Соляной человечек

      Стасу не спится. Это не впервой, ведь с этими турами по стране такое понятие, как "режим дня", совершенно утрачивает смысловое значение. Именно так отвечает Конченков на вопросы знакомых о том, почему тот выглядит хуже собственной тени. Отвечает, уже про себя добавляя: "Но это не точно". Что ж, во всяком случае сейчас он оправдывает второй, менее известный, по сравнению с Young P&H, никнейм.       Стасу не спится. Он стоит на незастеклённом балконе своей обшарпанной хрущёвки, где пол слегка влажный от залетевших под козырёк капель недавно прошедшего ливня. Стоит, и, содрогаясь от ни разу не тёплого майского ветра, ведь надевать толстовку так лень, короткими нервными затяжками выкуривает очередную сигарету, всматриваясь в занимающийся рассвет. Конченков надеется, что это спасёт от длительной бессонницы, щупальцами пробирающейся все глубже внутрь его черепной коробки. Надеется, что очередная сигарета, если и не дарует столь желанный сон, то хотя бы позволит отключиться, будто потеряв сознание, на пару часов.       Стасу не спится. И он мог бы потратить часы внезапного бодрствования с пользой, если бы любое дело не забраковывалось на корню выбившимся из сил парнем. Тексты не пишутся. Слишком задумчиво-неуверенное настроение для Пимпа, слишком апатично-вязкое для Слиппы. Треки не сводятся. И так непрекращающийся в последнее время гул в голове начинает усиливаться после пары-тройки прослушиваний записи. Не получается даже рисовать, ведь тонкие узловатые пальцы дрожат от перенапряжения, марая бумагу ненужными штрихами серого, как его мысли, грифеля.       Стасу не спится вот уже почти неделю. Он пытался в подсчёт барашков, перечисление цифр от ста к одному и обратно, пытался, медитируя, очистить голову от собственного голоса, который, кстати, иногда раздражающе реалистично заменялся на голос Лаврова, но всё тщетно.       И нет, у Игоря приятный и бархатистый голос, раздражающий лишь только тем, что он принадлежит человеку, по которому Конченков буквально сходит с ума уже не первый год. Человеку, который недавно подошёл к Стасу, молча протягивая тому приглашение на свадьбу. Его. С Дианой. А после продолжил вести себя как ни в чём не бывало, будто и не он недавно, обнимая Стаса как-то слишком нежно для друга, мечтательно рассуждал о том, как они заработают на своей музыке целое состояние и взаправду, всамделишно рванут в Майями, вместе и только вдвоём. Будто не он совсем только что разрушил мир Конченкова, выстроенный с таким трепетом и трудом, настолько варварски-резко, что обломки его отблесками можно было заметить в широко открытых оленьих глазах парня.

***

      Самобичевание, беззвучные крики в подушку, вызванные пустотой, словно сжирающей все внутренности - теперь это своеобразная издевательская замена сну. Безвылазно находиться в кровати, но не потому что Морфей наконец взял своё, а потому что невозможно пошевелиться, потому что после получасовой задыхающейся истерики с болезненными воплями вовнутрь, в сосуды вместо крови будто влили свинец, потому что голова пульсирует так, что, кажется, увеличивается до размеров вселенной. Словно в солнечное сплетение поместили крошечную чёрную дыру, что, разрастаясь, затягивала не только любые эмоции и энергию, но и краски из окружающего мира.       Нет, он не ненавидит Диану, это слишком глупо, да он и не уверен, что способен сейчас на такие яркие эмоции, как ненависть. Стаса убивает нахождение в собственной квартире, убивает изоляция. Однако изменить что-то нет ни сил, ни желания. Таблетки для сна, купленные на той неделе вместе с парой блоков сигарет, чтобы в ближайшее время никуда не выходить, не помогают. Стас думает, что помогут, только если вместо половинки одной таблетки, прописанной в рецепте, сожрать всю упаковку разом, заливая сверху остатками вискаря из бутылки под мойкой.       Стас лежит в кровати, путаясь в прокуренных простынях. Слушает начинающееся биение сердца утренего города, но никак не может услышать своё. Бездумно отстукивает пальцем по лежащему на груди смартфону. Точно в такт секундной стрелки слишком громких для спальни часов. На экране мобильного с десяток пропущенных звонков от Игоря. Парень отрешённо ловит себя на мысли, что не слышал ни один звонок, хотя постоянно находился в комнате.       Его затягивает в водоворот бессмысленных и странных мыслей, вызванных усталостью мозга и безумной резью в глазах. Он ощущает свое тело как что-то очень жёсткое, неспособное прогнуться и расслабиться на условно удобной кровати. Как что-то деревянное. Или, может быть, даже твёрже. Да. Как соляной столб, определённо. Конченков представляет себя соляным человечком. Забавно, но визуализация выходит отдалённо похожей на статуэтку Оскара, хотя худощавому парню явно далеко до столь широкого размаха плеч знаменитой фигурки.       Соляной человечек. Это подходит. Если брать в расчёт физические свойства соли, то соляные человечки, должно быть, твёрдые, но очень хрупкие. Способные стойко переносить длительное и безумно сильное давление, разлетаясь на мелкие кусочки от легкого, но внезапного удара. Наверное, не боятся ни огня, ни холода. Это так, если речь идет об отношении окружающих к нему, — думает Стас, — ведь ему всегда было глубоко плевать на злость-зависть-неприязнь-безразличие, получаемые им от других людей. Ну, всех, кроме одного. Но это, опять же, не точно.       Соль на вкус горьковатая, мало кому нравится. Только не пересолить. Только в небольших количествах. Только как друзья, да, Игорь?       Зато соляным человечкам страшна вода. Под действием воды связи в кристалле разрушаются, и человечек буквально тает. Набирая ванну и ложась в нее прямо в одежде, парень выкуривает последнюю в пачке сигарету. Опускаясь на дно и завороженно наблюдая за чёрными мушками, полетевшими в глазах от недостатка кислорода, соляной человечек надеется, что растворённая соль по вкусу не напоминает его слёзы, так и не пролитые в беззвучных истериках.