Разрушители стереотипов

Как же я люблю Честера за непоколебимую уверенность, что все в этом мире живут, чтобы ему было удобно. Серьезно, даже у меня не хватает борзости, чтобы срывать родителей с работы. У Честера границ не было никогда. Если он соскучился, то мнение другой стороны уже никого не интересовало. Вот и сейчас его нужно было встретить. Срочно. Без вариантов. Антону постепенно становилось получше. Очень постепенно. По своим словам, Прохоров был абсолютно здоров еще со времен прихода Вани, но весь его вид просто кричал о том, что он привирает. А еще, чем ближе был приезд Честера, тем смурнее выглядел Антон. На все мои уговоры, что он хороший, мне отвечали только растерянными кивками. Злиться на него такого было по-настоящему сложно. Он больше не показывал обиду и не выглядел настолько беззащитным. Он просто постоянно ждал подвоха. То, что раньше изредка проскальзывало, сейчас стало постоянным кошмаром. Неясно только, моим или его. Антону все время казалось, что я сейчас начну предъявлять счет или по-мелкому мстить. Он не говорил этого напрямую, но все вопросы были направлены именно на выявление какой-нибудь хитрости. И от этого было даже немного обидно. А еще Честер не знал, что теперь он живет не один…  — Чаааайлд! — я сама не заметила, как вплотную подошла к Честеру. Видимо, родители его заметили раньше. А я в последнее время вообще, как вареная. — Чем взрослее, тем больше похожа на маму, тем прекраснее.  — Ты тоже неплохо сохранился с нашей прошлой встречи, — я протянула руку для приветствия. — Сразу по делу, у тебя появился сожитель.  — А когда он съедет? — с живым интересом спросил Честер. Кто ж его знает, когда…  — Точно не сейчас. И обижать его нельзя, — я знала, что не обидит. Говорила для проформы. Родители шли чуть позади, и вскоре это начало напрягать Честера. Ну, минуты через полторы.  — А почему так безынициативно встречаем дорогого гостя? — Честер развернулся и махнул рукой, приглашая присоединиться. — Я ведь могу обидеться и больше не уехать. У меня дома из вещей осталось двое трусов, я тут докуплю и окончательно перееду. Доехали мы быстро. Честер очень много и развернуто говорил о том, чем он здесь собирается заняться и как это важно для нас всех и каждого в отдельности. Я в это время больше была обеспокоена Антоном, который еще со вчерашнего дня собирается возвращаться домой. Я не знаю, почему он так боялся Честера, но страх этот был написан у него на лице, и переубедить его никак не выходило. Мне было как-то странно учить взрослого человека не бояться людей, но я честно пыталась. Получалось, видимо, так себе. Помножите на недоверие лично мне и сможете представить его взгляд. Написать надо бы... Кристина Лобачевская: Ты там еще не сбежал? Где тебя искать, если что? Под кроватью? Прочитал… Молчит. Надеюсь, еще не на вокзале. От такого спокойного, как удав, Прохорова на деле можно было ждать чего угодно. То, что сейчас он грустный лежит на кровати, потому что у него болит спинка, еще совсем не значит, что в следующую секунду он не сорвется решать вопросы мирового масштаба. Набирает… Антон Прохоров: Если вам еще долго, то я там, где искать меня не будут. Но если вы уже близко, то я не успею добежать даже до двери. Кристина Лобачевская: Разгружай котомку, мы уже у подъезда. Такой неловкости я не чувствовала давно, если не сказать никогда. Неловко было всем. Честер источал даже больше дружелюбия, чем обычно, и всячески демонстрировал радость знакомству. Родители пытались скрасить ситуацию, как могли, я пыталась расшевелить Антона хоть на что-то, кроме «здрасте». Он был еще зажатее обычного. Об этом говорила скованная поза. И кричало то, что он ходил за мной хвостиком и не оставался наедине с Честером и родителям ни на секунду. Надо сказать, что в это время он мне ни слова не сказал. Просто топал чуть позади шаг в шаг. А я уже даже не знала, как его тут оставлять с чужим человеком, если он со мной-то не разговаривает. Сядет ведь в комнате, закроется и не будет выходить.  — Тебе здесь будет совсем некомфортно? — я неожиданно обернулась, уперевшись руками в стол. — Давай что-нибудь придумаем.  — Да, давай я стану еще большей проблемой, чем сейчас, — зашептал недовольный Антон.  — Со своей кислой рожей ты проблема в любом случае! — он так дернулся от этой фразы, что нужно было срочно объяснять мысль, пока он не сбежал от меня через ближайшее окно. Благо, первый этаж. — Нельзя быть чуть поприветливее?  — Что это изменит? — это был разговор на повышенных тонах шепотом. Официально.  — Люди потянутся, не будут мечтать о том, чтобы ты куда-нибудь делся и был подальше от них, — стало хуже. Это было видно по совсем уж потухшему взгляду. Нужно реабилитироваться. Нужно, только как…  — Если ты об этом мечтаешь, то почему я до сих пор у тебя дома? Может, мне все-таки не мучить никого своей компанией и уйти? — он смотрел так внимательно, что мне хотелось уменьшиться до размеров, невидимых ни человеческому глазу, ни глазу Антона и убежать. А я не убежала. Я почему-то обняла.  — Никуда ты не пойдешь, — бывают люди-успокоительные? Я, вот, свое нашла. Оно своей температурой очень хорошо греет. Только вот само себя оно явно лечить не может, вон, слышно, как сердце стучит быстро-быстро. — Я уже даже почти привыкла к твоему бухтению вечному, а людям каково будет? Нет, я спасу мир от твоей вредности. И Честера привлеку, чтобы не дремал. Он хороший, честно. Вроде, проникся. Хотя с Прохоровым ни в чем нельзя быть уверенной на сто процентов.

