Разрушители стереотипов

А трубку на том конце воображаемого провода никто не взял. То ли не услышали, то ли не захотели, кто знает… Вот только отчего-то так паршиво на душе стало. Этим гудкам таки удалось меня довести. Видеть я больше никого не хотела. Ни прямо сейчас, ни вечером. Завтра, может быть… Взгляды, выражающие крайнюю степень сожаления, мне сейчас не нужны. Телефон звонит… А вдруг? Аленский… Первой мыслью было просто сбросить звонок, но я все же посчитала это невежливым. Он же волнуется. Голос пободрее нужно только сделать…  — Нананана, — будто не доверяя собственным связкам, я все же проверила голос на хрипоту. Нормально, вроде. — Да, Вадим.  — Не спишь? — да нормальный же голос, чего ты?  — Неа, полна бодрости, — Господи, Оскар ускользает на глазах, Станиславский плачет. Врать у меня получается так себе. — Месяц не ходить в школу, год на физкультуру… Не водитель мне попался, а золото! Ой, на какую я скользкую дорожку с этой темой вышла… Как теперь сойти-то, чтобы без жертв? Решение пришло быстро, парню я ответить не дала:  — А что там мелкая? Стих оценили? — мы его писали на географии с Артой. Признаться, читаю стихи я чуть лучше, чем пишу, но для младшей школы должно быть неплохо.  — Оценили, похвалили, попросили еще, — нет, снова я этого не выдержу. Пусть теперь сам думает.  — Твоя очередь думать рифмы, мы с Артой свой вклад в литературу уже внесли, — я улыбнулась.  — Я могу приехать, если хочешь, — неожиданно заметил Аленский. Нет, не хочу. Не в том я сейчас виде.  — Да не, не надо, — Сережа, техничка, кто угодно! Избавьте меня от разговора, я сама не справляюсь. — Меня тут уже ругают, говорят, проходной двор устроила. Пускают через раз, только зря приедешь. Я скоро в строй, честно-честно. Ну, пришлось чуток преувеличить. Но я, правда, не хочу лишний раз сейчас никого видеть. Меня сегодняшний вечер-то не особо радует. Просто родителей и деда мне бы с лихвой хватило. Но нет… Аленского я точно не выдержу.  — Не хочешь, так не хочешь, — можно переубедить, но не хочу будить в нем излишних стремлений. Я услышала из трубки звонок — видимо, на урок, и еле сдержалась, чтобы облегченно не выдохнуть. — Мне идти надо.  — Да, конечно, давай, — я отключилась, не дожидаясь ответа. Смотря в потолок, я нашла себе интересное занятие — представлять, что могло бы быть хуже. Я таких страстей себе напридумывала, что стала чуть не радоваться происходящему. Могло быть совсем плохо. Но из размышлений меня вывела в который раз за сегодняшний день открытая дверь. Сережа? Нет, не Сережа… В палату вошла женщина в белом халате. Красивая, совсем не славянской красотой. Какой-то испанской, наверное. Скажем так, цветок в волосах именно у нее смотрелся бы вполне органично. Смуглая кожа, которая если и была таковой не от природы, то признаки своей искусственности отлично скрывала, темные, чуть вьющиеся волосы и глубокий, какой-то совсем киношный взгляд карих глаз.  — Эмм… — она доктор? А мой где? Медсестра? Не похожа, чисто по какой-то внутренней… Аристократичности? — Здрасте. Все в ней будто говорило о принадлежности к какой-то королевской династии. Всегда завидовала таким женщинам. Они просто входя в помещение, тут же начинали просто источать свою женственность. Жалко, что она не заразна. Даже наоборот. Кажется, все вокруг с их появлением становились только менее симпатичными и более пацанистыми… Нет, все же не так уж и хорошо быть такой… Королевой. Зато я, как говорят родители, вылитая Джен Энистон в молодости, только рыжее. Тоже неплохо, ведь так? Да и на правду похоже…  — Как ты себя чувствуешь? — вот, вроде, самочувствием поинтересовалась, а голос при этом такой… Вы смотрели «Холодное сердце»? Вот эта женщина своим голосом метель запускала. Странно, женщины с такой внешностью должны иметь более теплую сверхсилу. Огонь? Думаю, подошло бы… Но как есть. Южная Снежная королева.  — Нормально, — ну, я делаю скидку на то, что меня вчера сбила здоровая такая машинка, так что думаю, мое нынешнее самочувствие — это совсем неплохо. — Считаю дни до выписки, планирую потратить их с пользой. Буду стихи учить.  — Стихи? — женщина эффектно приподняла бровь. Так тоже не умею. Но хочу научиться, да.  — К поступлению. Думаю, танец мне здесь никто готовить не даст? — я чуть улыбнулась.  — Театральное, — женщина, кажется, хотела ответить улыбкой, но вышло какая-то смесь снисхождения и иронии. Некрасиво. — Хочешь нести свои мысли людям?  — Хочу популярности, много денег и толпы поклонников, — меня просто вывел из себя этот тон а-ля «я разговариваю с идиотом». Все равно она это видит так, как я сказала.  — Не везде уместно показывать зубы, — возможно. Но мне кажется, это подходящая ситуация. — Особенно, в разговорах со старшими.  — Я столько времени носила брекеты, что стараюсь демонстрировать их при любом удобном случае, — мне нехорошо. Голова начала болеть, да и в целом ощущения так себе… Видимо, битву нужно сдавать, а не то мой героизм станет одним из последних. Утрирую, конечно, но все же.  — Остроумие поддается шлифовке в течение жизни, — это отшлифованный вариант. Неожиданно женщина напряглась. — Тебе плохо что ли?  — Мое остроумие, кажется, срикошетило, — я усмехнулась. Врачам врать нельзя. Как говорит мама, честные пациенты решили бы массу проблем врачей. — Но не катастрофично. Дальше выяснилось, что, и правда, не катастрофично. Дали какую-то таблетку, посмотрели что-то на аппаратах возле меня и решили оставить в покое, пообещав скоро вернуться. Признаться, стоило этой прекрасной женщине выйти, легче стало раза в три. В плане, физическое состояние осталось прежним, а вот напряжение в воздухе как-то уменьшилось. Может, она хороший врач, может, даже человек не очень плохой. Но пусть она подальше от меня находится. Мне с детства везло на окружающих меня взрослых людей. Не помню за собой мысли, что они какие-то другие, серьезнее и круче. Вообще нет. Как говорил дедушка: «То, что кто-то тебя старше, значит только то, что он в своей жизни смотрел „Иронию судьбы“ по телевизору больше раз. Остальное смотришь по человеку». Очень уж он боялся, что на меня сможет оказывать влияние с высоты возраста кто-то плохой. Но никого плохого по близости не было, а общаться со старшими я училась с огромной скоростью. Вся родительская больница, вся дедушкина кадетка, где меня не должно было быть, но где я из раза в раз пребывала под честное слово, что буду вести себя хорошо. До сих пор помню, как Симонов оказался не в том месте и не в то время и был вынужден сидеть со мной. Надеюсь, ему тот день не снится в кошмарах, я старалась быть заинькой. Продавцы в магазине, друзья родителей, случайные знакомые — почти со всеми я старалась быть на равных, если только это было возможно и не вызывало раздражения у собеседника. На моей памяти истерила по этому поводу только учительница первая моя… Я искренне не могла понять, с чего она взяла, что «я ее не уважаю» и с чего бы мне начинать уважать человека, который еще никак себя не проявил. И вот, вторая такая тетенька. Только мне уже не шесть и я более менее умею приспосабливаться. Хотя казачью кровь, как говорит дед, не спрячешь под мнимой вежливостью. А еще я поймала себя на том, что у меня иногда проскальзывает ее манера речи. Та, которая чуть назидательная. Когда говоришь очевидные вещи, но тоном девяностолетнего мудреца из Тибета. Вот эти фразы. Но мне, тем не менее, нравится, как это звучит из моих уст, так что убирать их в ноль было бы совсем неумно. Но мысль такая была. А еще были другие мысли. О том, что месяц — это не просто долго, это вечность. У меня здесь первый день тянется, как год. В последний раз такое было, когда я ехала двое суток на поезде. Когда мы сели, успели уже и поспать, и поесть, и поговорить, и снова поспать… А потом понимаешь, что едем всего пять часов, хотя по ощущениям — пять недель. Но там было два дня, а здесь — тридцать таких дней. Маша и Леша уезжают завтра утром, родители, я думаю, даже если захотят, месяц