Ищи меня по координатам потерянных

Sometimes I feel like a man in the wilderness I'm a lonely sailor lost at sea

Упоительная безысходность творится по ту сторону стекла. Мелькающий за окнами пейзаж не меняется уже где-то час, и чем ближе автобус подъезжает к родному городу, тем мрачнее и тоскливее вырисовывается картина, и не спасает даже прорывающий небо рассвет. Перед глазами несутся провода, взлетают и срываются вниз на каждом электрическом столбе, тянутся до самого Юнаги — города мёртвых заводов и заброшенных шахт, города помех и обрывающихся сигналов. Безнадёжно выцветающий участок на карте, упрямо отказывающийся окончательно исчезать. Добро пожаловать домой, Котаро. У Бокуто зацикленная песня в наушниках, набитый рюкзак и дикое желание разбить стекло, как и положено в случае аварийной ситуации — самое время, раз автобус мчится в стихийное бедствие. Бокуто упирается в стекло лбом и загадывает самому себе, что если он увидит за окнами пасущегося на лугу козлёнка, то сегодня непременно случится что-то хорошее. На телефоне садится батарея, песня в наушниках обрывается, автобус доезжает до города без единого козлёнка по пути. На автовокзале Бокуто ждёт радушный приём — его встречает пустота. — Шикарно, — разводит он руками, разглядывая унылое и пустое помещение. Бокуто не ждал оркестра и плясок, но всё-таки в нем таилась некая надежда, что родители обязательно приедут его забрать, готовя порцию беспощадных объятий и смачных поцелуев в щёки. Дом, милый дом, Котаро, который ничуть не рад твоему возвращению. Бокуто недовольно морщит нос на закрытое окошко дежурного по вокзалу, печально вздыхает и идёт к измученного вида охраннику, закинувшему ноги на маленький столик, устало курящему и время от времени глупо хихикающему с бормочущего с шипящего телевизора комедийного шоу. — Извините, а где дежурный? — спрашивает его Бокуто, с потерянным видом вертясь по сторонам. — Нет никого, здесь только я, — отзывается охранник, вяло выдыхая сигаретный дым. Бокуто без стеснения разглядывает его убранные ободком крашенные волосы, прикидывает в голове, как бы ободок смотрелся на нём самом. — Вы охранник? — уточняет он, бросая взгляд на перекошенный бейджик с надписью “Укай”. — Уборщик, — звучит угрюмый ответ. — Как-то тут грязно? — намекает Бокуто на натоптанный пол и разбросанные вокруг фантики. — Как-то мне лень? — пожимает плечами уборщик Укай и тушит сигарету о самодельную пепельницу. Котаро усмехается и обводит взглядом зал в поисках таксофона, обнаруживает его с оторванной трубкой и досадливо кривится. — Чё стоишь, принеси мне банку колы из автомата, — просит вдруг Укай. Бокуто теряется, смотрит недоумевающе, затем тянется в карман, грустно позвякивая мелочью. — Да иди так возьми, я отключил, — машет рукой Укай и выпрямляется на стуле, и Бокуто теперь без сомнений подскакивает к автомату, вытягивает две баночки вместо одной и возвращается к Укаю. Тот никак не комментирует, забирает колу и щёлкает крышкой. — Вам тут не скучно одному? — интересуется Котаро, с недоверием поглядывая на работающий телевизор. — Мне тут восхитительно, — отвечает Укай, с довольным видом делая глоток из банки. Бокуто тоже отпивает своей колы, всё ещё обдумывая, как он будет добираться до дома. — Так что, ты тут живёшь? — Живу. Ну, в смысле жил полтора года назад, вот вернулся. — Ого, да вокзал сейчас просто разнесёт от сумасшедшей вечеринки по поводу твоего приезда. — Да, я знаю, что меня никто не встретил, необязательно издеваться, — фыркает Бокуто и со злобным