Разрушители стереотипов

Проснулась я одна, по-гусеничьему завернутая в одеяло. Ушел уже, конечно. Ни «здрасте» вчера, ни «до свидания» сегодня. Я уже успела разобидеться, когда увидела Антона на прежнем месте. Не спит. Недовольный вид до крайности. Только сейчас я заметила, что он в той же одежде, в которой вчера был в школе. И рюкзак стоит около кровати. Вчера как-то внимания не обратила. Он вообще вчера домой не ходил? А если еще лучше повспоминать, то он в этой одежде уже не первый раз… Второй точно… Не помню, в чем он был до своего пропуска…  — Доброе утро, — все же выдавила я из себя.  — Поразительные дружелюбие и гостеприимность для организатора бойкота, — заметил Прохоров как-то сдавленно. — И поразительная наглость для человека, ночующего в чужом доме на птичьих правах, я знаю.  — Вау, у тебя бывают к себе претензии, — я деланно прикрыла открытый рот ладошкой. — Не те, которые должны бы быть, но уже неплохо. — Кристин, — вот, не люблю я этот тихий голос. Сразу ничего хорошего не ждется. — Если ты думаешь, что я такой принципиальный из дома ушел, потому что эта статья вышла, то нет.  — Вау, ты вон как это все оценил, — у меня даже слов в первое мгновение не находилось. — Нет, чувак. Ты производишь впечатление кого угодно, но не борца за справедливость.  — Вот как… — серьезно? Я Прохорова переязвила? Он ответ придумать не смог? Или обиделся… Я переборщила? — Как ты вообще со мной в одном помещении столько времени находиться можешь? Тебе же, кажется, позавчера сам факт моего существования был глубоко отвратителен.  — То есть ты еще и извинений после всего ждешь? — взвилась я. Кажется, меня услышала не только Вера Васильевна, но и весь подъезд.  — Нет, — Антон отвел глаза. — Не жду. Видимо, он решил, что на этом можно закончить как разговор, так и визит. Судя по всему, он хотел резко подняться и уйти, хлопнув дверью. Не удалось. Поднялся он сантиметров на пять от подушки да так и свалился назад, промычав что-то очень недовольное. В первый момент мне хотелось съязвить. Как-нибудь так, обидно. А во второй я увидела, как он весь сжался. Совсем как тогда, с телефоном. И меня разжалобило. Не думаю, что он только об этом и мечтал, но так и я не зубная фея.  — Тебе так здесь понравилось или заболело что? — спросила я аккуратно. — В первое не поверю, даже не рассчитывай.  — Спину свело, — Антон поморщился. — Щас уйду, не беспокойся так.  — Не надо никуда уходить, — я сама не успела понять, как это сказала. Если бы успела, не сказала бы. — Лежи спокойно… Очень больно?  — Нет, — как многословно.  — А если не выпендриваться? — мое терпение, как человека, еще было в норме. Но терпение ребенка врачей догорало синим пламенем.  — Нет, не очень, — с нажимом отозвался Антон. — Терпимо. Щас пройдет и я…  — Антон, хорош придуриваться! — вскрикнула я неожиданно для самой себя. — Себе же хуже сделаешь! Давай я посмотрю хотя бы.  — А толку? — Прохоров закатил глаза. — Чем ты поможешь?  — Сделаю умное лицо и, если мне там что-то не понравится, позвоню маме, — я пожала плечами. — Антон, я не шучу. Мало ли что.  — Кристин, — если он еще раз закатит глаза, я его укушу. — Щас встану, расхожусь, все само пройдет. Там не на что смотреть.  — Чем больше ты скрываешься, тем более страшные картины я себе представляю, — сложила руки на груди. Может, я хоть так стану выглядеть серьезнее… — От шрамов во всю спину до крокодильей кожи.  — Только чтобы ты не считала меня марсианином, — Прохоров явно с трудом перевернулся на живот и поднял рубашку. Я на секунду подумала, что не стоило просить шевелиться, если больно. Но посмотреть-то нужно! Лучше б не смотрела. Синюшный весь, аж страшно. Трогать боюсь, и так зажался весь. Маленький такой сейчас… Ладно, накрыть надо. Полегче, может, станет.  — Я звоню маме. Ты выглядишь так, как будто уже умер, — он, видимо, хотел подскочить. Не удалось. От этого сдавленного тона захотелось плакать мне. — Тихо, тихо… Лежи спокойно, не шевелись. Все хорошо. Потерпи немножко. Все, уже звоню. Он выглядел беззащитным. И ему это не нравилось. Очень заметно не нравилось. Он бы сейчас с удовольствием вышел в окно, благо, первый этаж. Но не мог. От каждого движения он морщился так, что мне было страшно, но уговаривать его на звонок маме было просто кошмаром.  — Если я не захочу тут лечиться, то ты меня скинешь с жилплощади? — сначала я думала, что он шутит. Но у него был такой внимательный взгляд… Видимо, переклинило на этой теме.  — Как ты себе это представляешь? — меня аж передернуло. Он же чуть живой… О чем он вообще думает? — Не скину. Но и запустить не дам. Мама не кусается. Я просто хочу услышать, что ты скорее жив, чем мертв.  — А уколы будут делать? — неожиданно с самым детским видом спросил Антон. Улыбнуло.  — Думаю, что нет. Но будешь плохо себя вести — попрошу пересмотреть план лечения. Благо, два раза говорить маме никогда не приходится. Ей хватило одного только «ему очень плохо», чтобы сорваться из дома без лишних уточнений. Наверное, с папой было бы еще проще, но он все еще в Илизарове. На месте мама была уже через полчаса. Не одна, а с косметичкой. С косметичкой, в которой, кажется, лежат лекарства на все случаи жизни. Удивляюсь, как она еще аппарат ЭКГ с собой не носит на всякий пожарный…  — Мам, он совсем синего цвета, — начала я с порога. — И болит у него сильно.  — Не нагнетай, — глухо произнес Антон. Еще и слух хороший… Сплошные суперспособности.  — А, да. Еще он из себя упорно строит супергероя, — добавила я. Этот козел заявил, что согласен на осмотр только с условием, что я присутствовать не буду. Поражаюсь умению человека, даже находясь в состоянии полумертвеца, ставить условия. А я беспокоилась. Уж слишком грустно он выглядел. Если отбросить личные счеты, то его хотелось гладить по головке и успокаивать. Но не дождется! Тем более, он этого, кажется, и не ждет…  — Спину продуло твоему супергерою, — мама вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. — Лежать ему надо, дня два хотя бы. В тепле и комфорте.  — Ааааа, — протянула я. — То есть он все же не умирает… Значит, можно относиться к нему по-прежнему.  — Я как раз хотела об этом, — мама поджала губы. — Кристина… То, что этот мальчик… Ночует у нас… Это нормально?  — Неееет, — шумно ответила я, активно замотав головой. — Я бы с радостью с ним рассталась прямо сейчас. Это последний гость, которому я была бы рада.  — Послезавтра приезжает Честер, — мама присела на тумбочку. — Рассчитывает кантоваться здесь.  — Я его никуда не дену! — заговорила я, как можно тише. Прохорову этого слышать не нужно. — Честер может и в гостинице жить, а этот на улицу пойдет!  — Я не очень понимаю, что ему мешает пойти домой, — мама тоже заговорила шепотом. — Но раз уж так, то пусть уживаются. Антона оставлять одного тоже нельзя. Я так понимаю, без присмотра он режим соблюдать не будет ни минуты?  — Именно, — я кивнула. — Аааа… Пока Честер не приехал, мне с ним посидеть?.. И в шкооолу не ходить…  — И посидеть, и в шкооолу не ходить, — передразнила мама. — Когда у вас там первые пробники?  — В пятницу, — я скривилась. — Биология. Я шарю в расставлении таксонов в правильном порядке! В большем не уверена…  — Я все же не думаю, что все настолько грустно. Я могу с тобой позани… — в это время зазвонил телефон. Видимо, мама снова очень срочно нужна. Зачем там вообще какие-то еще люди работают, если есть мои родители? — Маться… Алло… Да… Да, могу. Да, сейчас подъеду… Это срочно, малыш. Но я обещаю вырваться на той неделе хоть разочек.  — Езжай уже, — я улыбнулась. — А то там Илизаров без тебя, как избушка без курьих ножек. Встанет.  — Пока, — мама наспех бросала косметичку назад в сумку. — Следи за своим другом… Я тебе скину длиннющее сообщение о том, что делать и что не стоит. Убегаю! Мне, если честно, не хотелось к нему даже лишний раз заходить. Мне некомфортно, ему некомфортно. Глаза прятать устали уже, кажется, оба. Меня неожиданно начала мучить совесть. Я была уверена, что его не задевает. Абсолютно уверена. Он же непробиваемый… Кажется, я уже не в первый раз в это поверила и не в первый раз прокололась. Но он же… Долбанный претендент на Оскар! Пришла в голову мысль, что если уж строил из себя дуб, то и продолжал бы строить… А не вот так! Он так легко перевернул всю ситуацию с ног на голову, заставив чувствовать вину меня… А сам, кажется, по-прежнему считал себя… Нет, не правым. И не виноватым. Он, кажется, вообще не считал себя частью всего происходящего. Он спрятал голову в песок и умудрился обидеться, что никто, кроме него, серьезным аргументом это не посчитал. Уговаривать я себя могла сколько угодно, но легче от этого не становилось. — Я надеялась, у тебя хотя бы хватит совести попытаться оправдаться… Ты даже большая сволочь, чем я предполагала… Ненавижу тебя… Ненавижу! Ты предатель, ты… Ты все знал и… Я еще тебя расшевелить старалась… Мне противно, что я вообще с тобой когда-то говорить пыталась… Да мне противно, что я вообще с тобой знакома! Я могла себя сколько угодно убеждать, что на эмоциях не понимала, что говорю. Возможно, конкретные слова я подобрать не стремилась, но натыкать в свои слова побольше иголок хотела точно. С его картинным равнодушием было даже проще, можно было успокоить совесть. Но… У меня была уважительная причина… Да она и до сих пор есть… Дед завтра собирается на работу выходить, и иллюзий по этому поводу я не питаю. Узнать о положении дел в училище я могла двумя путями. Первый мне не нравился из этических соображений — у Симонова недавно родилась дочь и молодым родителям явно не до меня. Второй — из эгоистичных. Звонить Ване я не хотела. Расстались мы в хороших отношениях и с дружелюбными улыбками на лицах. Дружить с ним получалось несильно. Видеться я с ним старалась пореже, чтобы не создавать лишней неловкости ни ему, ни себе. Летчиков я знала достаточно, но обратиться к большинству из них с таким деликатным вопросом была не готова. Кто-то был недостаточно близок, кто-то при малейшем проявлении внимания записывал себя в фавориты, кто-то вообще бычился не из чего. Из сегодняшних выпускников я более-менее близко общалась где-то с семью. И из этих семи я понятия не имела, кому могу доверить свои сомнения. Вернее, имела. Но все снова утыкалось в Ваню. По идее, сегодня у него увольнительное. И по той же идее, у него есть телефон. Ну, положусь на судьбу. Если ответит, значит, так и должно быть. Гудок… Еще гудок… Еще…  — Да? — голос удивленный. Еще бы. Я с июля прячусь.  — Привет, Вань, — больше радости и непосредственности в голосе.  — Случилось что-то? — я все же довела отношения до той точки, когда он не верит, что я могу позвонить просто так… Неудобно.  — Ну… Не то, чтобы… В общем, да, — лучше такая правда, чем потом снова смотреть в глаза, полные разочарования.  — Мне куда-то надо подъехать? — тяжелый вздох. А я начинаю вспоминать, почему так долго старалась не попадаться ему на глаза. Ну, этого страуса тоже бросать одного нельзя.  — Да. К моей старой квартире, которая над Читай-Городом. Домофон не работает, так заходи. Жду, — я отключилась, даже не услышав ответ. Он приедет. И от этого только хуже. Он всегда приедет, поддержит, поможет. А потом будет смотреть взглядом того кота из «Шрека». Он ничего не требует, но из раза в раз на что-то рассчитывает. Я согласилась с ним встречаться с пятого раза. С пятого! Мне просто духу не хватило снова сказать: «Нет». Я просто хорошо помнила, как он выглядит, когда слышит отказ. Вот примерно так же плохо, как сейчас Прохоров в соседней комнате… Кстати, об этом. Надо же предупредить… Так тихо за дверью… Может, спит?  — Антон? — шепотом спросила я. Ну, либо суперслух, либо все же не спал, но голову в мою сторону повернул. — Как ты? Болит?  — Нет. Твоя мама какую-то мазь принесла. Стало нормально, — так, отлично, а мне эту мазь оставили? Не думаю, что ее действие бесконечно. — Вон лежит. Алена Игоревна просила тебе показать.  — Так, у меня к тебе две новости. Обе тебе, скорее всего, не понравятся, но одна имеет значение только на ближайшие пару часов, — не думаю, что он будет в восторге от чужих людей. Хотя, он и от меня-то не в восторге.  — Не то чтобы я могу тут на что-то влиять, — заметил Антон. Опять началось. А если он взбунтуется, то я его, конечно, выгоню, ага.  — Не буду спорить, — смысла все равно в этом никакого. — Сейчас мой друг сюда придет. Не нужно сейчас на ровном месте делать из этого какие-нибудь извращенные выводы о том, что тебе пора, или какие ты там еще любишь делать. Просто факт.  — А вторая новость столь же приятна? — ну, я же сказала, что ему не понравится… Про Честера я сказать не успела. В дверь постучали.  — Ну, точно не менее, — заметила я негромко. Я не хотела выходить. Мне с ним слишком тяжело. Если с Антоном тяжело, потому что он плохой, то с этим, потому что слишком хороший. Настолько хороший, что рядом с ним плохой кто угодно. И я тоже так себе. На троечку.  — Кажется, твой друг заждался, — заметил Прохоров. — Или снова будем сидеть тихо, пока он не уйдет? Думаю, стоит поспешить, пока он не подумал, что это он последний гость, которого ты хотела бы здесь видеть. Я начала медленно разворачиваться в сторону двери. Даже слишком медленно. До стыдного медленно. Я говорила, что с Ваней все было как-то проще и приятнее, чем с Егором? Потому что он подстраивался всегда. Он не мог ошибиться с цветами или кухней, потому что знал меня, кажется, не хуже самого себя. Он не просто слушал, он слышал каждое мое слово, запоминал каждую мелочь…  — Ты не хочешь его видеть? Зачем он тогда здесь? — только твоих провокационных вопросов мне и не хватало. Я не ответила. То ли не хотела, то ли не успела… Мне позвонили. Ваня…  — Да? — больше беззаботности… Больше.  — Почему ты дверь не открываешь? — голос встревоженный. И дыхание тяжелое… Будто мультяшный бык двумя ноздрями дышит.  — Ой, извини… Я в наушниках, глупая… Не услышала, — еще больше беззаботности. Надеюсь, там не слышно, как прыснул Прохоров. — Уже иду. Вдох-выдох. Дверь закрыта на три поворота. Первый… Второй… Третий… Улыбка порадостнее… На три открываю… Раз… Два…  — Привеееет! Прости, что долго не открывала! Проходи! Чай будешь? — по теме говорить не тянуло. Вообще говорить не тянуло, но по теме особенно. — Из запасов прошлых жильцов, я вчера еще приметила. Пахнет нормально. И он им точно не нужен, я даже позвонила для проформы, чтобы не считать себя вором.  — Ты хочешь поговорить про деда? — как-то совсем грустно спросил Ваня.  — Да, — я кивнула. — Но чай это не отменяет. Сахар они не оставили, но так ты всегда без него пьешь… К приезду Честера надо хоть печенек купить… Он, конечно, сам с шестью пакетами гостинцев приедет, но неудобно в пустую квартиру.  — Честер приезжает? — разговор зашел в тупик, даже не начавшись…  — Да. Я не очень поняла, чем он там собрался заниматься, но что-то очень важное и медицинское, — я пожала плечами. Как подобраться к теме, я не знала. Он чувствует фальшь. Он всегда меня чувствует. Врать ему даже бессмысленнее, чем себе. Во втором я и то преуспеваю больше… Я знаю, что он не заслужил такого отношения. Совсем не заслужил. Но искренне я при виде него могу только плакать. В голос, совсем как ночью. Он пробуждает такое чувство вины, что мне даже думать об этом тяжело. Но… Я все же хотела поговорить про деда.  — Вань… Дед завтра на работу выходит… Как там обстановка? — он как-то нервно улыбнулся… А еще у него потухли глаза. Они и раньше несильно блестели, а сейчас все стало совсем плохо.  — Нормально, — очень глухо. Слишком глухо. — Все все понимают, за редким исключением. Но эти исключения никогда генералом довольны не были, так что все, как обычно.  — А преподы? А офицеры? — не думать о том, как он выглядит… Не думать! Я позвала его для того, чтобы говорить о деде.  — Нормально. Симонов там поддерживал упавший авторитет, как мог, — никогда не сомневалась в Никите. — Ну, и полковник тоже старался. Первый больше по кадетам, второй — по офицерам. Общими силами справились.  — Уверен? — полковник с дедом уже лет тридцать, в нем я не сомневаюсь ни на день. Ну, а Симонов… Если бы он не помог, я бы удивилась намного больше. Кажется, он самый приближенный кадет за все время дедовского руководства. Но хватило этих двух голосов разума, чтобы их услышали все? Или хотя бы почти все.  — Да, — слишком серьезный голос. Он точно на отчете. — Ну, а если кто не согласен, то их можно задавить общественным мнением.  — Только вот не надо никого задавливать! — только этого мне не хватало. — Не нужно делать из людей мучеников, познавших справедливость и гонимых обществом. На репутации деда это хорошо не отразится.  — Да я не об э… — договорить он не успел. Тихо, но недостаточно, чтобы это можно было проигнорировать, скрипнула дверь. Антон. Плохо выглядит совсем. Бледный весь, взъероешенный, ходит еле-еле. Не поздоровался, естественно. Даже в эту сторону не посмотрел. Посмотрел сквозь, обернулся в сторону раковины, взял первый попавшийся стакан. Пить хочет… Мог и попросить, тяжело же ходить.  — Ты кто? — взгляду Ваньки можно посвятить песню. Столько удивления, непонимания… — Ты что здесь делаешь?  — Бармалеем подрабатываю, — хрипло отозвался Антон. Выпил воду из стакана, несколько раз его ополоснул, поставил на место и вышел.  — Это мой… Одноклассник, — как же неловко.  — Да, я понял, — Ваня кивнул головой. Я говорила, что у него потухли глаза? Теперь я не могла отследить, что там с ними. Он просто их не показывал. Зато быстро начал собираться. — Мне идти пора. Пока. Не беспокойся, все с генералом нормально будет. Казалось, не прошло и минуты, а его уже и след простыл. А я была немного благодарна Антону. Наверное, это неправильно, но… Мне с ним слишком тяжело. Слишком. Говорить начистоту — плохо, изображать дружелюбие — еще хуже. А ко мне вышел Антон. Еще более мертвенного вида.  — Извини, я не должен был… — еще один с тихим и глухим голосом. Хоть бы один своим видом порадовал. — Я вас поссорил, да? Я вообще сегодня весь день себя веду, как нытик. Все предъявляю что-то, как детсадовец. Извини… Что-то я в последнее время часто извиняюсь. В любом случае, обещаю больше так не делать.  — Наоборот. Так честнее. Пока ты строишь из себя робота-блендера, я так и буду себя вести. Лучше давай, как детсадовец всегда. По крайней мере, я потом не буду чувствовать себя виноватой скопом за все. И это… Ты меня тоже извини. Формулировки я в последнее время подбираю так себе, а потом жалею… — кажется, эти несколько предложений я говорила минут пять, обдумывая, на этот раз, каждое слово. — А теперь лечиться. Возвращайся под одеяло, пока не подцепил какое-нибудь осложнение. Пошли. И да, мои претензии все еще актуальны, но я отложу их до твоего выздоровления. А еще к тебе скоро присоединится еще один беженец.  — Если ты пыталась слить эту информацию со всей остальной, то у тебя не получилось — идти ему явно было тяжело, но от помощи точно откажется… Ладно, не по Сибири идем. — Я домой пойду.  — Что тебе мешало сделать это вчера? — я приподняла бровь. Надеюсь, получилось, как в кино, а не как обычно.  — Сегодня не помешает ничего, — еще один глаза прячет. Два сапога — пара, блин.  — Антон… Честер — нормальный мужик. Вы уживетесь, даже учитывая твой характер. Все хорошо будет, — я слегка дотронулась до его плеча, боясь сделать больно. — А я спросить хотела… Нет, уже перехотела… Не буду я спрашивать, почему он все же не дома… — Что? — парень посмотрел на меня с интересом. Нет, я не буду туда лезть. Мало ли что… Тема ему явно приятна не будет. — Размер одежды у тебя какой? А, ладно, так прикину, — отозвалась я. — Папин точно нет, а на Честера похоже. И не спорь, ты со своей щепетильностью уже три дня точно в одном и том же. Скоро вопросы будут. — А кто такой Честер, я так и не понял? — Антон не без труда прилег на кровать. — Папин друг. Он у нас тут живет периодически, некоторые вещи совсем не забирает. Ему без них негрустно, правда. И да, он увидит и не будет злиться. Он хороший. — Почему его зовут, как хомяка? — Прохоров наклонил голову вбок, отчего мне на секунду стало плохо. Мне вообще плохо, когда он двигается в таком состоянии. — Он африканец. Очень обрусевший, но очень чёрный. Классный, серьёзно. Стиральной машиной пользоваться умеешь? Честер, к слову, не умеет. — Ну, ещё бы. На его исторической родине в основном в ведре, — хэй, нечего гнать на Честера! Он шикарный. — Умею.  — Ну, тогда точно сойдетесь, — я активно закивала. Надеюсь, так все и будет…