***
Со временем Джуничиро стал чувствовать к Чуе что-то большее, что у него самого вызывало недоумение. Он начал восхищаться Накахарой, его переполнял внутренний восторг при одном только виде него в классе, где Танидзаки всё же старался брать над собой контроль на уроках и не отвлекаться на созерцание Чуи; мельком на перемене, когда только Накахара не сидел где-нибудь в уголке подальше от всех, а время от времени прогуливался по коридору, думая о чём-то далёком; изредка в столовой, так как обедали они в разное время и пересечься никак не получалось, ведь у сестрички была какая-то новомодная и странная, по мнению Танидзаки, диета, из-за которой ей приходилось есть определённую еду в определённое время, в какое она таскала за собой в кафетерий и брата. Джуничиро каждый раз, где бы он не находился, высматривал Чую, хоть и пытаясь это сделать незаметно, не привлекая пристального внимания сестрички. Танидзаки искал его всюду, пробегаясь, хотелось думать, лишь мимолётным взглядом из стороны в сторону, надеясь увидеть хотя бы где-нибудь Накахару. Хоть они и были одноклассниками и видеть друг друга могли постоянно на всех уроках, однако во время учебного процесса Джуничиро не позволял себе засматриваться на Чую, да и, собственно, ему особо не нужно было на него глядеть, ведь тот сидел с ним за одной партой, и Танидзаки, главное, чувствовал его рядом с собой, и ему этого было вполне достаточно для счастья. Джуничиро мог чувствовать дыхание Чуи, дышать с ним в такт и вкушать исходивший от него невероятный запах, будоражущий Танидзаки, то была необычная смесь аромата стирального порошка от одежды, хорошего дезодоранта и, скорее всего, дорогого, по мнению Джуничиро, одеколона. Танидзаки восхищался Накахарой, в каждом его движении находил что-то поистине прекрасное, словно другие люди так плавно и красиво двигаться не могли, будто только Чуя был изящен во всём, что бы он ни делал. Больше всего Джуничиро нравилось смотреть на руки Накахары — ладони его были маленькими, совсем легко помещались в руках у самого Танидзаки, они были, казалось бы, всегда-всегда холодными, независимо от погодных условий. Ладони Чуи хотелось согревать своим тёплым дыханием, своими такими же тёплыми и ласковыми комплиментами в адрес его рук и не только. Джуничиро всё чаще и чаще желал касаться Накахары, его ладоней. Гладить их своими длинными пальчиками, пробегаться подушечками пальцев по внутренней стороне ладошки, целовать её тыльную сторону, носом вырисовывать разные узоры на его руке, на обеих. Кисти Чуи были на вид так хрупки, что, казалось, одно неправильное или резкое движение могло их сломать. Танидзаки, если бы Накахара позволил, чаще касался бы его рук, берёг бы каждую клеточку его тела, дотрагивался бы аккуратно, как только мог бы, следил бы за каждым своим движением, чтобы хрупкое тельце одноклассника не разломалось, не разбилось как хрусталь. Джуничиро действительно сравнивал Чую с хрусталём, ведь ему казалось, что именно из него и сделан Накахара. Танидзаки прослеживал в движениях Чуи только хрупкость и лёгкость, какую у мужчин никогда раньше не видел, какую замечал только у своего обожаемого. Даже голос Накахары, казалось, был хрустальным, бархатным, что неважно было, о чём он рассказывал — приятно было его просто слушать, даже не вникая в то, что он говорил. А сравнивая низкий и красивый голос Чуи со своим хриплым, Танидзаки восхищался всё больше Накахарой — по мнению Джуничиро, в нём всё было идеально, какого идеала он не видел даже, раннее, в сестре. Танидзаки завораживали движения пальчиками Чуи, когда он на уроке, если ему было то ли скучно, то ли просто печально на душе, или он задумывался вновь о чём-то своём и далёком, барабанил подушечками пальцев какую-нибудь мелодию. В голове Джуничиро сразу представлялся неведомый волшебный лес, где прекрасно и красиво пели без умолку птицы, где каждый звук был прекрасен, как голос у Накахары, как издаваемый ритм от его пальчиков. Казалось, что, барабаня пальцами по столу, Чуя пытался войти в ритм тех птиц, стараясь попасть в такт их