видом продолжает пить. Укай ухмыляется и беззаботно болтает шлёпанцем, оба допивают колу в тишине, пару раз похрюкав с реплик из телевизора. — Ладно, — первым нарушает молчание Бокуто, подтягивая ремни рюкзака. — Тут, конечно, весело, но я пойду домой, к своим родителям, которые про меня забыли. — Удачи, — добродушно улыбается уборщик и умудряется поднять Котаро настроение даже при той дурацкой ситуации, в которой он оказался. Бокуто направляется к выходу и напоследок оборачивается: — А как там город вообще? — По-прежнему загнивает, — салютует ему пачкой сигарет Укай, и Бокуто покидает здание автовокзала. Снаружи всё небо перетянуто рассветными лучами, и Котаро невольно любуется и решает добираться до дома напрямик — через заброшенный парк, где он бывал в последний раз где-то лет пять назад. По возвращению всегда положена накатывающая волна ностальгии — Бокуто в неё ныряет с головой. Когда Бокуто оказывается в бывшем парке, он понимает, что здесь последние пять лет не был вообще никто. Некогда цветущие скверы и аллеи превратились в развороченную свалку, в кладбище поломанных ураганами деревьев с расколотыми стволами и шуршащими на ветвях кульками-призраками. Бокуто осторожно ступает среди битых бутылок и перевёрнутых магазинных тележек, по трубе пробирается через заросший пруд с затонувшими в нём брошенными велосипедами. Котаро выходит к старой детской площадке, и воспоминания, привязанные к каждой погнутой скрипучей качели и каждой ржавой перекладине, тут же ударяют в голову: вот с этого турника он шлёпнулся лицом в лужу, когда попытался повиснуть на нём, зацепившись одними ногами без рук, а по этим столбикам прыгал Куроо, не рассчитал прыжок и на одном из них выбил себе зуб. Обоим было по пятнадцать, бесконечно прекрасные придурки с неутихающим ветром в голове. Нахлынувшие воспоминания будто срывают с земли, и Бокуто взбирается на огораживающий площадку забор, балансирует на тонкой перекладине и идет в сторону заправочной станции, откуда до дома можно будет пройти вдоль пустынной дороги, той самой, вдоль которой они брели вдвоем с Акааши, сбежав с дурацкой школьной вечеринки, и в ушах всё ещё гудело после грохочущей музыки, и Акааши был самым лучшим. Задумавшись, Бокуто теряет равновесие, нога соскальзывает с перекладины, и сам он летит с забора вниз, приземляется на разросшийся куст, выбирается из него с гневным сопением, царапает руки об острые обломки ветвей, набирает в волосы листьев, выкатывается наконец на землю, тяжело шлёпнувшись и ударив самого себя рюкзаком по голове. — С приездом, Бокуто. Котаро шипит от боли, открывает глаза и видит перед собой полицейскую машину. — Кошмарно рад тебя видеть, Савамура, — радостно улыбается Бокуто и лениво заваливается на землю. Савамура Дайчи — двадцатилетний патрульный, самый молодой работник в полицейском участке, ровесник Бокуто, но выглядит куда взрослее разлегшегося на земле лохматого балбеса, только что позорно свалившегося с забора. — Залезай в машину, я тебя отвезу, — вздыхает Дайчи, наблюдая, как Котаро вытягивает из капюшона веточку. — В тюрьму? — Домой. Бокуто с кряхтением поднимается на ноги, отряхивается и послушно садится в машину. Дайчи очень радует тем, что не донимает расспросами про брошенный университет и прочее, лишь забавно ворчит, жалуясь на ночное происшествие с какими-то дурными подростками. Бокуто слушает и отзывается смешком, смотрит, как мелькают за окном знакомые здания, за которыми вскоре вырисовывается его дом. Дома на Котаро накидываются родители