Мой отец — Мир

Желая сколько-нибудь собраться с мыслями, Клодетт мучительно раздумывала весь вечер. Еще вчера она была погружена в своё горе и злилась на толпу, которая ревела на площади и посылала проклятия Джозефине, стоявшей перед лицом смерти на эшафоте, и в своём озлоблении едва не возненавидела весь город, но Рафаэль помешал этому случиться. Что проку ему было помогать ей? Клодетт с жаром и волнением пыталась доискаться смысла, расхаживая по комнате взад-вперёд, как делают крупные хищники, нервничая в тесной клетке. Впрочем, это никак не сказалось на ее пунктуальности и готовности к предстоящей дороге. Когда явился Рафаэль, девушка, полностью собранная, уже стояла у двери в ожидании капитана. Клодетт была облачена в тот самый плащ, в котором она была, когда читатель ее впервые встретил. Она с решительным видом держала в руках плетёную корзину, накрытую платком. Рафаэль смотрел на ее лицо, почти полностью скрытое в тени капюшона, и в который раз дивился чистоте и платонизму своих намерений. Сам он сегодня был одет по-иному: штаны, просторная белая рубаха да высокие сапоги — ничто в нем не выдавало капитана гвардии, кроме гордой осанки и мужественного выражения лица. Рафаэля легко можно было бы спутать с обыкновенным крестьянином. — Вы выглядите совсем как обычный человек, — озвучила Клодетт свои мысли. — А Вы, как я погляжу, уже собраны, — констатировал капитан в ответ. Он немного поразмыслил, а затем поспешно добавил: — Я ведь и есть обычный человек. Может, Клодетт и улыбнулась бы на его реплику, но была слишком смущена его неожиданно домашним видом, поэтому получилось только поджать губы. Оттуда же и росли ноги неловкости, из-за которой эти двое снова вернулись к началу и стали обращаться друг к другу на Вы. — Что в Вашей корзине? — поинтересовался Рафаэль, хоть и имел догадки на этот счёт. — Думаю, Вы и сами знаете, что там, — ответила Бастьен, и догадки офицера подтвердились. Внутри был котёнок Шарль. Клодетт посадила его на дно и накрыла такой же плетёной крышкой, оставив малышу достаточно места для движения, — воздух к нему поступал через отверстия в корзине — а на крышку наложила всяких гостинцев и сверху укутала платком, чтобы избежать подозрений. Это выглядело так, будто корзина была до отказа набита едой. — Считаете, это безопасно? — засомневался Ларивьер. — Не тревожьтесь, — Клодетт поспешила его успокоить. — Надежнее места нет. — Почему же? — Там он чувствует себя свободно. А если его стеснить, он испугается и станет пищать. — Что ж, Вы, должно быть, знаете побольше меня, — уступил Рафаэль. — Но просто хочу, чтобы Вы помнили: если что-то пойдёт не так, если Вы будете неосторожны, на костре рядом с Вами буду гореть и я. Она ответила ему тишиной. От одной только мысли о том, что за одну ее ошибку капитан заплатит жизнью, у Клодетт пересыхало в горле. Она отвечала за них двоих. — Пойдёмте же, — позвала она, проглотив истерику, и вышла на улицу, оставив Рафаэля позади. Стоило только затронуть болезненную тему, как Клодетт в момент закрывалась ото всех. Так случилось и сейчас. — Вы всё-таки нашли, куда привязать свою лошадь, — отсутствующим тоном бросила она, завидев коня капитана, повод которого был обвязан вокруг крыльца — единственной надёжной конструкции в этом дворе. Рафаэль улыбнулся, но едва ли эта девушка была в силах ответить ему тем же. Он отвязал лошадь и предложил Клодетт первой залезть на ее спину. Или потому что она стала отличать самое важное от всего остального, и перестала бояться пустяков, или потому что лошадей никогда особо не пугалась — страшно ей не было. А вот сил не доставало. Бастьен опустила корзинку на землю и вставила одну ногу в стремя, чтобы это помогло ей забраться наверх, но через несколько жалких и абсолютно неудачных попыток почувствовала руку капитана на своём бедре, подталкивавшую ее и служившую поддержкой, а уже через несколько секунд оказалась на лошади. Клодетт перебросила обе ноги на одну сторону, чтобы кое-как сымитировать «езду по-дамски» и не задирать подол юбки, поправила платье и приняла корзинку из рук Рафаэля. Он залез следующим. Впрочем, у него это получилось значительно быстрее и успешнее — с первой же попытки и без особых усилий. — Прижмись ко мне сильнее, — настоятельно порекомендовал Рафаэль и поставил корзинку перед собой. — Иначе свалишься. Нельзя было сказать, что ей было абсолютно комфортно обхватывать руками его талию и прижиматься к нему, учитывая, что из одежды в верхней части тела на нем сегодня была одна лишь рубашка, но так Клодетт действительно чувствовала себя намного надежнее. Убедившись в этом, Рафаэль пришпорил лошадь. Это было именно тем, что сейчас мы, люди двадцать первого века, называем «с места в карьер». Клодетт едва удержалась на лошади, когда та понеслась галопом, и явственно ощутила, что упасть ей не давал только капитан, за которого она крепко ухватилась, словно за спасительную соломинку. Впрочем, как бы стыдно ей ни было, только тем он для неё и являлся. Она не искала себе мужчину, не хотела замуж. И дружить тоже не очень хорошо умела — по природе Клодетт была одиночкой, и единственными ее друзьями всегда были животные, о которых она заботилась, как о родных детях, да и детей ее возраста в