Разрушители стереотипов

Случались у вас такие дни, что событий происходит уж слишком много? Настолько много, что хочется как-то отстраниться, уйти из героев этой затянувшейся пьесы в зрители. А еще лучше — в панцирь. Засесть там и переждать бурю. Вот только сейчас я могу разве что книжку над головой раскрыть и заявить, что я теперь в домике. Началось все с самого утра. Вернулась Субботина. Причем какая-то… Помолодевшая. Будто вышла не с долгого больничного, а из сада с молодильными яблоками. Арта высказала дельное предположение, что лечила она старость в какой-нибудь ультрамодной и облагороженной клинике доктора Подтяжкина. В то утро я не заметила двух вещей. Отсутствия Леры на первом уроке, которая у меня вызвала интерес в последний раз в самом начале сентября. С тех пор она слилась с той частью класса, которая для меня существовала чуть в отдалении, являлась фоном. А еще я не увидела хоть какую-то реакцию на столь тщательно подготовленный бойкот со стороны Антона. А все дело в том, что не разговаривать можно с тем, с кем раньше разговаривал, а Прохоров никогда особой коммуникабельностью не отличался. Отвлеченная чуть не прыгающей на месте Субботиной, что даже Вадиму умудрилась поставить пятерку, я как-то даже взбодрилась. Надо сказать, что молодые да неокрепшие умы как быстро поверили в моего деда-подлеца, так же быстро и разуверились. А вот старшее поколение такой гибкостью отличаться никак не желало. Нашелся враг в родном племени, гоните его… Но все же сейчас я находилась среди людей, которые анализировали ситуацию в мою пользу. Люди меня окружали достаточно приятные, а потому я почти расслабилась. Скажи мне кто-нибудь, что после второго урока тут разразится столько страстей, сколько не разражается за сезон какого-нибудь бесконечного сериала, я бы не поверила. А стоило. Предупредить меня стоило, ибо в итоге моя и без того нервная нервная система разнервничалась больше обычного. Я уже говорила, что Гумилев — дерево? Повторю еще раз. Дерево. Он так увлеченно рассказывал Чудову о том, какая у нас распрекрасная математичка… Не Субботина, естественно. Киселева. Так увлеченно рассказывал, что совсем не замечал, что слушают его все, кроме Леши. Тот в свою очередь в последнее время вообще был бесполезным собеседником. Если пальму лидерства в необщительности у Прохорова не отнять, то этому нужно дать минимум папоротник. Что с ним случилось никто так и не понял. Сначала все можно было свалить на бесконечные пересдачи, коих с прошлой четверти набралось немерено. Но потом оценки как-то улучшились, а состояние Чудова нет. Вот и сейчас он с самым пассивным видом кивал на однотипно-восторженные возгласы Ильи. — Нет, Лех, она такая… Губы, глаза… Хотела бы я уже съязвить, что такими комплиментами можно покорить только девушку, которая ничего поэтичнее мычания в своей жизни не слышала, но все подавляла в себе желание оскорбить чувства этого оратора. А еще говорили гуманитарий… Говорили, фамилию оправдывает… Пока я боролась со злобным бесчувственным карликом внутри себя, ему ответили. Не Чудов, вопреки логике построения диалогов. — Зубы, наверное, — в класс вошла… Лера. Я даже и не узнала её сразу. Светлые коротко стриженные волосы, которые действительно безумно ей шли, яркий, но не вульгарный макияж, светлые джинсы и белый топ. — И зубы тоже, — Илья чуть склонил голову набок. — Есть, — заметила девушка и, поймав на себе вопросительные взгляды, продолжила. — Зубы тоже есть. Все. В её возрасте это большая редкость, надо сказать. Фурор она произвела, кто-то резко замолчал, кто-то даже, наоборот, присвистнул. Но… Мне она не понравилась. Красивая, яркая, ироничная… Это все прекрасно. Только ирония у нее какая-то… Уж слишком необоснованно-грубая. Такое непреодолимое чувство… Как от престарелой звезды, что ждет аплодисментов на каждое свое появление на публике. Какое-то очень тяжелое впечатление производило это куклоподобное создание. Даже тяжелее, чем раньше. Я честно пыталась переключить себя на дружелюбный настрой. Наверное, у нее все наладилось, да? Ну, нервничает, может быть, оттого и такое отношение… А девушка тем временем прислонилась к стене и выжидающе ждала более яркой реакции. Лицо ее выражало эмоций не больше, чем Антона на… Все. У него такое же лицо на все. Но напряжение в воздухе нарастало прямо пропорционально времени молчания. А оно затягивалось. И сильно.  — П-привет, — выдавил из себя Паша. — Х-хорошо выглядишь.  — Спасибо, Пашенька, — жеманная. Слишком. И улыбается так… По-голливудски. Не по-настоящему. Почему-то появилось непреодолимое желание оглянуться на Антона. Хоть это его может вывести из состояния глубокого околокоматозного покоя? Нет, не может. Ну, либо я поздно вспомнила, а за минуту до этого на лице Прохорова можно было заметить все оттенки удивления, на которые способен простой смертный. А еще мой взгляд наткнулся на Гумилева. Если в начале мне показалось, что он достаточно невозмутим, то теперь своей рукой у подбородка он, кажется, поддерживал челюсть. Лера же, не получив желаемого восхищения, пошла к нему навстречу. А я почувствовала, что сзади меня кто-то стоит… Вадим. Он был каким-то… Встревоженным. Возможно, даже напуганным, но это я уже сама додумывала. И с чем это может быть связано, мне интересно… Даже если это не страх, а тревога. И тут одновременно произошли два события, которым пересекаться во времени не стоило бы совсем никогда. Во-первых, в дверь влетела счастливая донельзя Киселева и, запрыгнув на первую парту, громко завопила:  — Всеееее, я больше не ваш учитель! Я свободна в действиях и словах, словно птица в небесах! — запела девушка перефразированную строчку. И в это время очень захотелось отгородить ее от другой части класса. От той, где обновившаяся версия Леры очень настойчиво целовала Гумилева. А он не то чтобы активно сопротивлялся. Наоборот, руку ей на талию положил. А по прошлой одежде и не догадалась бы, что у нее есть талия… Стену, отделяющую Маргариту от этого сомнительного зрелища, построить мы не успели. Радость из глаз Киселевой куда-то подевалась, да и вся она как-то поникла и неловко сползла с парты.  — Ритааааа, — Машка подскочила со своего места и подбежала к девушке. — Пойдем-ка выйдем. Пойдем-пойдем… Нечего тут стоять. Шла Рита отчего-то очень медленно. Не оглядываясь, уставившись в одну точку где-то в конце коридора. Стоило девушкам только выйти, как Лера оторвалась от Ильи и довольно улыбнулась.  — Илюш, ты как-то деградировал, — было ощущение, что такое поведение и для нее тоже слишком, но она тщательно прятала сомнения в самый дальний уголок души. Туда, куда она сама не ходит и откуда ничего еще не вернулось. — Медленно соображаешь. Не успела я подумать, что перемена затянулась, как прозвенел звонок. Лера бы наверняка продолжила, но Гринин вошел слишком быстро. И слишком вовремя.  — Здравствуйте, садитесь… — начал историк, ознаменовав то, что на сорок минут мы свободны от экспрессии возрожденной Леры.  — Интересно, как она там, — прошептала я Арте. — Маргарита.  — Пьет ромашковый чай, надеюсь… — пожала плечами Гринина. — Либо пытается не сорваться на учеников. Все зависит от расписания. На перемене я собиралась дойти до Риты, но не сложилось. А все потому, что к нам в класс вошел человек, которого я здесь увидеть вот никак не ожидала. Видимо, его коммуникабельность открывает даже те двери, что открываются только по пропускам. Неужто и с неуступчивой охраной смог договориться? Справедливости ради, в первую очередь я заметила не Егора, а огромный букет розовых роз. Надо сказать, что со временем они мне даже начинают нравиться. Видимо, что-то есть в этих донельзя нежных цветочках. Что-то, что находят в них тысячи и миллионы девушек по всему миру. В том, что цветы мне, я даже не сомневалась, но вот дальнейших его действий не могла предугадать даже в самых смелых фантазиях.  — Кристина, ты мне очень нравишься, — вот этих пяти слов мне хватило, чтобы желание убежать стало сильнее всех остальных чувств. Но не убежала. Я, к своему стыду, его совсем не слушала. Мельком сквозь мой поток мыслей прорывались очень романтичные реплики, но сейчас мне было важнее придумать ответ. Не знаю, в какой группе какого детского сада надо быть, чтобы не понять, к чему ведет весь этот разговор. Я растерянно улыбалась, кивала головой и в сотый раз нюхала цветы. А еще пыталась успокоить тот кавардак в голове, который пришел вместе с Егором. Я хочу? Хочу отношений? Хочу отношений с Егором? Наверное, все-таки да… Он красивый, харизматичный, легкий… А еще неместный. Это давало надежду, что обо всей этой истории с дедом он не знает и что интересую его я. А из мира, где твоя семья — враги народа, очень хочется бежать туда, где ты кого-то интересуешь и кому-то нравишься. Поэтому… Да? Ведь правильно же, да?  — Ну, что ты скажешь? Я так и не придумал красивый вопрос, поэтому… Ты станешь моей девушкой? — да? Ведь да? Ведь я все правильно делаю?  — Д-да… — все же выдавила я. — Ты мне тоже очень н-нравишься.