в его катастрофическом полете в самые бездонные глубины пропасти. А сердце его предательски молчало, нагнетая кромешную пустоту. Его тошнило от бешеного хаотического кружения чувств и мыслей, которым не было определения, и, чтобы не блевануть, он поспешно раскрыл глаза, тупо вперившись в шоколадный обрезок картона, который приплясывал на его дрожащей ладони. Он, наконец, перевел дыхание, и капля, соскользнувшая с кончика его носа, растеклась, безвозвратно коробя напыщенную в своей манерной вычурности надпись, вызывающе мерцавшую золотым тиснением в ярких бликах утреннего солнца: «Джонатан Рендолл, дом № 13 по Триплтон-стрит, Брикстон».