с обещанными объятиями и поцелуями и слёзно извиняются за перепутанный день приезда. Бокуто успокаивает, мол, ничего страшного, всего лишь чуть не свернул себе шею по дороге домой, послушно подставляет щёки для щипания и даёт разглядеть себя, не перестаёт сонно зевать и наконец-то поднимается в свою спальню, швыряет в угол рюкзак и без сил рушится на кровать. Бокуто просыпается ближе к вечеру, долго не может осознать, что очнулся в родных стенах, изумлённо трогает обои, проводит ладонью по книжным полкам, подолгу смотрит из окна. Прошло всего-то полтора года, а ощущения такие, будто в последний раз он здесь был в одной из давних прошлых жизней. — Не знаешь, где сейчас Куроо? — спрашивает Котаро у матери, жуя за поздним завтраком бутерброд. — Он работает в продовольственном магазине, совёнок, — отвечает она, не отрываясь от своей книги. — Это который? — В центре, “Class Cat” называется. — Кто додумался до такого названия? — Тот же, кто додумался взять Тетсуро на работу, — у мамы Котаро всегда немного усталый вид, но всегда искренние улыбки, и вообще она слишком хорошая и явно не заслуживает всех тех вымотанных нервов из-за пьянства потерявшего работу мужа, как и не заслуживает переживаний из-за единственного сына-неудачника. — Сбегай навести балбеса. — Как раз собирался, — Бокуто доедает бутерброд, вскакивает из-за стола, целует маму в щёку, мысленно благодарит её за решение пока что отложить серьёзный разговор по поводу его приезда, затем наспех обувается и выбегает на улицу. В городе всё стабильно — никаких перемен, массовая депрессия населения и неописуемой красоты закаты и рассветы в качестве компенсации за отсутствие смысла жизни. Бокуто оглядывается по сторонам: те же припаркованные машины, те же уставшие люди, всё тот же надоедливый шум ремонтных работ на дороге, которую каждый год приходится перекрывать из-за разрастающегося в ней разлома. Глупо ждать от города реакцию на то, что ты его покинул — городу просто плевать, он и без тебя продолжит жить, ну или хотя бы попытается, но он точно не рухнет из-за твоего отсутствия. Бокуто проходит пару домов и останавливается, задирает голову и заранее знает, что крыша не окажется пустой. — Какие новости из обсерватории, Ойкава, на нас летит комета? Сидящий на крыше парень с телескопом вздрагивает, чуть не роняет из рук блокнот с записями, удивлённо оборачивается и смотрит вниз. — Бокуто? — спрашивает он и протирает очки, не веря. — Откуда ты взялся? — Свалился с луны, — отвечает Котаро, расставив руки в стороны. — Как ты мог проглядеть? — Ой слушай, мне не до шуток, — Ойкаве Тоору действительно не до шуток, у него в самом разгаре важное исследование, умный вид и увесистый журнал наблюдений в руке. — Кончилась учёба? — Для меня уж точно, — усмехается Бокуто, щурится и прикрывается ладонью от слепящего закатного солнца. — Ты всё такой же крутой астроном, как я вижу? — Да, а ты всё такая же лохматая башка и сама беззаботность, — в голосе Ойкавы нет издёвки, да и сам он не скрывает, что рад встрече. — Как дела у Ива-чана? — интересуется Бокуто, уверенный, что Иваизуми Хаджиме не способен куда-то деться из жизни Ойкавы. — Он у нас тоже крутой и работает на электростанции, — хвастается Тоору и оборачивается на шум подъезжающей к дому машины. — О, а вот кстати и он. Машина тормозит у крыльца, и из неё выходит Иваизуми, с хмурым видом идёт к багажнику, достаёт из него пакеты и только сейчас замечает довольно улыбающегося Бокуто. — Бокуто? Ишь ты, с приездом, — Хаджиме подходит