Разрушители стереотипов

До этого дня я думала, что места страшнее контактного зоопарка не существует, но пробы смогли пошатнуть мое крепко стоящее на ногах убеждение. Мало того, что я все же окольными путями выяснила, кого буду играть, и меня это совсем не впечатлило, так еще девушки в очереди были… Совсем не я. В плане, внешне мы были плюс-минус похожи, но на их фоне я выглядела мальчиком из сериала про скейтеров, который никак не докатится до хоть какой-нибудь парикмахерской. Ну, неудобно мне было бы добираться в костюме принцесски. В конце концов, я здесь скорее пройду, чем нет, а их платьишки и каблучки не спасут. И все же я чувствую себя дворником на императорском балу. А еще меня совсем немного все же грызет червячок совести, потому что они пришли сюда, такие красивые, а меня пропихнули звонком… Но ведь хоть какое-то преимущество я должна иметь!  — Здравствуйте, меня зовут Кристина Лобачевская… — я застопорилась. На этом месте девочки до меня называли театральное училище, где они учатся. Некоторые — театр, где уже играют. А что говорить мне? — Ммм… Мне шестнадцать лет.  — Хорошо, попробуем. Диалог был каким-то сумбурным. Я старалась выжать из себя весь талант, но мне постоянно казалось, что я все делаю не так. Каждое мое слово было искусственным, ненастоящим. Заучивать текст дома, репетируя перед зеркалом, было намного проще. В разговоре с человеком я чувствовала себя пациентом психиатрической клиники.  — Меня привел ветер, — таинственным голосом бормотала я, изображая крайнюю степень своей «неземности». — Кажется, нам с ним было по пути. Я очаровательно рассмеялась. Возможно, играй мы сейчас в средневековых костюмах в заявленном в сценарии лесу, все бы выглядело не столь дико, но нас окружали только четыре стены с дурацкими обоями в сиреневый ромб. Мне казалось, что текст не закончится никогда. Я пробовалась одна из последних, так что кастинг уже давно надоел и тем, кто его проводит, и тем, кто пришел поучаствовать. С нескрываемой усталостью дослушав последних девочек, организаторы всем что-то пообещали и распустили по домам. Скажу честно, после целого дня, проведенного в коридоре, меня уже не могло взбодрить ничего: ни кофе, ни положительный ответ. Я с трудом вползла в последний автобус домой и, сев на самые дальние сидения, спокойно уснула. Приехали мы поздно — около одиннадцати, но остановка была в ста метрах от моего дома, так что испугаться я не успела. Мысленно прикинув, что сегодня родители точно дома, я постучала в дверь. Замок щелкнул, а передо мной возникла какая-то чужая женщина лет шестидесяти. Поначалу я подумала, что спросонья вообще перепутала этаж, но интерьер в квартире все же был знакомым.  — Здравствуйте, — пробормотала я. — А вы кто?  — Здравствуй, Кристиночка! — женщина потянулась ко мне то ли с объятиями, то ли с поцелуями, отчего я отшатнулась. — Я твоя бабушка!  — Чего? — у родителей, кажется, нет знакомых с подобными психическими расстройствами. — Мааааам! Пап!  — Привет, котенок, — в коридор вышел непривычно напряженный папа. Его лицо не выражало ни одной эмоции, отчего становилось совсем жутко. Наверное, поэтому я, наскоро сбросив сапоги, подбежала к нему и спряталась за его спиной. Когда все хорошо, он таким не бывает. — Кто вам позволил открывать чужую дверь?  — Так вы же не слышите ничего! — взмахнула руками в муке женщина.  — Тиш, ты долго стучала? — папа, кажется, всерьез забеспокоился.  — Нет… И вообще, у меня ключи как бы есть. Пап, а кто это? Извините за бестактность.  — Это мать одной моей пациентки. Она переночует сегодня у нас. Проходи, малыш, нам… Тетя Соня пирожков испекла, вопреки нашим возражениям и здравому смыслу.  — Ну, Димочка, ну, я ведь не просто…  — Просто. Дмитрий, как минимум, к слову. Я все-таки кандидат наук и один из ведущих хирургов города. Впервые в жизни я видела папу таким. Я не знала, кто эта женщина, но больше всего хотела, чтобы она ушла. И дочка ее с дурацкими высокими косичками и в ярко-зеленой футболочке тоже. Когда я ее только увидела, то была уверена, что ей не больше тринадцати, но она оказалась моей ровесницей. Несмотря на внешний вид а-ля Пеппи Длинный Чулок, выглядела она очень хмурой, да и не разговаривала совсем, в отличие от своей мамы. Тетя Соня, как почему-то назвал ее папа, не замолкала ни на минуту, причем все ее истории и размышления были абсолютно глупы и высосаны из пальца. Папа, к слову, к столу так и не вышел, отчего эта очаровательная тетя несколько раз порывалась отнести ему пирожки в комнату. Мама каждый раз останавливала ее буквально на выходе из кухни, отчего она начинала недовольно бухтеть, но садилась на место. И я, конечно, уже почти на сто процентов знала, кто же эта страшная в своей страсти женщина. И больше всего на свете боялась в этом удостовериться. Если мои догадки верны, а они верны, то спрашивать у папы — гиблое дело, ему и так нелегко. Оставалась мама, которая насилу выгнала гостей из кухни, твердым голосом пообещав вымыть посуду без посторонней помощи.  — У твоего Антона операция послезавтра… — мама присела рядом со мной, протянув свежезаваренный чай. Гости соглашались пить только ту гадость, которую привезли в качестве подарка. — Вчера уже решили, но тебя волновать перед кастингом не хотелось. Я задела локтем кружку, отчего чайное пятно сначала разлилось по столу, а затем по капле начало расширять свои владения к полу. Я на автомате взяла салфетку из подставки, но и она отчего-то совсем не хотела держаться в руках. И я в них держаться тоже не хотела. Операция все это время казалась мне чем-то неизбежным, но очень далеким, о ней можно было не думать всерьез. Сейчас же абсолютно все язвительные фразочки Честера всплыли в голове, включая его последнее «ну, тогда я заберу его на органы». И плевать мне, что у него такой юмор. И плевать на все убеждения папы, что так не работает. Я зачем-то взяла в руки ложку, тут же бросила ее назад. Кап… Кап… Кап… Чай продолжает стекать на пол, а моя нервная система лететь в бездну.  — Ну, все будет хорошо, маленький мой, — я даже не поняла, в какой момент оказалась в маминых объятиях, но почувствовала, что мне стало чуточку спокойнее. — Мы его подлечим, будет, как новенький.  — Мне старенький нравился, — пробурчала я, уткнувшись в мамину шею. — А можно он еще немного побудет, как старенький, а потом вы его будете переделывать? Вы же можете плохо переделать…  — Малыш, уже нельзя тянуть… Нам Честер готов помочь.  — Нет! — неожиданно для самой себя я вскрикнула. — Он… Он ему плохо сделает…  — Нет, мой хороший, не сделает… Неожиданно в дверном проеме появилась тетя Соня, отчего я снова выронила непонятно откуда взявшуюся в моей руке салфетку.  — Я смотрела, у Кристиночки комната просторная, Катюша вполне могла бы поместиться на диване… — зачастила женщина.  — Мама… — я совсем по-детски спрятала лицо в мамином кардигане.  — Что? И нескучно вам будет. А у вас что, случилось что-то? — женщина зачем-то присела за соседний стул. — Я может помочь чем могу?  — Навряд ли… — произнесла мама.  — А зачем вы вообще заходили в мою комнату? В вашей пещере понятие о личном пространстве отсутствует? — я выглянула наружу, попутно скрывая следы истерики за злобным взглядом.  — Аленушка… — женщина, кажется, хотела разделить свое возмущение с мамой, но поддержки не получила.  — Это комната Кристины, я не могу ее заставлять ее с кем-то делить. Извините.  — Ну, знаете… Спокойной ночи! — женщина едва не уронила стул, но уход ее был крайне зрелищным, этого не отнять.  — Это мама папы, да? — напрямую спросила я.  — Да, малыш. — Пап… А у всех моих друзей по две бабушки, а у меня одна почему-то. Я тут подумала, бабушка Маша — мама мамы, а где твоя мама? — сказка про Красную шапочку навела четырехлетнюю меня на интересные мысли.  — Ну, малыш… Я не знаю, где моя. — Как это так? Вот, я знаю, где сейчас мама… А ты не знаешь?  — Просто, когда мама сейчас уходила, она сказала, где будет. А моя ушла и не предупредила.  — Давно ушла? Может, ей позвонить… Вдруг она потерялась?  — Она ушла давно, малыш. Двадцать пять лет назад. . — Она далеко пошла, да?  — Да, котенок, она пошла очень-очень далеко.  — Пап… А мама же скоро придёт? Она же в магазине, да?  — Конечно.  — А если она тоже уйдёт и долго-долго не придёт?..  — Давай я позвоню маме и спрошу, где она, давай? Ну, чего ты так загрустила? Что случилось?  — А ты скучаешь по своей маме?  — Ну, я был совсем маленький, я её не помню. Наверное, нет.  — Но совсем маленьким же нельзя без мамы…  — Ну, так получается иногда… Но у нас так не будет, не бойся… Мама сообщение написала, спрашивает, белый или розовый киндер. Я себе белый попросил, а тебе какой хочется? Вот как-то так я и узнала, где моя вторая бабушка и почему называть ее бабушкой язык не повернется, как бы она сейчас не желала этого услышать. Чего я никогда не ожидала, так это ее появления в нашем доме. В конце концов, разве этот ее художник, к которому она летела от двухлетнего ребенка и мужа, теряя тапки на ходу, не может решить всех проблем? Но больше всего моего взрослого и все понимающего, как мне всегда казалось, папу явно обидело наличие дочери. И тут уж не имеет значения, что она на двадцать лет младше. С ней эта женщина носилась, как с писанной торбой. Даже постельное белье она ей лично ринулась искать в нашем шкафу, потому что «на темном ей некомфортно, а эти простыни какие-то жесткие… А разве вы не разрешали брать вещи?». Мне нужно было с кем-то поговорить. Соблазн прийти к Антону плакаться в жилетку перебивало только чувство ответственности. У него завтра операция и я тут со своим нытьем чуть не в операционную. Я честно передала через родителей ему бананы, хотя кушать ему сегодня уже, возможно, нельзя, но… Идти сейчас нужно к кому-то с более крепким здоровьем и живучей нервной системой. В конце концов, если он там занят, то я не буду настаивать. Или буду… К тому же, теперь у меня есть его номер.  — Если тебе что-то нужно, говори быстро, я занят, — грубо… Со мной нельзя так грубо… Я же хорошая и младше него…  — Мне нужно… Нужно… Да, мне нужно! — сформулировать, чего именно я сейчас хочу, совсем не получалось. Просто мне очень плохо.  — Давай, еще одно существительное и попрощаемся… — Артем заговорил совсем тихо. Кажется, я позвонила действительно не вовремя. Но… Позвонила ведь уже.  — Мне нужно внимаааание, — плачущими интонациями ответила я.  — Я тебя прошу, скажи, что дорожный знак, — я прямо вижу, как он сейчас закатил глаза.  — Нет. Дорожный знак мне не поможет. Тём… Все плохо… У всех… — я всхлипнула.  — До твоего звонка я думал, что у меня нет… Давай я закончу и тебе перезвоню, хорошо?  — А ты долго будешь заканчивать? — шмыгнув носом, переспросила я.  — Мммм, — промычал недовольно Артем. — Ну, час еще… Полтора, может. Потерпи, хорошо? Тебе конфеты привезти или торт?  — Тоооорт, — протянула я. — И конфеты вези.  — Хорошо, я через пару часов приеду. Осторожно там, не подожги квартиру с расстройства. Перезвоню через полчаса… Если получится. Все, давай. Вариант с распитием спиртного я решила отмести сразу, чтобы не потерять еще одного друга. Хотя Котов бы и не позволил… Я же маленькая. В школу я в последние дни ходила чисто на автомате, списывая все под чистую у Арты и Вадима. На физике мне Ксюша даже как-то помогла, хотя есть у меня предположение, что без просьбы Антона тут не обошлось. Себе я все происходящее старалась не объяснять, иначе становилось очень стыдно. Я даже сама себя не могла убедить, что так уж не в состоянии ничего делать, просто… Были вещи поважнее, чем физика. Абсолютно все вещи… За два дня тетя Соня вместе со своей Катюшей умудрились разрушить наш устоявшийся семейный быт до основания. Разумеется, одной ночевкой тут дело обойтись не могло, но я в глубине души рассчитывала. Мало того, что дома вечно пахло чем-то жареным, так еще периодически включался на полную мощность телевизор. Канала наших гостей интересовало всего два — один с ущербной музыкой, второй с не менее ущербными мелодрамами. Катюша в свою очередь, видимо, очень стеснялась и своего положения, и поведения матери, а потому старалась вообще лишний раз по квартире не перемещаться. От этого по всему дому лежали вещи тети Сони, в гостиной кучкой одежда Кати, которая бесконечно рылась в своем чемодане, ища все самое необходимое на самом дне, а мне хотелось на время сбежать из собственного дома. Справедливости ради, на фоне всего этого бесконечно с тряпкой, веником, а порой и пылесосом ходила старшая из незваных гостей. Родителей дома не было, а потому все это приходилось наблюдать мне.  — Лобачевская, вас что, раскулачивать приходили? Еще и дверь открыта.  — Артееем, — я уже почти спрятала Котова в своей комнате, когда из кухни вышла наша новая домомучительница. Дом вместе со всеми жителями она мучила, как могла.  — Кристиночка, а кто этот мужчина? — вопрос был риторическим. Артема уже взглядом обвинили в педофилии, а меня в распущенности.  — А этот мужчина вам никак не помешает продолжать жарить то, что вы еще не дожарили, — Котов осторожно рукой двигал меня в сторону комнаты.  — Кажется, это я вам сейчас буду мешать… Жарить, — от женщины в ее возрасте слышать подобное как-то дико. И почему-то за нее очень стыдно. А вот Артему было смешно. Очень. До такой степени, что он едва пополам не сгибался.  — Год назад Валентине сообщили, что ее муж разбился в авиакатастрофе… — сообщил телевизор, а женщине явно было трудно выбрать между двумя вариантами проведения досуга: осуждением нас с Темой и сочувствием Валентине.  — Мы обещаем, что без вас начинать не будем. Можете идти, — мне отчего-то стало так обидно, что последняя вежливость испарилась. — Валентине вы нужнее.  — Да я… Да твои родители все узнают! — Артему, кажется, уже помощь нужна, его смех давно перешел границу истерики.  — Будем считать, что я испугалась. Можно мы пойдем? — не дожидаясь ответа, я потянула Артема в комнату и закрыла за нами дверь. — Успокаивайся, птеродактиль. Соседи сейчас скорую вызовут.  — Блин… Это ж какой извращенкой надо быть, чтобы подумать, что я… С тобой… — Котов все еще нервно хихикал.  — Что ты сказал? Ты… Со мной… Это извращенкой быть надо?  — Конечно, — неожиданно Артем стал серьезным. — Конечно, Кристин. Ты… Ты на что-то рассчитывала, чего я не заметил? Кристин…  — Так, не надо тяжких дум, у тебя после работы явно с ними плохо. Меня пенсионеры не интересуют. Просто… А во мне-то что плохого, чтобы прям «извращенкой надо быть»?  — Ну… Ты ребенок, как вариант… Нет, этого недостаточно?  — Что еще? — звук телевизора стал громче. То ли плохо слышно Валентину, то ли хорошо нас с Котовым.  — Ты мне, как сестра… Мне продолжать говорить банальности, или суть в целом ясна?  — Теееем… — я подсела к явно взволнованному Котову поближе.  — М?  — Просто сейчас у меня все на свете — повод для истерики… Я отвлекаюсь от одного, появляется что-то другое… Все плохо, Тем… А тут еще ты… Со своими извращенками…  — Ну, я не только с извращенками, я еще со сладостями, — Артем кивнул головой на пакет рядом с нами. — Давай будем кушать, и ты мне все расскажешь, хорошо?  — Да. Готовься. На середине я начну рыдать.