***

У этого пробника было одно отличие от настоящего экзамена. Нас по крайней мере не водили в туалет и по коридорам за ручку. В коридоре вообще никого не было, потому как писали только наши два класса. Зато с металлоискателями, как у людей… Нам выделили весь третий этаж, рассадив по два предмета на аудиторию. С биологией сидели географы, коих здесь нашлось целых четыре. Все из другого класса, но все же. В моей прошлой школе географию сдавал всего один парень, да и тот, кажется, выбрал ее считалочкой. Среди биологов были, помимо меня, Арта, Чудов, Машка и три человека из параллельного. От этого вступительного текста для «уважаемых выпускников» с минимальными вариациями меня тошнило еще со времен девятого класса. А еще от заполнения бланков. Кажется, в этом году здесь даже больше строчек… Пятнадцать минут. Пятнадцать минут на заполнение строчечек… Еще и КИМ не посмотришь… А я уже предчувствую, что там что-то страшное. Гиппогриф в разрезе, не иначе… Но задания меня даже в некоторой мере разочаровали. В ступор меня ввели картинка с чем-то, принадлежащим чему-то, два анатомических вопроса (вот за это обидно) и пара подпунктов заданий из второй части. И потянуло меня проветриться. В кабинете было неожиданно душно для холодного декабря, а меня уже начало как-то уводить. Свалиться со стула в обморок в моих планах на сегодня не значилось, а потому я, как можно быстрее, постаралась выйти. Ну, можно было не смотреть так многозначительно вслед, у меня нет миллиарда вариантов, в какую сторону идти. У туалета очереди не было. А вот на пробных ОГЭ в моей школе были, точно помню… По крайней мере, здесь она была совсем маленькая. Антон. Очень бледный Антон.  — Там свободно, иди, — Прохоров махнул в сторону единственного открытого туалета. К чему было закрывать женский на время экзамена, я не очень понимаю.  — Да не, я погулять, — не нравился он мне. Что-то нечасто он в последнее время нормального здорового цвета ходит. — С тобой все нормально?  — Да, хорошо, — как-то растерянно кивает, а я уже готова остановить весь экзамен.  — Если тебе плохо, то я могу вызвать сюда тучу вертолетов скорой помощи при поддержке родителей и Честера, которые могут и не такое ради помощи несчастным, — почему он вечно геройствует?! Кому это вообще идет на пользу?  — Мне, правда, нормально, — вроде, не натянуто улыбается. Вот, пойми его!  — А если я сейчас уйду, а ты тут помрешь? — я изо всех сил старалась не отступать.  — То Честеру не придется ни с кем делить жилплощадь, — кому что… — Но не дождется.  — Уверен? — со вздохом переспросила я.  — Да, абсолютно. Мне, кстати, пора возвращаться, а то за мной скоро придут бравые организаторы, — идет, вроде, нормально… Может, сама себя накрутила, на самом-то деле… Мне, наверное, тоже нужно идти к рисункам ушей и листочков в разрезе. Не хочу. В принципе, я все уже написала, что могла… В первой части я уже потыкала в спорных вопросах цифр по принципу "а вдруг оно, похоже, вроде", да и во второй выжала из себя все возможное... Может, проверю и домой? Атмосфера здесь та еще, а ждать озарения — идея такая себе. К тому же, сегодня приезжает Егор, а к этому нужно готовиться. И не только глазки подкрасить, но еще и морально убедить себя в том, что все правильно. А это самое сложное в последнее время… Ставлю подпись. Все, можно идти. В крайнем случае, придется выслушать долгую речь биологички, которая в меня и так не особо верила. Ничего не теряю. На улице холодно, а потому я изо всех сил надеюсь, что пойдем мы не гулять. Пойдем куда-нибудь, где можно поменьше разговаривать и побольше что-нибудь смотреть. Но, кажется, природа решила сегодня на мне отыграться, а потому за пару часов потеплело настолько, что даже шапка и шарф стали казаться лишними. Красивый он, красивая машина, красивый букет (снова альстромерии)… Все, как в прошлый раз. Только в этот раз мы свернули в сторону ромадома. И еще раз… И еще. И я до последнего надеялась, что пронесет. И успокаивала бы себя