ближе, освобождает одну руку и протягивает её для рукопожатия. У него на голове всё такой же задорный ёжик из волос, строгий взгляд, ещё более накаченные руки и неизменная аура, так и вынуждающая восторженно завизжать — поразительный феномен Иваизуми Хаджиме. — О мой бог, Иваизуми, привет, как дела? — Бокуто восхищённо трясет его за руку и с трудом отпускает. — Ждёт сегодня праздник нас, я купил себе пивас, — торжественно заявляет Иваизуми, достав из пакета банку пива, и какой-то сосед поражённо аплодирует со своего балкона. — Боже мой, Ива-чан, не позорь меня, — возмущается с крыши Ойкава. — Чёрт возьми, стишки про пиво, вот теперь я точно чувствую себя как дома! — верещит Бокуто, и Тоору закатывает глаза. — Ну ты это, заглядывай к нам, — обращается Иваизуми к Бокуто, направляясь с покупками к дому. — Днём я на работе, так что проверяй просто, не ляпнулся ли Тоору с крыши. — Если и ляпнусь, то только на тебя, — звучит ворчливо сверху. — Я ловить не буду, — спокойно предупреждает Хаджиме и заходит в дом. Котаро не перестает улыбаться и снова задирает голову. — Приходи как-нибудь, разрешу тебе посмотреть в телескоп! — кричит ему Ойкава и гордо поправляет очки. — Договорились! — вопит в ответ Бокуто и машет на прощание. Город действительно не рухнет, пока чудной астроном и угрюмый поэт живут под одной крышей. Центр — слишком громкое слово для Юнаги, здесь это просто скопление зданий с магазинами и некоторыми учреждениями, выстроенных вокруг небольшого сквера со скамейками и маленьким обшарпанным фонтаном. Сквер ничего особенного из себя не представляет, но всё равно чем-то притягивает, каким-то необъяснимым уютом посреди бесконечной и бессмысленной суеты. Сам центр — такая же мёртвая точка, не поддающаяся изменениям, и настораживает лишь снятая с пиццерии вывеска — Бокуто искренне надеется, что заведение не закрыли. Магазин Class Cat находится как раз в соседнем здании, и Бокуто обдумывает, как ему лучше заявиться, но в голову не приходит ничего лучше, чем просто ворваться внутрь с радостными возгласами. — Хэй-хэй-хэй шпане, которая ухитрилась устроиться на работу! — Бокуто влетает в магазинчик порывами ветра и раскатами грома. — Твою мать, помогите! — вопит Куроо и роняет из рук хот-дог. Бокуто хихикает в дверях, разглядывает Тетсуро с диким восхищением, не обнаруживая в нём тоже никаких изменений и внутренне ликуя, потому что даже прическа осталась прежняя — всё то же невообразимое чёрное гнездо, которое каким-то образом именно на Куроо умудряется выглядеть произведением искусства. — Куроо, я так скучал! — Заткнись и стой тихо, — шикает на него Тетсуро, с сердитым видом пытаясь оттереть с воротника косухи каплю от кетчупа. — Нет, погоди, ты надолго приехал? — Боюсь, что навсегда. — Да ну? — Ага. Куроо визжит, опирается на руку и перелетает через стол, чудом не уронив кассовый аппарат, подбегает к Бокуто и запрыгивает ему на руки, и тот обнимает его изо всех сил, поднимает над полом и начинает кружить. — Погоди, так ты серьёзно вернулся?! — верещит ему на ухо Куроо, вцепившись в плечи и задрав ноги. — Серьёзно! — орёт в ответ Котаро, хохочет и не перестает вертеться по кругу. — Ах ты ж хитрая лохматая жопа! — На себя посмотри! — Зараза, я так по тебе соскучился! — А уж я-то по тебе как! — Поросёночек мой! — Чертёнок! — Всё, поставь меня, мне надоело. Бокуто опускает Куроо на пол, того от кружения слегка ведёт в сторону, и он врезается в прилавок, роняет с него пару бутылочек, но не обращает на них никакого внимания. — Ну так