тут прожить не смогут, да и я таких жертв не приму. Они же без своей работы вянут совсем. Даже отпуск после первых двух недель из отдыха превращается для них в унылую рутину. Ну, не могут люди без спасения мира, что же тут сделаешь? Но дней десять-двенадцать не уедут, конечно, беспокоиться будут. Надо, чтобы все успокоилось и разъяснилось хотя бы. И что дальше? Когда все уедут? На стену тут лезть? Так я даже этого не могу. Подселили бы кого, правда. А если так себе сосед попадется? Тут даже не угадаешь, как лучше… Но и в окружении стен я находиться не хочу, тут волком завоешь на третий день… Оповещение. Егор Филатов хочет добавить вас в друзья. Филатов? Приятная фамилия. Какие-то очень хорошие, едва уловимые ассоциации вызывает. Наверное, стихи однофамильца вспоминаются... Принять, конечно. Буквально через пару секунд пришло еще одно оповещение. Егор Филатов: Твой дед военный? Нет, в форме он не был… Дед вообще предпочитает с семьей быть в гражданском. Говорит: «Служба отдельно, близкие отдельно». Тогда, может, выправка выдает? Или сказал что-то при нем? Вроде, не было. Ладно, не буду гадать. Кристина Лобачевская: Да. Генерал. Чем выдал себя? Егор Филатов: У него такой взгляд, как будто он сейчас повестку будет вручать. Да? Не знала этого. У дедушки, вон, целая кадетка добровольцев, с чего бы ему еще кого искать? Но со стороны виднее, да и не любит он, признаться, не служивших. Так, стоп… Кристина Лобачевская: А ты планируешь откосить? Член ордена плосконогих? Ладно, я тоже не люблю. Все-таки внучка генерала и все прочее. Ну, годик всего же, что ж ломаться, как будто замуж навечно выдают насильно, а? От этой нелюбви и подцепила папину фразу «орден плосконогих» — о призывниках, отмазавшихся плоскостопием. Егор Филатов: Генерал — это семейное? Кристина Лобачевская: Ну, от ответа не уходи. Мне, правда, интересно. Егор Филатов: Цепкая… Если я скажу, что пойду в военное, ты перестанешь подозревать меня в измене? Перестану, но удивлюсь. В плане, поет, танцует, творческая личность… Такой выбор профессии. Приятная неожиданность. Теперь он у дедушки будет в фаворитах, если только я умудрюсь проболтаться о его планах. Кристина Лобачевская: Ну, если это не абстрактное предположение, то восторгу моему от твоей разносторонности нет предела. Серьезно. Егор Филатов: Я знал, что рано или поздно это сыграет мне на руку. Егор Филатов: Как день проходит? Кристина Лобачевская: Однообразно и уныло, но с просветами, вроде интересных бесед. Проболтала я с Егором еще часа два, запоздало подумав, что у него там сейчас конкурс и неудобно, что он из телефона не выходит, что я ему и сообщила. После долгих «да ладно» и «удобно» все же договорились, что спишемся после окончания. Заодно мне сообщит, как там и кто выступил. Нехорошо, конечно, вышло с моими… Спасибо организаторам, что на встречу пошли. К вечеру, не считая семьи, пришла не только Маша, но и Чудов с физруком. Петрович так отчаянно прятал глаза, что я уже не знала, что ему и говорить. Ну, его же никто не винит… Или в школе по шапке администрация в любом случае даст? Ну, не уволят же. Два из трех вернулось — это тоже результат, что я не преминула ему сообщить. Он, правда, юмор не особо оценил. Деда пришлось отдельно просить, чтобы он уж ни взглядом, ни словом не задел нашего впечатлительного. Кажется, ему это далось совсем непросто, но я уж очень настаивала. Спалось ночью совсем так себе. Уснуть никак не получалось, удобно лечь тоже нельзя. Вы видели, как солдаты на посту стоят? Вот, если его опрокинуть на землю, но при этом не менять позу, то это буду вылитая я. Как-то бессознательному организму здесь было полегче, а я уснула только часам к трем, да и то снилась такая дичь, что лучше бы черный экран на протяжении всей ночи. А утром Сережа мне сообщил, что недолго продлилось мое люксовое одиночество и ко мне подселяют соседку. Благо, ровесницу. Ну, будем надеяться на лучшее… Да и ждать тоже лучшего, чего уж заранее расстраиваться?