Разрушители стереотипов

— То есть ты все же прям сомневаешься в моей адекватности? — Я не про это. Я тебя в детстве видел. Я сначала немного сомневался, а с той истории с твоим… Ну, в общем, ты поняла… Ты даже пыталась со мной познакомиться. — И как повёл себя ты? — Ну, в целом… Примерно так же, как и во второй раз. — А я тебя… Вспомнила… Наверное… — признаться, сначала я сказала это из вежливости. Но потом… Он был такой маленький, светленький и очень странный. — Да! У тебя ещё был такой напуганный вид, что подходить ещё раз я как-то не решилась. Маленьким он мне казался сейчас, с высоты воспоминаний. Тогда он был чуть повыше меня и с непривычно серьезным для ребенка выражением лица. Вообще, мне хватало общения и без своих соседей. Ровесников было достаточно на даче Эрика, во дворе дедушки и на хореографии, куда я тогда ходила. Раз десять, правда, всего, но ходила. Но к этому подойти захотелось. Гулять мы вышли пораньше, чем обычно, а потому детей на улице не было совсем. Только это белобрысое чудо сидело в песочнице и с самым сосредоточенным видом стучало лопаткой по какому-то своему шедевру архитектуры. Он был каким-то надутым, недовольным… А меня просто распирало желание знакомиться и закладывать фундаменты вечной дружбы. Я помню, что он напомнил мне арбуз — зеленые брюки и красная куртка, хотя на улице было очень тепло.  — Привет, — я присела на бортик песочницы.  — Привет, — эхом отозвался мне мальчик. Уже тогда мне показалось, что собеседник из него так себе.  — Я Кристина, а тебя как зовут? — я протянула руку.  — Антон… — и он убежал, мимолетно коснувшись моей руки. Точно так же, как и десять лет спустя! Если и есть что-то вечное в этом мире, так это отсутствие коммуникабельности у Антона.  — Дааааа! Да! Я помню тебя! — от перевозбуждения я едва не упала со стула, но в последний момент Антон поймал меня за руку. — Тихо, тихо… Осторожно, — он пару секунд помедлил, а потом все же убрал свою ладонь. А зря, было хорошо…  — Подожди… Ты же большой был… В таком возрасте в песочницах уже особо не играют… — неожиданно я осознала, что если мне было лет пять, то ему около семи.  — Мне было не особо интересно, но меня так было видно из окна, — пожал плечами Антон. Интересный подход, необычный. — А ещё, ты влетел в меня на велике… — неожиданно вспомнила я. — Это ты в меня влетела! Я вообще не виноват был! — неожиданно бурно ответил мне Антон. Вот уж реакция на спорную несправедливость. — Так! Кто на розовом велике, тот и прав! И вообще, я коленку содрала! — аргументы беспомощные, но уж какие нашла. Вообще, виновата и в самом деле была я, но не признавать же этого! — Я как бы тоже там не вспорхнул после столкновения! И я пытался вырулить до последнего, а ты ехала напролом! — А ещё ты носом по земле проехал. Тебя жалко было, но ты начал выпендриваться и я передумала, — пробормотала я. — Но я все равно правее. Я… Просто очень человек хороший, я важнее. — Хорошо, — Антон опустил голову и рассмеялся. — Серьёзно? И ты спорить не будешь? — удивилась я. — Ты приводишь слишком серьёзные аргументы. И я просто не хочу с тобой ссориться.  — Слууууушай… — на меня нашло внезапное озарение. — Я тут поняла. Ты ж старый. У тебя права еще до дня рождения были… А я-то думала, ты умный, а ты просто маскирующийся пенсионер… Ты чего так в школу поздно пошел? Это получается… Не мешай моим мучительным расчетам… В восемь, почти в девять? Или ты еще старше? Сколько тебе, тридцать?  — Девятнадцать. Ну, в шесть меня не отдали, потому что я был очень мелкий. Ростом, в смысле. Неприлично мелкий. К семи я не то чтобы вырос, но уже как бы припирало. Но тут я заболел резко, прям перед сентябрем. Провалялся два с лишним месяца, потом то-се. В общем, пошел только через год, — просто рассказывал Антон.  — Ну, все равно. Я пошла в шесть и имею право знать физику хуже тебя-переростка. Ну, зато… Зато я фигуристила фигурное несколько лет! А ты каким спортом занимался, светило науки и искусства? — ну, пожалуйста, пусть он хоть в этом будет плох.  — Ты будешь смеяться.  — Не буду, честно.  — Будешь.  — Не буду. Если это не керлинг. Если керлинг — буду, — да уж, ценителем этого спорта никогда не являлась. И не видела ни одного ценителя.  — Шахматы, — да! Да! Спорт ему не покорился. Ну, тот спорт, где бегают и прыгают, а не думают. Он хоть в чем-то неидеален. Я радостно захлопала в ладоши и рассмеялась. Кажется, ему мои эмоции не очень понятны. Хмурится. Готовится смертельно обидеться, видимо.  — Нет, нет, чувак, не обращай внимания, — я примирительно начала махать руками перед лицом Антона. — Это… Это очень круто, правда, просто… Мне это чуждо, но в этом есть определенный азарт, наверняка…  — Бабушка и дед очень боялись, что меня покалечат в каком-нибудь хоккее, — мрачно пробурчал Прохоров.  — Но ты хорошо играешь? В шахматы, в смысле, — я почувствовала, что темы для разговора стремительно заканчиваются, а к главной на сегодняшний день переходить как-то не хотелось.  — Да, когда-то неплохо получалось.  — Я… Хочу поиграть с тобой, — ну, не прямо «поиграть»… Проиграть, скорее… — Папа как-то оперировал жену какого-то дядьки, выпускающего хэндмейдные сувениры. Тот подарил свои шахматы. Они красивые. По каким еще критериям их оценивают, я не знаю.  — Ты совсем не умеешь, да?  — Почемуууу? Белые ходят первыми, пешка в начале может идти на три клеточки... Или на две... Но потом точно на одну. Дальше мое изучение на старой маминой раскладушке в стандартной игре не пошло…  — Ну, база у тебя есть, бесспорно, — смеется. По-хорошему смеется, беззлобно. А я… Я не знаю, откуда во мне взялась эта агрессия. Мне казалось, что я ее подавила. Все же было вполне неплохо… А тут… Меня взяла простая человеческая зависть. Почему он такой… Такой великолепный, идеальный от шахмат до пейзажей в блокнотике. А я… Я самая обычная. У меня, возможно, единственный шанс стать хоть кем-то — это этот гребаный фильм. А я вынуждена караулить этот ходячий идол… Ведь почти решила все для себя, хоть и не хотела об этом думать… Я должна остаться. Но… С чего бы? Он потом вылечится, станет известным кем-нибудь там и даже мое имя не вспомнит. А я не воспользуюсь такой возможностью… Да с чего бы?  — Ты думаешь, что я глупая? — наседающим тоном начала я.  — С чего ты это взяла? С чего бы? — напуганно спросил Антон, поежившись. Но меня не так легко остановить…  — Я ничего не понимаю в физике, не умею играть в шахматы, не имею тысячи и одного таланта… Мне до тебя, как до Луны…  — Классно, — неожиданно громко рассмеялся Прохоров. Что еще его так позабавило? — Нет, серьезно, очень классно. Сказала бы хоть, что случилось, что так резко понадобилось со мной поссориться… В любом случае, можно было просто перестать приходить, но тебе ведь нужна причина… Зачем? Я разве хоть раз просил к себе повышенного внимания? Все ведь было твоей личной инициативой…  — Конечно, личной инициативой! Потому что я адекватный человек, который хочет помочь тем, кому хуже! Но ты… Ты же тут себя еще и на троне чувствуешь! Бегает какая-то дурочка, целые дни тут проводит, меня, любимого, нахваливает, — я несла бред. Мне уже давно не казалось, что он хоть как-то себя превозносит. Но гадостей-то наговорить надо, он ведь лишает меня карьеры.  — Да что я сделал-то? — поморщившись, спросил Антон. — Или что делаешь сейчас ты, что вероятнее? Если хочешь, можешь сейчас просто уйти и больше не приходить, не помру. Но мне почему-то кажется, что ты хочешь высказаться.  — Я глушу свою совесть. Бездушно и безуспешно… — я сдулась, как воздушный шарик. Снова захотелось на ручки, и чтобы принесли шоколадку с печенькой. — Поговори со мной… Мне… Мне это сейчас очень нужно. Только говори, как есть… Пожалуйста, не ври и не приукрашивай… Обещаешь?  — Постараюсь, — он был напряжен. Я удивлялась, как он еще не указал мне на дверь, почему до сих пор выпытывал, что не так. Отвернись он гордо, все было бы так легко. Но от Антона никогда не знаешь, чего ждать.  — Нет, так не пойдет. Пообещай, — я свела брови к переносице и по-детски надула губы. Мне нужно время, чтобы продумать, что говорить. А еще я действительно хочу, чтобы он не врал.  — Обещаю, буду честен, как никогда.  — Не смейся! Я… Я хочу быть здесь, — прошептала я чуть слышно. Оно вырвалось само. Наверное, это значит, что я говорю правду?  — Ну, раз ты начала этот разговор, то нет.  — Не выводи меня своей проницательностью. Просто… Я кое-чего хочу, сильно-сильно. Но с тобой я тоже быть хочу… Но там… Там срочно надо ехать… Во вторник… И потом, если все будет хорошо, надо будет много-много времени там быть. Вот, — рассказ получался странным и уж слишком детским, но мне было так проще высказаться.  — Хорошо, а зачем при всей этой грустной истории нужно ссориться со мной? Я дурак и не понимаю, что у тебя есть свои дела? — Антон говорил тихо и очень спокойно. — Я похож на человека, который привязывает людей к стульям, чтобы они с ним дружили?  — Нет. Просто я сейчас не особо анализирую свои действия, — пожала плечами. — Но я хочу, где ты… Ты же мне друг.  — Приятно слышать, — улыбнулся. — А, как другу, ты мне, может, расскажешь, чего там так сильно-сильно хочется?  — Хочу в кино сниматься, — прозвучало как-то слишком наивно, и я поспешила хоть немного реабилитироваться. — Ну, мне предложил репетитор… Если я нормально себя на пробах покажу, то возьмут по его рекомендации… Я в приоритете, вроде…  — Всегда знал, что пробы — зло, где все заранее предрешено, — чуть улыбнулся Антон. — И кого ты будешь играть? — Не знаю, — честно ответила я. — Даже так? — Прохоров нахмурился. — Да! Потому что, когда мне рассказывали, я думала не об этом! Я думала, как бы и в фильме сняться, и тебя не бросить! — шумно отозвалась я. — И к чему же ты пришла? — давай, поиронизируй мне еще… — Много к чему. Потом от всего этого отошла и решила, что лучше с тобой посоветоваться. Я доверилась, а ты тут… Давай, говори, как мне себя повести, ты обещал не лукавить! — Хорошо, давай так. Ты ведь хочешь честно-честно? Без прикрас? — зачем он еще раз переспрашивает? — Угу, — я тяжело вздохнула. — Ну, смотри. Первый вариант — мне будет совсем немного грустно, если ты уедешь. Ты сможешь это скомпенсировать двумя звонками в неделю, если все будет хорошо и ты пройдешь. Второй вариант — ты сейчас остаешься здесь, поначалу будешь изображать вселенскую радость, а потом я нечаянно наступлю тебе на ногу и ты накинешься на меня так, что и здороваться после будет неловко. Из двух зол я выберу то, которое не зло. — Я не накинусь! — Поверь, такие вещи планируют заранее нечасто. — Я не хочу быть там с чувством вины, это испортит все веселье! — Привезешь мне магнитик с места съемок, — неожиданно он перестал улыбаться и посмотрел на меня серьезно-серьезно. — Кристин… Не надо так легко относиться. Если тебе там не понравится, если роль будет какая-то поперек души, если фильм странный… Не надо. Хорошо?  — Хорошо, — я серьезно кивнула. Признаться, я и не задумывалась, что с фильмом может быть что-то не так. Это однозначно потенциальный номинант на Оскар, меня ведь пригласили… Или нет… Зачем им вообще люди настолько с улицы? К ним не идет никто даже относительно медийный и с опытом? Почему я не слушала Артура? А если мне там будет плохо? Но, в конце концов, мне ведь пришлют кусок текста, да? Там ведь будет ясно… А если мне там люди не понравятся? Я должна буду из чувства долга продолжать сниматься… Ведь я подведу Артура, да? Но если что-то не так с самим фильмом, то он меня подвел первый… Да и вообще, чего я так распереживалась?.. Ничего, кроме паранойи Антона беды не предвещает… Но червячок сомнения все же точил. Следующая неделя обещала быть непростой. Пробы, которые теперь не казались такими уж вратами в мир славы и счастья, начали волновать от этого еще больше. Грядущий разговор с Егором лежал камнем на душе, но мысль о том, что скоро я избавлюсь и от камня-разговора и от гири-отношений, немного успокаивала. Жрало разве что чувство, что у меня с собой еще один камень — за пазухой. Я ведь могла сказать ему по телефону… Зачем мне был нужен весь этот пафос? Он ведь не знает… Он от меня такого не ждет, а я… Я вообще имею право так поступать?