тем, что он не полезет туда за несколько дней до зимы, но Вероника недавно рассказывала, что место теперь это глубоко официальное, а официальные люди ввели услугу обогрева. И столики там теперь можно красивые поставить, и пледики принесут. Я не знаю, на что я надеялась, когда мы входили в лифт и когда Егор нажимал верхнюю кнопку с самым романтичным видом на свете, но надежды мои не оправдались. Егор открыл дверь на крышу, откуда резко подул ветер. Нехолодный. Здесь на самом деле тепло. Но на этом преимущества заканчиваются. Масштаб бедствия увеличился в разы, когда я все же подняла глаза от пола и осознала, что столик стоит достаточно близко от борта. Не так близко, чтобы можно было полететь вниз, споткнувшись, но достаточно, чтобы паниковать от вида. Спокойно. Он старался. Вдох-выдох. Все будет хорошо. Главное — смотреть в другую сторону. Все будет хорошо. Будет. Хорошо. Будет ведь? А вдруг… Я взяла Егора за руку, отчего он расплылся в улыбке еще больше. Холодно. Холодные руки. Я постаралась как можно ненавязчивее вытащить свою ладонь, чтобы не обидеть. Что-то сказать… Надо что-то сказать.  — Красииииво, — ну же… Нужно хотя бы посмотреть, иначе я восхищаюсь полом крыши. Ну… Он ведь смотрит, я чувствую… Один взгляд. Там ведь, правда, красиво. Ну… Да, получилось! Так, главное, не смотреть вниз… — Мне нравится. Это…. Просто безумно круто. В ушах шумело так, что я не разбирала ни слова из того, что говорил Егор. А он так увлекся своим рассказом, что отвернулся. А значит, можно было выдыхать и спокойно смотреть под ноги. Страшно, как же страшно. Мне стало очень жарко. Слишком жарко даже для самого лучшего обогревания — ко мне подбиралась паника. А вот, если я упаду, меня же никто не соберет ни в один приличный конструктор. Двадцатипятиэтажка… Очень. Высоко. Я отошла еще дальше от борта, когда у меня перед глазами все поплыло. У меня есть планы, в которые не входит недолгий полет с восьмидесяти метров на тот свет. Он все говорил-говорил, а я никак не могла трясущимися руками нащупать телефон в кармане. Ну же, он должен быть здесь… Да, нашла. Я с трудом разблокировала телефон и начала судорожно думать, кому я могу написать, не дожидаясь лишних вопросов. Никогда бы этого не сделала, но… Антон. Кристина Лобачевская: Позвони мне, пожалуйста, как только увидишь сообщение Ждать пришлось не больше минуты, как потом выяснилось, но мне она показалась вечностью… Кажется, только мелодия звонка и могла отвлечь Егора от своей бесконечной восторженной речи.  — Алло! Да, пап, что случилось? — спасибо, что не отвечает… Если Егор уловит в голосе непонимание, потом придется долго оправдываться. — Да, могу… Ну… Мне не очень… Да, конечно, мне удобно! Я сейчас приеду! Все, уже в пути!  — Что-то случилось? — в голосе Егора такое неподдельное беспокойство, что мне стыдно за себя. От этого стыда даже на секунду прошла паника. Но стоило мне вспомнить, где я, как паника с новой силой забила меня в истерике.  — Да, нет… Просто нужно ехать! Там неудобно на машине, мне не домой, я так быстрее так доберусь… Прости, что так вышло, — я говорила так быстро и путано, что сама бы себе в жизни не поверила. А он поверил… — Созвонимся! Я решила, что так убегать будет уж совсем бесчеловечно, но и подходить к краю я снова не буду… Ладно…  — Иди сюда, — я поманила парня к себе. Только что я осознала, что у нас еще не было ни одного поцелуя. А он… Он же не мог знать, что я боюсь высоты… Он же не виноват… Я чуть привстала на цыпочки и коснулась своими губами его. Егор ответил в ту же секунду. Это было… Приятно? Да. Нежно? Очень. Но если это то, чем восхищаются люди столетиями, то я пас. С Ваней было то же самое. Это просто очень… Радостно. Или я такая бесчувственная, или люди такие чересчур чувственные… Вбежала я в подъезд и вызвала лифт так быстро, что Егор, кажется, даже сориентироваться не успел. Лифт приехал быстро, а я влетела в него и сразу же нажала на кнопку первого этажа. Только бы его больше не видеть. Пока не