Грядёт тот час, когда ненастье Познает каждый смертный раб. Иссохнет Нил, и зверь ослаб, И лишь Богов настанет час Молить о счастье.
В Фивах давно не было такого половодья. Середина ахета*, затопленные прибрежные участки, погибающий урожай и мрачно нависающие над долиной чёрные тучи. Казалось, будто весь пантеон богов решил разом объявить войну всем жителям империи. Ветер ворвался сквозь окна тронного зала. Часть факелов, освещавших высокие своды богато украшенного росписью помещения, погасла. Молодой фараон в который раз оглянулся на парадные двери, в надежде увидеть там входящего Верховного жреца. Уже несколько часов он ждал рождения своего первенца, и, хотя жрицы неоднократно пророчили ему дочь, он был твёрдо уверен в обратном. Наконец, массивные двери распахнулись, и в зал вошел низкий худощавый мужчина. Он быстро поправил рукой чуть съехавшую с плеч леопардовую шкуру и торопливо зашагал навстречу фараону. Звук его шагов отдавался глухим эхом, дополняя звуки завывающего ветра. Подойдя ближе, мужчина поклонился. — Владыка, я принёс Вам радостную весть. Ваша жена, почтенная Нефертари, родила сына, — произнёс жрец. Рамсес просиял. — Как скоро я смогу увидеть его? — спросил он. Жрец замешкался. Он знал, что в ближайшие часы лучше не тревожить молодую мать и её ребёнка, однако, не был уверен, что его повелитель стерпит нежелательный ответ. Не осмелившись поднять взгляд на правителя, он ответил: — Обряд ограждения уже проведён, Владыка. Я проведу Вас в маммиси*. Фараон удовлетворённо улыбнулся и встал с трона. — Благодарю тебя, Рахотеп, — ответил Рамсес, спускаясь вниз с пьедестала. — Я пойду сам. Рамсес тихо открыл двери в комнату и заглянул внутрь. Его любимая и сын уже мирно спали, каждый в своей кровати. Фараон подошел к жене и нежно поцеловал её в лоб. Девушка нахмурила брови, чмокнула губами и перевернулась на бок. — Даже во сне ты прекрасна, любовь моя, — улыбнувшись, прошептал Рамсес. Мужчина обошёл кровать и склонился над позолоченной колыбелью. Младенец, крепко сжав кулачки, тихонько посапывал. При виде этого глаза его отца вновь засияли. — А вот и ты, дорогой…***
— Анпу! Сколько можно спать?! Юноша приоткрыл глаза и увидел свою мать, грозно стоящую над его лежанкой. «Скрещенные руки, значит, дела мои плохи», — подумал он. Вмиг поднявшись, он с вопросом посмотрел на неё. Рехема покачала головой, взяла кувшин с водой, стоявший на полу, и налила себе в пиалу. — Сына, я же вчера предупредила, что поутру пойду на поля, — начала говорить женщина. Она сделала глоток и вытерла капельки пота со лба тыльной стороной ладони. — Попросила тебя сходить на рынок да ишака того несчастного продать, встать там за прилавок наш, — указав большим пальцем на выход из дома, она снова повернулась к сыну. — Помнишь? Анпу захотел отвесить себе подзатыльник. Он обещал это маме вчера вечером, когда ложился спать, но в итоге благополучно проспал. Он потянулся к лежавшей рядом одежде. — Прости, мама — быстро натягивая схенти* и сандалии, виновато ответил юноша. — Не надо, просто беги скорей на рынок, — в её голосе наконец зазвучала обычная теплота. — И не забудь позавтракать, я испекла свежих лепёшек! — крикнула она уже убегающему на улицу сыну. — Угу, — промычал Анпу, на ходу откусывая одну из лепёшек, и беря за поводья домашнего осла. Время всходов. Анпу больше всего любил этот сезон. Ведь рынок, на котором он подрабатывал, наполнялся запахами свежих овощей и фруктов, дополняя постоянный аромат горящих благовоний. Над головами висели разноцветные навесы на верёвках, закреплённых между домами. Вокруг было множество людей. Вот старик Шушу опять пытается продать какому-то вельможе свои безделушки. «Но, мой господин, это чистое серебро!» — наигранно говорил торговец, но вельможа лишь закатывал глаза. Со всех сторон были слышны крики зазывал: «Подходите, подходите, дорогие гости, лучшие арбузы и персики! Все только у нас!». Мимо неслись повозки торговцев, доверху заполненные дорогими украшениями и тканями. Когда Анпу проходил мимо лавки мясника, он услышал отчаянные визги обречённой свиньи. Осёл нервно фыркнул. — Ничего, дружище, найдем тебе хорошего хозяина, — прошептал Анпу, нежно поглаживая осла по холке. Но надо сказать, что он лукавил. Вряд ли кто-то откажется забить такую хорошую скотину. Мимо со связкой фиников пронеслась угловатая кудрявая девчонка в коричневом калазирисе*. — Меска! — окликнул ее юноша. Девушка обернулась и уперла руки в боки. — Я же просила не называть меня так! — ответила она нахмурив брови. — Меска-феска, ха-ха! — засмеялся Анпу, выпустив из рук поводья. Девушка хитро