Мой отец — Мир

Париж сегодня был таким же, каким был вчера и каким будет завтра. В утренней рутине люди сновали по теплым улицам и не замечали вокруг себя ничего прекрасного. Жизнь просто текла своим чередом, а точнее, протекала мимо, ведь многие парижане, как и другие западные европейцы и люди средневековой Европы в целом, по-прежнему не понимали самого главного.  Клод Мармонтель, в честь которого была названа его внучка, дитя его дочери Вивьен, с самого утра стоял на Гревской площади, пытаясь найти временную работу: обычно он зарабатывал тем, что помогал перевозить грузы на стройке, несмотря на преклонный возраст. Его жена, Джозефина, уже торговала на рынке Шампо птицей и молочными продуктами. Их зять, муж покойной дочери, ещё с первыми птицами ушёл в оружейную, как делал это ежедневно. Смерть его жены Вивьен просто уничтожила его, но за девятнадцать лет Леонард Бастьен научился прятать свои чувства даже от собственного ребёнка — он просто закрывался от самого себя и своего мира, направлял все свои эмоции на изготовление оружия. И он даже не подозревал о том, что прямо сейчас его дочь совершала тяжкое преступление. Маленький черный комочек шерсти дрожал у ее груди, когда Клодетт несла его домой, пряча под плащом. Этого котенка она подобрала на пустой улице — похоже, кто-то испугался кары и избавился от бедного животного, — и собиралась позаботиться о нем, как и обо всех остальных своих кошках. Клодетт Бастьен спасала кошек, которых находила, а в остальное время пела и плясала на улицах, чтобы хоть как-то помочь своей семье заработать на хлеб. В Париже существовал эгоистичный способ выйти из бедного положения, поэтому бабушка Джозефина и папа до сих пор не оставляли попыток выдать ее замуж, и только дедушка Клод по-настоящему понимал внучку и каждый раз объяснял жене и зятю, что нельзя заставлять кого-то выходить замуж за нелюбимого человека. Такое редко случалось, чтобы девятнадцатилетняя девушка ходила незамужней, но Клодетт никогда никого не любила так, как женщина любит мужчину, но крепко любила свободу, поэтому всегда протестовала и выступала против любого замужества. Сейчас больше всего она боялась, что котенок мяукнет или подаст любой признак своего присутствия. Если какой-то горожанин увидит его, Клодетт немедленно обвинят в колдовстве и вздёрнут или сожгут на костре вместе со всеми ее хвостатыми животными, ведь христиане средневековья без каких-то оснований для подобного рода верований решили, что кошки связаны с нечистой силой и что сам дьявол может принимать образ черного кота. Ни дедушка Клод, ни бабушка Джозефина в эти глупости никогда не верили, чего нельзя было сказать об отце Клодетт, но она, к счастью, никогда не зависела от его мнения. Молодой офицер приятной внешности, с легкой улыбкой на губах, наблюдавший ее сегодняшнее выступление, патрулировал улицу на своем сером коне и совсем скоро должен был проехать мимо Клодетт. Опасность стала почти физически ощутимой, когда он оказался рядом и с нескрываемым любопытством оглядел ее с головы до пят. Клодетт опасливо выглянула из-под капюшона. Судя по его шпаге за поясом, колчаном стрел за спиной и форме, это был капитан стрелковой гвардии. Она не в первый раз видела его. Этот мужчина лет двадцати пяти часто смотрел на то, как она плясала и слушал ее пение. Он даже бросал ей в мешочек монету-другую за каждое выступление, которое видел, но это отнюдь не значило, что он сжалится над Клодетт, обнаружив кота. От страха ей показалось, что язык примерз к нёбу. Девушка поежилась и укуталась в плащ еще сильнее. — Что же Вы там прячете? — невозмутимо поинтересовался он своим самоуверенным тоном. — Кабачки, — пискнула Клодетт в ответ. — Ах, кабачки? — переспросил молодой капитан. — Да. С рынка несу, — промолвила она. — Так ведь Шампо в другой стороне, — удивился офицер, начиная подозревать уличную плясунью в воровстве. — А я после к подруге зашла, — соврала она. — От чего же Вы их прячете? — не отставал капитан. — Неужто замерзли, али боятся улицы? — Я и не прячу. — Клодетт ускорила шаг. Она боялась посмотреть ему в лицо и старательно избегала встречи с его бдительными глазами. — Мне так удобнее. Котенок тревожно завозился. «Как не вовремя!» — подумала Клодетт. Она знала, что офицер может потребовать, чтобы она сняла плащ, и когда увидит кота, будет два варианта выхода — на костер или на виселицу. Желая поскорее скрыться, торопливой поступью с очень заметными неуверенностью и волнением, Клодетт устремилась к толпе. Главное только затеряться среди этих людей — и капитан останется позади. Досада девушки росла, потому что Клодетт слышала цокот копыт лошади офицера за своей спиной. Ее сердце билось через удар. Побочным эффектом этой нервозности было то, что Клодетт, укутывая котенка крепче, сжала его хрупкое тельце слишком сильно, и бедное животное издало громкий болезненный кошачий стон, как кричат кошки, когда им наступают на хвост. Она ещё не успела смешаться с шумной толпой, где голос котенка стих бы в суете. Капитан слышал его. Иначе и быть не могло. Бледная, как статуя, Клодетт застыла посреди улицы, точно изваяние. Она медленно повернулась к замершему в метре от нее офицеру. Забрало его начищенного до блеска шлема громко звякнуло по основной части, когда капитан уронил его от удивления. Мужчина покачал головой и снова поднял забрало, чтобы хорошо видеть Клодетт. Несчастная содрогнулась под его суровым солдатским взглядом. Он сощурился, будто проверяя, не показалось ли ему. — Господин офицер?.. — Голос Клодетт дрожал. Теперь она смотрела ему прямо в глаза. Ей казалось, если она поднимет свой кроткий взгляд, он узнает все ее тайны, но теперь, когда капитан королевской гвардии знал главный секрет Клодетт Бастьен, ей было нечего терять. Пусть он только сделает это быстро. — Ступайте домой, — вдруг с грубой простодушностью проговорил капитан, — и постарайтесь впредь быть осторожнее.