трелям. И Танидзаки снова переполнял дикий восторг, отчего даже изредка у него перехватывало дыхание. Смотря на Накахару со стороны, он видел в нём только достоинтства, даже характер его не был помехой для Джуничиро. И если в сестре Танидзаки на сей момент не мог найти ничего хорошего, а лишь только недостатки, коих он насчитывал бесконечное множество, то в Чуе всё было идеально. Джуничиро мог восхититься каждой мелочью в Накахаре, будь то невероятно прямая осанка, какая задавала ему больше величественности и элегантности; походка, словно кошачья, ведь ступал Чуя всегда осторожно, маленькими шажками, будто подкрадывался к кому-то, что делало его ещё неверноятно красивее, а изящное повиливание бёдрами только больше заставляло убеждаться Тандзаки в том, что Накахара совершенно точно похож на кошку, словно бы он действительно подражал представителям её рода. Чуя манил своими осторожными, плавными и невероятно завораживающими движениями; голосом, который хотелось слушать, который ласкал слух; глубиной своего взгляда; необычайным, казалось, цветом очей, оттенком моря, переливающегося разными цветами — от тёмно синего до светло-бирюзового. Казалось, в зависимости от настроения у Накахары менялся оттенок глаз, переливаясь самыми красивыми цветами. Джуничиро искренне считал Чую потрясающим человеком, он был ярким, необыкновенным и манящим своими внеземными чарами. Натуральный цвет волос Накахары был настолько же ярок, как и он сам, как и исходящий из него луч солнца, который улавливал только лишь Танидзаки, на бледной коже цвет волос выделялся в разы сильнее и становился не просто тусклым оранжевым, а ярко-рыжим. Местами Джуничиро сравнивал Чую уже с хитрой лисицей. Чуя был очарователен, невероятно обаятелен и привлекателен. Джуничиро сравнивал его с самыми красивыми цветами, какие только мог знать и хоть раз в жизни видеть, каждый раз подбирая всё новый и всё более красивый, подходящий внеземной красоте Накахары цветок. Чуя был необыкновенным просто в силу того, что с виду он казался хрупким, однако на самом деле в нём была мощь, какой Танидзаки никогда не овладеть. Хотелось видеть, как Накахара расцветал бы, как цветок, маня Джуничиро в разы сильнее, ведь любой человек, который любим, которому дарят любовь, расцветает на глазах.***
Во время тяжкой и долгой болезни, при какой Накахара лежал в постели, почти не вылезая, несколько долгих и мучительных недель, после которых ему ещё предстояло восстанавливать упущенное в школе, проведённых в компании одной лишь любимой мамой, Чуя чаще всего либо спал, либо, лёжа на спине, сверлил взглядом потолок или, с трудом переворачиваясь на живот и опираясь о спинку кровати ручками и подбородком, укладываясь грудью на подушку, смотрел своими красными глазами в окошко, где видно ему было только небо с облаками. Накахара всегда тяжело переносил болезни в силу того, что настигали они его редко, а если он всё подцеплял какую-то заразу, то довольно сильную, после которой ещё долго не мог встать с постели. Родители Чуи не позоляли ему видеться с одноклассниками, а в частности — с Танидзаки, ведь только он был более всего близок к Накахаре, да и сам Чуя не способен был ни сказать что-либо, ведь у него начинался приступ дикого кашля и, к тому же, Накахаре было слишком плохо, чтобы разговаривать, ни написать хоть слово не мог. Чуя не имел возможности делать решительно ничего, ведь двигался он с большим трудом, не мог сосредоточиться и вообще хоть что-то понять, кроме того, о чём с ним разговаривала, чтобы хоть как-то повеселить сына, или что спрашивала мать. В ответ ей Накахара мог только кивать или, наоборот, вертеть головой из стороны в сторону в знак того, что он либо не согласен с её вопросом, либо это означал отказ с его стороны. Коё всеми силами пыталась поднять быстрее Чую на ноги, не жалела денег на дорогие лекарства для любимого сына, однако его организм плохо их воспринимал, если вообще это хоть как-то делал. Накахара долго шёл на поправку, врачи, которых мадам Озаки вызывала на дом, ничего особенного по поводу его болезни не