что, больше никакого универа? — спрашивает он с хитрым прищуром. — Больше никакого универа, — кивает Бокуто, которому этого привычного прищура ужасно не хватало. — Когда ты приехал? — Сегодня утром. — Блин, так жаль, что ты приехал не летом — ты пропустил сезон горячих ляжек. Бокуто вздыхает. “Сезон горячих ляжек” — это летняя пора, когда они с Куроо шастают по городу в шортах и, как говорит сам Куроо, “несут горожанам одну из немногих радостей в их серую беспросветную жизнь”. Акааши называет это всё глупостями, а сам ждёт, пока Бокуто потеряет бдительность, чтобы успеть ущипнуть его за ляжку и выдернуть из него удивлённый писк. — Как вообще дела, как у вас с Кенмой? — спрашивает Котаро, с невозмутимым видом утаскивая с полки пачку чипсов. — У нас всё хорошо, мы всё такие же ужасно влюблённые и бедные, — с улыбкой отвечает Тетсуро, слегка шлёпает Бокуто по руке, отбирает у него чипсы и кладёт на место. — А что насчет Ака… — Слушай, нам нужно срочно отпраздновать твой приезд репетицией! — перебивает Куроо, нетерпеливо щёлкая пальцами. — Серьёзно? — поражённо таращит на него глаза Бокуто. — Группа ещё существует? — Ох, засранец, я уж думал, что никогда больше не увижу тебя за этой чёртовой барабанной установкой. — Ладно, а когда репетиция? — Прямо сейчас! — Погоди, а когда ты освобождаешься с работы? — Прямо, мать его, сейчас! Куроо пыхтит и ругается над запертой дверью, пытаясь повернуть заевший ключ. — Так что, пиццерию всё-таки закрыли? — с грустью протягивает стоящий рядом Бокуто. — Ага, — отзывается Куроо, толкаясь плечом в неподдающуюся дверь. — Закрыли, а аренда никому не нужна, так что мне оставили ключ, чтобы мы могли приходить репетировать, даже инструменты никто не убирал, есть ещё добрые люди на свете. — Но чёрт, это же наша любимая пиццерия, там наш любимый уголок, там даже пицца называлась в мою честь! — Только ты её так называл. — А как же наши выступления? Мы же были там местными рок-звёздами! — Да-да, чувак, мир катится к чертям, — вздыхает Тетсуро, наконец-то отпирает тяжёлую дверь подсобки и заходит с Бокуто внутрь. В пиццерии от прежнего уюта не осталось и следа: выставленные в ряд столы и стулья, сдвинутые диваны, пустые стены, сваленные в углу картины и постеры. Неизменной осталась лишь маленькая сцена, и Бокуто тут же на неё запрыгивает и садится за ударную установку. — Охренеть, я могу снова стать крутым! — верещит он, поглаживая тарелки, берёт из рук Куроо футляр с палочками и восторженно пищит. — А ты как, много песен написал в моё отсутствие? — Да не особо, — чешет затылок Тетсуро. — Мы больше по каверам прикалывались. Да и вообще не так уж и часто мы теперь играем. — И как играется без ударника? — Кенма исполняет твои ударные партии на синтезаторе. — А Акааши тоже в группе? — Конечно. — Что ж, не переживай — мы ещё зажжём, — обещает Бокуто, вертя в руке барабанную палочку. — Только отыщем твою музу и вернём её обратно. — Да она и не терялась никуда, на самом деле, — улыбается Куроо и оборачивается на звук открывшейся входной двери. — Вот и она, кстати. — Кенма! — орёт Бокуто, размахивая руками. У Козуме удивлённый вид, и из-за отросших чёрных корней блондин он теперь только на половину. — Так вот о каком сюрпризе ты написал, — обращается он к довольно ухмыляющемуся Куроо, поднимаясь на сцену. — Только не говори мне, что ты разочарован, — дует губы Бокуто, и Кенма с улыбкой гладит его по голове. — Ну всё, сейчас только Акааши дождёмся, ему я тоже смс отправил, — хлопает в ладоши Тетсуро, и у Котаро внутри