округе было не слишком много. Тогда кем был Рафаэль? Если не потенциальным мужем и не другом? Просто спасителем. Плечом, на которое можно было опереться и попросить помощи. И за это Клодетт себя стыдила. Дураку ясно — ни один мужчина не станет рисковать жизнью ради равнодушной девушки, а значит Клодетт ему нравилась. Она это знала. Сердце её мучительно сжималось каждый раз, когда Бастьен напоминала себе о том, что она пользуется его чувствами, принимая помощь. Она не находила себе покоя, но и отпустить Рафаэля была не в силах, ведь это точно обрекло бы ее на неизбежную встречу с виселицей, если бы обман раскрылся, конечно, поэтому тешила себя. Ей было проще убеждать себя в том, что Рафаэль испытывает к ней самые тёплые чувства, как и она к нему, но одни лишь дружеские. Так она и делала, но это помогало только кое-как унимать плохие мысли о собственном эгоизме, а груз вины всё равно не сбрасывало, ведь если с Рафаэлем что-то сделают, повинной в этом будет она в независимости от того, влюблён он в неё или нет. Служить королю и своей Франции, быть бравым офицером — всё это у него получалось отлично. Но справится ли он нарушая закон? Ах, что бы сказала бабушка Джозефина, если бы видела, как Клодетт под покровом ночи сбегает из города, чтобы спрятать то, что позволит инквизиторам возложить на нее вину за все беды, происходившие в Париже! Но это было и неважно. Пусть бабушка придет, пусть крепко ее разбранит, надаёт оплеух и отправит в постель — всё, что угодно, пусть только она будет рядом! Бастьен никогда не думала, что Джозефины ей будет так не хватать, и не знала, как сильно ее любила. Все те несправедливые обвинения, которыми бабушка то и дело бросалась, тогда делали Клодетт такой несчастной, но теперь она знала, что такое истинное горе. — Это, безусловно, не моего ума дело, но я всё же спрошу, — вдруг заговорил капитан, вырвав Клодетт из пучины изнурительных мыслей. — От чего же Вы не хотите выйти за Жюля? — Этот человек не страшится ни земного суда, ни небесного, ни Петра, ни Иоанна. Он смеётся, когда дьявол шутит. Я не берусь его судить, но он вызывает гадливость, и провести свою жизнь с таким человеком я ни за какие деньги не соглашусь, — вздохнула она. — Жюль не верит в связь кошек с сатаной, но он донёс на меня как на ведьму. Он хотел отомстить мне, хотел, чтобы я заплатила жизнью за отказ ему. Когда я об этом догадалась, то поняла, что не ошиблась, когда не приняла его предложение. Жюль шантажировал бы меня этим всю жизнь, и я бы мучилась. В конце концов, когда я устала бы выполнять его приказы, он сдал бы меня со всем потрохами, а потом гулял с новой женой по площади, на которой повесили прежнюю по его вине. Рафаэлю нечего было возразить на это. Дорога им предстояла долгая, но ни одного из них это не могло напугать, ведь источником их беспокойства был только маленький пушистый черный секрет в корзинке Клодетт. — Куда мы направляемся? — осмелилась поинтересоваться Клодетт. — В деревню, — ответил капитан невозмутимо. — У моей семьи там сохранился старый дом. От одной только мысли о том, что сегодня им предстояло покинуть город, у девушки захватывало дух. Каждый француз в душе — истинный «paysan», то есть «пейзанин», и Клодетт была не исключением. Рафаэль разделял ее чувства относительно природы, но больше он радовался тому, что, пусть и на одну лишь ночь, наконец окажется вдали от всех своих парижских дел, нескончаемых казней и костров, инквизиторов, судьи де Валуа и его безнадежно испорченного сына. Из города они выехали незамеченными, и узел беспокойства в животе Клодетт стал постепенно развязываться. По мере того как Париж отдалялся, она чувствовала себя спокойнее. Расстояние позволило ей расслабиться, но сердце ее одновременно сжималось от странного ощущения предательства — Бастьен ушла без ведома отца и дедушки Клода, и из-за этого чувствовала себя так, будто предавала их. Вместе с жестоким городом позади оставались и родные люди. Она чувствовала как отдалялась от них. И казалось ей, что это навсегда. Местность была не шибко разнообразной: равнины, да равнины, но за девятнадцать лет шумный застроенный Париж успел ей прискучить, так что природа оказалась глотком свежего воздуха. Клодетт впервые испытывала ощущение простора. Лунный свет освещал их дорогу в ночи. Он придавал всему вокруг мягкий, приятный синеватый оттенок. Падал на поля, сухую дорогу под копытами лошади, нежно ложился на кожу и делал ее совершенной. Дышать свежим ночным воздухом за пределами Парижа было втройне приятнее — он будто очищал изнутри. Клодетт запрокинула голову и свой лик, сиявший юной красотой, обратила к звёздному небу. Звезды, словно тысячи светлячков или брызги светлой краски, были разбросаны по тёмному небесному полотну. Тут и множества созвездий, и Млечный Путь — все мы знаем миф о том, как маленький Зевс разлил козье молоко. Рафаэль тоже залюбовался этим бесподобным зрелищем. Он сколько раз видел это ночное явление, столько и не находил в нем ничего особенного, почти игнорировал, вспоминал о чём-то более важном, чем духовное спокойствие, и снова начинал суетиться. Но неподдельный интерес и восхищение Клодетт заставили капитана тоже прийти в восторг, и сегодня звезды для него горели ярче.