могу. Дома в очередной раз никого, а оставаться одна я боялась. От нервов я дважды чуть не попала под машины. За одну дорогу, пусть и многополосную! Тут как бы квартиру не спалить. Пятьдесят второй автобус. Грязный, зашоренный, но у него есть огромный плюс. Он едет туда, куда мне нужно. К Антону и Честеру. Главное, не зарыдать на людях… Трясло так, что я искренне не могла понять, как это может быть незаметно со стороны. Дома никого. Ощущение, что у родителей дежурств раза в три больше, чем у всех остальных в последнее время. Может, они там на обломках Илизарова вдвоем всех лечат? Или для кого нужны три корпуса по семь этажей? Остановка, от нее сто метров. Все еще сломанный домофон. Первый этаж, за поворотом. Спокойно, осталось немного. Стучу в знакомую дверь, кажется, даже сильнее тех дядечек несколько дней назад. Слезы подступают к глазам каждый раз, когда я вспоминаю вид с крыши. Отвлечься, отвлечься… Ведь уже получалось, ну же.  — А ключом открыть… — начал недовольный Антон еще щелкая замком, но осекся, увидев меня. — А. Я думал, это Честер.  — А я… Я… — а я просто вошла в квартиру, закрыла за собой дверь и уткнулась носом в плечо Антона. — А я высоты боюсь.  — А я собак, — просто ответил Антон, чуть прижимая к себе и тут же отпуская. — Проходи, тут ни единой ступеньки во всей квартире, честное слово. И даже за окном низко.  — А там было высоко! Очень. Он думает, что это романтично. А это страшно! — кажется, все, что не давало зарыдать раньше, позволило сделать это сейчас. Я сама не поняла, как из глаз полились слезы. — Высоко и страшно.  — Ну, мы же туда сейчас не пойдем, правда? — Антон взял меня за ту руку, которая сейчас не пыталась размазать тушь по всему лицу, и буквально довел до дивана. Сел рядом на корточки. — Смотри, какой диван невысокий. Отсюда можешь даже падать, если хочешь. Я поймаю, честно.  — А там бы никто не поймал! Там высоко! Там три девятиэтажки! — я активно махала руками, показывая, какой высокий был дом. — И мой позвоночник бы дорассыпался. А я так не хочу!  — Ну, а как туда поднимались, так высоко? Долго, по лестнице? — с высоты воспоминаний могу быть уверенной, что своими пространными беседами он пытался меня отвлечь. Но тогда моих размышлений хватало только на рандомные возгласы. Но этот вопрос я все же услышала.  — Там лифт был, — я шмурыгнула носом. — А потом еще надо было подняться чуть-чуть, а потом там дверь на крышу. А потом выходишь… И высокооооо.  — Давай-ка мы куртку снимем… И шапка у тебя, и шарф. Холодно на улице? Какие у тебя руки холодные, — а у него теплые. Тепло не так, как было на крыше, где воедино собралось обогревание и истеричное бросание в жар. По-хорошему тепло. Я и вцепилась в эти самые теплые руки. — Я не уйду, не бойся. Хочешь — давай будем в пуховике сидеть. Я могу свой надеть. Честер придет — мы и ему раздеться не дадим. Хочешь?  — Нет, — я качнула головой и начала медленно стягивать куртку, не отводя взгляд от рук Антона. Будто бы он сейчас их спрячет и больше не отдаст. Мне становилось легче. Медленно, но становилось. — Я испортила собственное свидание. У него глаза были такие восторженные, когда он там что-то говорил… А я взяла и… Убежала.  — Интересная у вас пара, — задумчиво пробормотал Антон. Я не поняла, о чем он, но решила не переспрашивать. Тем более, он уже устроился рядом, отодвинув куртку, и притянул меня к себе. Хорошо. По-настоящему хорошо. У меня даже дыхание уже почти выровнялось. А мне хотелось говорить. Теперь очень хотелось.  — А еще он… Он холоооодный, — я вспоминала абсолютно все недостатки Егора, включая те, в которых он совсем никак не виноват, и рыдала еще громче.  — Он там сдох? — Антон на секунду отстранился и посмотрел на меня с самым серьезным видом.  — Нет, — я провела по носу рукавом и неожиданно засмеялась. Немного нервно, но уже не истерически. Но нервно смеяться мне понравилось больше, чем плакать. А еще тут по-прежнему тепло. Нервно смеяться в тепле мне нравится особенно сильно.