Какого черта все именно так?..

— Что я тебе говорил? — руки скрещены, губы сжаты в тонкую линию, между бровей лежит глубокая морщина. Дженсен очень зол. «Молчать, » — раздраженно язвлю в ответ. — О нет, — черт бы побрал меня и мое решение установить полный мысленный контакт с ним через инфолинк, — я о том, что говорил раньше… намного раньше. Неудивительно, что в данный момент он общался со мной именно так — тот здоровый штурмовик свернул мне шею. Слава Всевышнему, что не на смерть. «Быть осторожнее…» — А поточнее? «Быть осторожнее, не лезть на рожон и не отвлекаться на глупости.» — нудно повторяю. И чего он прицепился? Без него от самой себя тошно. — А ты что сделала? М? «Ничего!» Бровь Адама нервно дернулась. Он промолчал. «Ну прости меня, Дженсен. Я не хотела, что бы так все вышло… просто… у него была офигенная модифицированная модель штурмового шлема! Ну не могла же я ее оставить просто так…» Шлем действительно был очень необычным, интересным и «прокачанным» — инженерам из штаба он обязательно понравится. — Могла! — было видно, как гнев и нервозность переполняли его. Даже линзы свои не убрал до сих пор, что было крайне обидно, — ты спокойно могла оставить эту хрень на месте, как бы «важна» и «интересна» она не была. Наше дело было только вскрыть труп с чипом и взять необходимые документы. А ты… ты… Мне стыдно. Очень. Не перед начальством и отделом, все они получили, что хотели и даже больше, мы предоставили им все, что требовалось. Нет. Мне стыдно перед Дженсеном. Он беспокоится, даже зол сейчас из-за меня, а я… «Прости…» — я почти плачу, но нет, нельзя, — «мне… действительно стыдно.» — Эх, — тяжелый вздох, рука трет уставшие глаза (хах, скорее уставший мозг), — что мне с тобой делать… «Ничего, любить, кормить и дать мне восстановиться.» — легкий смешок и напряжение в комнате сходит на нет. Адам тихо садится в кресло рядом с койкой. — Эл, ты же теперь… на самом деле бессердечная, — появляется горькая призрачная улыбка — уголки губ едва подняты. Большинство скажет, что он и не улыбается вовсе, но я уже знала его достаточно хорошо. В некоторых вопросах даже слишком. Н-да, главный, у которого решила скомуниздить шлем, застал меня за оным делом в самый, мягко говоря, неподходящий момент: я, уже со шлемом в руках и пачкой документов под мышкой, пыталась по-тихому свалить. Увидев его решила быстро рвануть через ближайшую вентиляцию, но даже добежать до нее не успела. Кто же знал, что у него патроны с сильным парализующим ядом (и кто еще пользуется подобной хренью, кроме профессиональных наемников). Ну, мое сердце и не выдержало этой лошадиной дозы — остановилось через несколько минут. Мне несказанно повезло, что Дженсен работал крайне оперативно и я до этого поставила новый страж здоровья. «Я могла умереть…» Сейчас эта мысль меня не так пугает, но на тот момент… было много вещей, о которых я жалела. Не хочу умирать — с этой мыслью заснула и, как же я счастлива, проснулась. Новое механическое, кстати, до сих пор «болит». «О, » — мои щеки слегка краснеют, вспоминая ту неловкую ситуацию с убийством, — « Ты мне до конца жизни напоминать будешь? Ну подумаешь, чувства юмора у меня нет.» — «возмущенно» отворачиваюсь. Было видно, что Дженсен успокоился. Даже свои пресловутые линзы спрятал — по взгляду видно, что он чертовски устал. — Ты права, чувство юмора у тебя действительно специфичное. «Нормальное оно, никто пока не жаловался.» — Притчард жаловался, — хитрый взгляд к потолку. «Он на всех жалуется, порода у этой собаки такая, » — беззлобно отшутилась я. — И то верно, — он немного «гнездится» в кресле и прикрывает глаза. Ненадолго палата погружается в тишину. — Оно болит? Дергаюсь. Странный вопрос. «Да, » — отвечаю далеко не сразу, — «такое ощущение, что оно очень тяжелое и вот вот провалится куда-то вниз…». — Да, я знаю это ощущение, — Адам морщится, как от зуда, — первый месяц сам не мог привыкнуть к этому. Но потом просто перестаешь обращать на это внимание. «Что ж, я тебе верю, » — не хотелось язвить по поводу того, что он «парень крайне опытный». «Можно спросить?». — М? «Быть бессердечной на самом деле так плохо?», — мне страшно узнать ответ, услышать, что меня назовут эгоистом и тварью. Немного поразмыслив Дженсен все-таки отвечает: — Сейчас это скорее полезно, чем плохо. Ты меньше чувствуешь, меньше думаешь и задаешь вопросов: словом, проще живешь, — его взгляд упирается в никуда, — но зачастую, именно оно дает тебе правильный ответ, направление, подсказку. Именно «сердце» не дает упасть в эту проклятую бездну работы и убийств окончательно. Он останавливается ненадолго, словно подбирает нужные слова. Мгновение. Глаза в глаза, в самую душу. — Именно оно подсказывает тебе, что ты еще жив. И не важно, механическое или нет… И именно сейчас, глядя в его светлые открытые глаза, полные понимания, осознаю, что все-таки я не бессердечная…