прокатывается какая-то тревожная волна. Он отвлекается на Кенму, что-то говорящего про свой синтезатор, отзывается шутливыми репликами и старается выглядеть беззаботно, игнорируя обратный отсчёт в голове, он вроде даже смеётся в голос, когда где-то на краю расплывающегося сознания слышится стук двери. В зале появляется Акааши, и у Бокуто как в попсовых штампах куда-то деваются пульс, дыхание и ясность мысли, он хватается подрагивающими пальцами за барабан, смотрит во все глаза и боится моргнуть, а в голове океан лихорадит на двенадцать баллов под метеоритным дождём, и можно будет потом написать с десяток песен, посвящённых только этому моменту. — Привет, — непривычно для себя тихо произносит Бокуто, и если бы у этой сцены были зрители, все бы они точно раздражённо закатили глаза. — Привет, — отвечает Акааши с неуверенной подрагивающей улыбкой, никак не может сдвинуться с места, лишь нервно дёргает себя за рукав, наконец отмирает и поднимается по ступенькам. В зале повисает отвратительнейшая тишина, и Кенма с надеждой смотрит на Куроо, как на единственного, кто сейчас способен её оборвать. — Значит так, ребятня, играем что-нибудь неторопливое, а то у Бокуто наверняка после перерыва кривые ручонки, — тут же реагирует Тетсуро, метнувшись к своей гитаре. — Эй! — подаёт голос Котаро, ёрзает на сидении и пытается размять онемевшие руки. Акааши встаёт прямо перед ним и накидывает на плечо ремень бас-гитары. Бокуто рассматривает его со спины, любуется трогательным изгибом и завитками чёрных волос. Акааши в своей чёрной тунике кажется особенно изящным, загадочным и притягивающим, хочется сорваться с места, схватить его за руку и умчаться с ним куда-нибудь, где можно спрятать его от всего мира и только для себя раскрывать все его тайны. Акааши Кейджи — личное прекрасное сумасшествие Бокуто Котаро, охватившее его ещё в старшей школе и не отпускающее, сколько бы времени ни прошло. Репетиция наконец-то начинается, и у Бокуто не сразу получается попасть в нужный ритм, потому что руки совсем не слушаются, а в голове беспрерывно рифмуются строчки про бледную шею и ключицы, и Котаро думает, что ему точно придётся взяться за написание новых песен, раз у Куроо сейчас временный творческий кризис. Ко второму куплету Бокуто уже привыкает к песне, и Куроо даже больше не стреляет в него злобными взглядами и не покашливает сердито, прерывая пение. — А ты не такое позорище, как я думал! — усмехается он после сыгранной песни. — Пошёл ты! — вскидывается Бокуто. — Через пару репетиций я вернусь в форму, и ты уссышься от моей игры! — Жду с нетерпением, — щёлкает его по носу Тетсуро и снимает с себя гитару. — А теперь идём в забегаловку есть помоечную пиццу, которая будет казаться самой лучшей пиццей на свете, потому что есть я её буду в компании моего самого лучшего друга! — Ты сказал, что я позорище! — Хорошо, идём есть помоечную пиццу с моим помоечным позорным другом! — Гадёныш. — Лошня. Кенма с Акааши решают не вмешиваться и выходят из зала в солидарном молчании. — Говно какое-то, а не пицца, конечно. — Эх. — Но ты всё равно мой самый лучший любимый бро! — Бро! — Боже, я и не думал, что так по этому скучал, — пораженно выдаёт Кенма, наблюдая за трогательными объятиями двух дуралеев. Акааши сидит напротив Бокуто, неторопливо жует и не поднимает взгляд со стола. Бокуто хочется его как-то растормошить, дотронуться, поделиться огурчиком со своего куска пиццы и чмокнуть в щёку, но он продолжает сидеть смирно, украдкой бросая взгляды на тонкие пальцы. — Ну