говорили — она была не так серьёзна, чтобы разводить панику на пустом месте, просто организм у Чуи слабый, и в силу всего этого с болезнью бороться ему тяжело и долго, однако не безрезультатно. Накахара чувствовал себя ещё хуже, если оставался совсем один — даже без мамы, ведь той в любом случае не давали слишком частых отгулов, да и, впрочем, находясь вместе с Коё или точно таким же многоуважаемым и любимым отцом, Чуе всё равно кого-то рядом не хватало, и он чувствовал, как его проедало не просто одиночество, а невыносимое и ухудшающее его и так плохое состояние одиночество. Он не ощущал, если можно так сказать, полноценную семью из-за того, что вместе с ним не было ещё одного любимого человека. Накахара не думал, что это связано с тем, что он был единственным ребёнком в семье — он хотел видеть и чувствовать рядом с собой человека любимого не в силу родственных связей, а просто потому, что он был дорог Чуе, дорог его сердцу и душе. Однако вскоре совершенно точно, не обманывая самого себя, Накахара осознал, что не хватало ему именно Тандзаки. С некоторых пор, после долгих размышлений в одиночестве, Чуя понял, что он ему мог всецело доверять, что того Накахара очень ценил и даже берёг, но пока не думал, что они с ним больше чем просто друзья. Однако это не мешало Чуе постоянно вспоминать о Джуничиро в любой момент, будь то ему было грустно и печально на душе, плохо во всём организме или, наоборот, немного легче, желать с ним встретиться или хотя бы поговорить по телефону. Накахаре стали видеться образы своего одноклассника в небе, когда он смотрел на облака, да даже просто если Чуя взирал на потолок, он представлял там только Танидзаки. Возможно, этот мальчик и послужил неким толчком, ведь, как только Накахара осознал, что сильно одиноко ему именно без Джуничиро, на поправку Чуя стал идти быстрее и стремительнее. Накахара не говорил Танидзаки на прямую, что после болезни понял, что тот ему действительно дорог, и он считал его уже своим лучшим другом, однако всем видом это показывал, выдывая свои, как казалось, только лишь дружеские чувства в хорошем отношении к Джуничиро, искренних улыбках, хоть и совсем лёгких, коих Чуя стал показывать ему в разы чаще, да и, собственно, просто по глазам читалось, что он был рад быть в компании с Танидзаки и не желал надолго разлучаться с другом. Чуя стал мягче в лице, в нём пропадало безразличие и холод, если рядом оказывался Джуничиро, что даже ему самому нравилось, ведь он чувствовал что-то поистине волшебное у себя внутри, когда видел Танидзаки.***
Стремительно вбежав в школьную столовую, Джуничиро стал внимательно осматривать её вдоль и поперёк, разыскивая одного рыжего коротышку, который прятался где-то в куче других учеников, зашедших на обед. Зная, что Накахара терпеть не мог еду, какую готовили сами поварихи школьного кафетерия, предпочитая домашнюю и, как отзывался о ней Чуя, когда Джуничиро мог краем уха услышать, невообразимо вкусную пищу, приготовленную руками любимой мамы. Танидзаки с неким облегчением вздохнул, вспомнив об этом, однако нервозность вовсе не пропала. После долгой беседы с сестрой ещё на прошлой перемене, когда Джуничиро случайно узнал, что сестричке нужно было уйти на какую-то репетицию к школьному празднику, и ему тогда можно было, по идее, не идти на неё вместе с Наоми за ручку, а отдохнуть от неё, как он сам решил, Танидзаки всего трясло, ведь уговаривать сестру было невыносимо тяжело и терпеть её наглое поведение у Джуничиро сил и нервов больше не хватало, из-за чего в душе он просто разрывался на два фронта. С одной стороны ему хотелось проводить гораздо больше времени с Накахарой, ведь тот теперь стал относиться к нему в разы приветливее и дружелюбнее, что грело сердце Танидзаки, однако и сестру не хотелось обижать, да и тем более зная, что она могла и увязаться за братом, чего больше всего не хотел Джуничиро. Ему нравилось проводить время только вместе с Чуей, только лишь вдвоём, без сестры и других помех. Но от Наоми избавиться было просто невозможной задачей для Танидзаки. Джуничиро с