улыбнулась, сверкнув раскосыми медовыми глазами. Она залезла в связку рукой, а потом резко подкинула один из фиников в сторону осла. Тот, увидев летящий фрукт, неожиданно встал на дыбы, чтобы схватить его, при этом толкнув стоявшего рядом парня на землю. Анпу сердито посмотрел на обидчицу, но теперь уже она согнулась пополам от хохота. — Кажется, теперь придётся двоих ослов продавать, а-ха-ха, — сквозь слезы сказала она. «Ну покажу я тебе, Мескэнет» — подумал Анпу, беря поводья в руку. Он встал с земли, потирая ушибленный бок, и, гордо подняв голову, зашагал прочь. Но за спиной юноша услышал лишь очередной приступ девичьего смеха. И только осёл жмурился от наслаждения, поедая сладость. — Вот тебе хорошо, а меня вы на землю толкнули, — насупился Анпу. — Два утена*, — сказал торговец. Анпу ошарашенно выпучил глаза. — Всего? За такого хорошего осла? — воскликнул он. — Да за такого нужно три, не меньше! — Ты по-хорошему не понимаешь? — поднял бровь торговец. — Я человек опытный, и вижу, что с этого ишака даже шкуру нельзя содрать, не говоря уже о мясе, — сказал он, прощупывая пальцами кожу животного. — Два утена — моя последняя цена. У юноши заиграли желваки. — Да вы меня просто дурите! На что мне еду покупать? — ответил он, убирая руку торговца с осла. — Не хотите брать — так и скажите, — сказал юноша, уводя животное за поводья. Продавец метнул яростный взгляд в спину уходящего. Анпу прошел уже шагов десять, как вдруг услышал: «Стой!». На лице его заиграла довольная ухмылка, и он обернулся. — Ладно, парень. Три утена, — проскрипел торговец. Юноша подошел ближе и передал поводья в руки мужчины, взамен принимая три золотые монеты. Торговец завел осла за прилавок, привязав к столбу. Затем он уперся руками в прилавок и опустил голову. — Мне ведь все-таки тоже надо на что-то семейство кормить, — вздыхая, сказал торговец. Анпу понимающе посмотрел на мужчину. Даже будучи в полном расцвете сил, очень трудно обеспечить семью, состоящую из жены, родителей и пятерых детей, занимаясь одной только перепродажей. Он наклонился и прошептал на ухо мужчине: — Кормите его отварным рисом, он его готов есть вёдрами, — подмигнул Анпу торговцу и удалился.***
Мескэнет ликовала. Её порой слишком раздражал этот мальчишка. «И что с того, что Амизи восхваляла его раньше? Анпу то, Анпу это. Подумаешь, синеглазый. Павлин напыщенный, вот он кто. Странные все-таки вкусы у моей подруги», — думала девушка. Они вчетвером дружили с детства: Мескэнет, Амизи, Секани и Анпу. Последний присоединился к ним гораздо позже. Во время знакомства Анпу задразнил Мес, после чего та впредь запрещала называть себя «Меской». Не то чтобы ее это разозлило, но… Нет, он ее дико взбесил. Но надо сказать, что тогда она выкрутилась из ситуации и в ответ задразнила его вдвое больше, отчего дальнейшие их отношения превратились в довольно активное соревнование. Кто быстрее добежит до конца рынка, кто выше заберется на обелиск, кого при этом не догонят стражи, и множество других состязаний. Да, воображение их при этом не знало границ. Однажды, Анпу весь день просидел в прибрежной зоне Нила, несмотря на сезон активности местных крокодилов. «Вот умора!» — хохотнула в мыслях Мес. Девушка так сильно погрузилась в воспоминания, что не сразу услышала то, что её уже долго зовут. — Мес! — в последний раз окликнул её отец, и она обернулась. Мескэнет мягко улыбнулась и посмотрела на отца. Донкор был среднего роста мужчиной с чуть выпирающим животом. Большой нос, узкие губы и нахмуренные густые чёрные брови, внушавшие страх. Однако глаз добрее Мескэнет не видела ни у кого на свете. — Что-то случилось? — спросила девушка, потянувшись за фиником, лежавшим на прилавке. — Да, пока ты была где-то у Гора в гостях, ты успела съесть целую кедету* фиников, — возмутился мужчина. Он снял с себя парик и потряс им перед собой. — Вот скажи мне, чего мы теперь продавать-то будем, а? Девушка сделала виноватый вид и широко улыбнулась. — О, Амон, помоги, ну что мне с тобой делать? — вздохнул отец, резко кладя парик на прилавок. — Милая, пора становиться более ответственной. Семья Мескэнет владела крупным участком земли, где они выращивали финиковые и абрикосовые деревья. Продажа фиников и абрикосов была их единственным источником дохода, ведь денег на покупку нового участка, где можно было бы выращивать что-то еще, у них не было. А новая партия сухофруктов будет готова лишь через четыре дня. — Я могу пойти к маме Амизи и попросить дать мне работу, — предложила Мескэнет, заботливо надевая парик на голову отца. — А тебе может помочь Нанджа, ему уже девять, он достаточно взрослый. — Да стиркой ведь тоже много не заработаешь, а младшему нужно много молока, — устало ответил Донкор. — Не волнуйся, я справлюсь, — заверила его дочь. Мужчина развел руки. — Эх, ну если ты так уверена… Мескэнет чмокнула отца в щеку и выбежала из-за прилавка. «И чтобы без работы не возвращалась!» — услышала она его притворно грозный голос и, хихикнув, побежала в сторону соседней улицы.***