и… Когда выступаем? — спрашивает он, стараясь скрыть в голосе напряжение. Бокуто ждёт, что на его вопрос ответит Куроо, но вместо него отзывается Акааши: — У нас нет времени на выступления, Бокуто, у нас у всех работа. Бокуто решает промолчать о том, как он рад снова слушать голос Кейджи, но зато теперь смотрит на него прямо, не исподтишка. — Ты разве не учишься? — Как-то не сложилось. — Ладно, — Бокуто улавливает мрачный тон и медленно кивает, — и где ты работаешь? — В аптеке. — О, — Бокуто успевает прогнать из головы образ Акааши в белом халате, пока мысли не понеслись куда-нибудь дальше. — А ты, Кенма? — В магазине видеоигр, — отвечает тот, брезгливо выковыривая из пиццы оливки. — А я продовольственная королева, — гордо заявляет Куроо, втихаря сложивший на столе из клочков салфетки неприличное слово. Бокуто смотрит на него с неподдельным восхищением. — Так а что случилось с универом? — снова пытается выяснить Куроо. — Это длинная история, не хочется ею портить такой классный вечер, — отмахивается Бокуто, ловя на себе подозрительные взгляды. Куроо решает сменить тему, охотно делится новостями и с удовольствием сплетничает, и остаток вечера больше не мучает Котаро тревожными мыслями, а ещё он старательно делает вид, будто не замечает того, что Акааши теперь не спускает с него глаз. Из кафе они вываливаются с ворчанием и нытьем о закрытой любимой пиццерии. На крыльце Куроо останавливается поправить Кенме капюшон, а Бокуто оказывается рядом с Акааши, разглядывает его ресницы, замечает, как тот вздрагивает от прохладного вечернего воздуха. Когда он его обнимал в последний раз? Чуть меньше, чем вечность назад, определённо. — Давай я провожу тебя? — предлагает Котаро, которому до скулежа хочется побыть с Кейджи наедине. — Не нужно, — качает головой Акааши и обнимает себя за плечи. — Тебе холодно? — не сдаётся Бокуто. — Дать тебе мою куртку? — Спасибо, я в порядке, — отказывается Акааши и отворачивается, выглядит то ли смущённым, то ли встревоженным. Он ведь под кожей был, под рёбрами, на внутренней стороне век — как вообще получилось выжить, когда каждый новый день был лишь очередным душащим “без него”? — Как у тебя дела вообще? — Бокуто понимает, что с ума сойдёт, если сейчас вот так просто отпустит Кейджи, так и ничего за сегодня не добившись. — Как мама? Акааши как-то странно дёргается, стекленеет взглядом и впивается пальцами в своё плечо. — Мне пора идти, — бросает он, коротко машет на прощание Куроо и Кенме, снова прячет себя под замком из рук и скрывается в полумраке улицы. Бокуто смотрит ему вслед, отмирая всеми внутренностями. Куроо рядом неловко покашливает. — Ладненько, мы тоже тогда пойдём, — с наигранным спокойствием говорит он. — Мы с Кенмой переехали почти сразу после твоего отъезда. Вон кстати где мы живём. Он тычет пальцем на пятиэтажный дом, и Бокуто равнодушно смотрит в указанную сторону. — В центре живём, мы крутые, — пытается похвастаться Тетсуро. — В центре дыры, — добавляет Кенма. — Всё равно крутые. Бокуто горько улыбается, вспоминает, как Куроо всегда мечтал об их с Кенмой собственном уголке. — Я за вас рад, вы молодцы, правда, — Котаро действительно рад и даже горд, хоть и по его лицу сейчас этого не скажешь. Но Куроо с Кенмой всё равно всё понимают. — А мы рады, что ты снова с нами, — улыбается Тетсуро, потряхивая Бокуто за плечо. Они с Кенмой уходят, и Бокуто так и остаётся стоять самым чужим человеком в городе. Вечер растекается по венам тягучей смолой, и хочется взвыть на одурманенную туманом луну.