Дворец фараона всегда производил впечатление места довольно гнетущего. Величественные, искусно отделанные колонны, высокие стены, яркие росписи, подробно иллюстрировавшие нелегкую, но поистине достойную восхищения жизнь фараона и его народа. Но кровавые казни на картинках здесь были вовсе ни при чем. — Вы только посмотрите на неё, — недовольно скривилась Иситнофрет, увидев входящую в царскую опочивальню Нефертари. — Подумаешь, главная жена. Зал фараона в часы отдыха Рамсеса был полон красивых служанок, наложниц и, конечно, его жен. Две из них как раз облокотились на мягкую вместительную софу. Одна — женщина с оливковой кожей и глубокими зелеными глазами — напряженно наблюдала за происходящим. — Успокойся, Иси, — устало отзываясь на очередной резкий выпад подруги сказала Захра. Девушка была немного моложе её, но это не мешало ей наравне общаться со второй по значимости женой Рамсеса. — Рано или поздно ты займешь её место. Иситнофрет изогнула бровь. Она всегда считала себя не менее красивой и обаятельной женщиной, но тем не менее, когда рядом была она никто даже не думал взглянуть на кого-то ещё. От этой мысли в Иситнофрет вскипала чистая ярость. Почему не она является главной женой? Почему не она больше всех любима Великим Рамсесом II? Женщина вновь взглянула на мужа, который лежал на обвешанном полупрозрачными струящимися от ветра шелками ложе. Он был в окружении наложниц, подававших ему различные фрукты и вино. На душе у Иситнофрет заскребли противные кошки.***
Нефертари ничего не замечала вокруг. Её мысли были обращены в прошлое. В тот самый день, семнадцать лет назад, когда её первенец пропал. Ему тогда было всего несколько недель. И сколько бы сил ни прикладывали стражи, ни один поисковый отряд не вернулся во дворец с радостной вестью. Нефертари прошла сквозь зал и направилась к выходу из дворца. Рамсес с горечью посмотрел на любимую. Он помнит, что сегодня за день. Фараон поднялся с ложа, отодвинув при этом несколько прислужниц, и пошел вслед за ней. Он нашел её в храме Амона. Нефертари стояла на коленях посреди святилища и тихо шептала. Рамсес не стал отвлекать её. Он подошел к жене, встал на колени рядом и начал свою молитву.***
На Фивы опустилась ночь. Звёзды усыпали чернильное небо, а ровная гладь Великой реки отражала их мерцающий свет. Где-то вдалеке ещё слышалось блеяние неугомонных коз, но в основном тишину нарушал лишь стрёкот бесчисленных цикад. Тёмная фигура в плаще направлялась в сторону одиноко стоящего на окраине домика. Человек зашёл в дом и изнутри зажегся теплый свет масляной лампы. Это был очень старый мужчина. Его лицо было испещрено множеством морщин, а тело иссушено, будто он половину жизни провёл в пустыне. Скинув плащ на лежанку, старик выглянул из окна, посмотрел по сторонам и плотно закрыл ставни. Тут из плаща вылетело маленькое сиреневое существо, похожее на мотылька с большой головой. — Господин Шушу, я чувствую что-то неладное, — заговорило существо. Старик оглянулся на мотылька и нахмурился. — Пророчество, Нурру, — тихо ответил он. — Скоро всё сильно изменится. — Какое именно? — заинтересовался квами. — Их ведь было довольно много за последние десять лет. Шушу усмехнулся. — Да, Оракул совсем постарел, говорит одну лишь чепуху, — сказал старик, взяв из горшка абрикос и протянув его мотыльку. Квами благодарно улыбнулся и принялся есть. — Было, Нурру, одно пророчество, которое гласило о том, что наши земли ждет великая беда, — продолжил Шушу, — что спасут Египет лишь Боги, — и закатил глаза. — Только все эти Боги уже давно никак не взаимосвязаны с миром смертных, хотя последние упорно в них верят. — Тогда кто же, согласно пророчеству, должен всех спасти? — спросил квами, выбросив косточку от абрикоса в деревянное ведро. Старик посмотрел на мотылька и лукаво улыбнулся. — А как ты думаешь? — Сила созидания и сила разрушения, — задумался квами. — Но разве талисманы не утеряны после их прошлого воплощения? Заварушка с Эхнатоном* была ещё той историей. Старик не ответил. Он молча прошёл в конец комнаты и опустился на пол. Послышался звук отодвигаемой плиты. Старик показал удивленному мотыльку две коробочки. — Нам нужно найти достойную замену, — подмигнул Шушу.