широко распахнутыми глазами стал мотать головой в разные стороны, пытаясь найти в серой ораве учеников одну яркую личность, в какой ярко было всё — от рыжих волос до одежды. Красный пиджак и зелёные брюки должны были выделяться на фоне других, одетых в серое или чёрное, однако Танидзаки больше полагался всё же на волосы Накахары, надеясь именно по ним заметить где-нибудь Чую. Найти Накахару было достаточно трудно, ведь вокруг в это время учеников в столовой разводилось как муравьёв, а небольшой рост Чуи только прятал его от глаз Джуничиро. Танидзаки пришлось встать на носочки и даже несколько раз подпрыгнуть, пока он не увидел, как в самой середине кафетерия Накахара поднялся с корточек, укладывая на столе контейнер с едой и немалых размеров термос. Глаз Джуничиро мгновенно перестал дёргаться, и Танидзаки смог вновь с облегчением вздохнуть, найдя, наконец, одинокого одноклассника. Нервный Джуничиро, боявшийся, что в любой момент его могла найти сестра и опять начать доставать, потащив с собой на репетицию, слегка подрагивающими руками сильно натянул рукава толстовки вниз, закутав в них ладони, и быстрыми шажками, чуть качаясь из стороны в сторону, стремительно направился к столику, где уже сидел с открытым контейнером и, видимо, отвлёкшись на свои мысли, уставившись в окошко, Накахара. — Чуя, м-можно присесть? — испуганным вглядом посматривал на дверь у входа в столовую Танидзаки, прерывисто дыша. Выйдя из транса, Накахара вздрогнул, услышав знакомый с хрипотцой голос одноклассника. — Да, конечно. Мог и не справшивать, Танидзаки, — обернулся в сторону Джуничиро Чуя, взглядом пробегаясь с ног до головы по однокласснику и осматривая его состояние, прожигая взором. Дрожь у Танидзаки взволновала Накахару, и в лице он мгновенно изменился, нахмурившись. — С-спасибо, — шумно сглотнул Джуничиро. Взявшись за край стола двумя руками, Танидзаки, направив взгляд на, казалось, действительно беспокоящегося Чую, сел на ближайший стул, тут же лицом повалившись на столешницу, тяжело выдохнув. — Танидзаки, ты какой-то дёрганный… Что-то случилось? Хотя… можешь не говорить. Дело в сестре, я правильно понимаю? Накахара положил руку на макушку Джуничиро и аккуратно, ласково и бережно стал поглаживать его ладонью по волосам, перебирая в пальчиках его медные пряди, слегка подчёсывая. Танидзаки была безмерно приятна забота со стороны возлюбленного, он даже не думал, что Накахара когда-нибудь сам поинтересовался бы проблемами в жизни Джуничиро. Танидзаки повернул голову в сторону и мягко улыбнулся, получая колоссальное удовольствие от поглаживаний Накахары, от прикосновений его руки. Казалось даже, что Чуя игрался с волосами Танидзаки, как маленький котёночек, ловко и одновременно с этим заботливо перебирая их между пальчиков. И самому Накахаре было весьма приятно чесать Джуничиро по затылку, мягко гладить и изредка небольно впиваться в его макушку неострыми ноготками. Чуя улыбался и сиял. С каждым днём Чуя и Танидзаки становились всё ближе друг к другу, испытывая чувства сильнее прежнего. — Верно, — вздохнул Танидзаки, приподнимая голову. — Наоми стала слишком доставучей в последнее время, — Джуничиро подхватил ручку Накахары, как только полностью поднял голову, со своей макушки, когда она стала подать, — а я не могу ей сказать об этом, иначе она обидится на меня и, возможно, родителям пожалуется. — Какой ты мягкотелый, Танидзаки. Не стоит так боятся своей сестры, скажи ей прямо, что больше не хочешь с ней постоянно находиться рядом. Думаю, она поймёт, — взглянул прямо в глаза однокласснику Накахара, стараясь убедить в своей правоте и внушить доверие. — Ты плохо знаешь Наоми, Чуя, — вновь опечалившись и тяжело вздохнув, лёг на стол, взяв в руки ладонь Накахары и заворожённо её осматривая, — с ней не всё так просто, она меня не отпустит, — стал аккуратно касаться руками ладошки Чуи, перебирая его пальчики своими, разглядывая каждый ноготок, каждую венку на его руке, переплетая с ним пальчики и чуть улыбаясь. — И почему же ты так считаешь? Отчего-то Накахара чувствовал что-то тёплое внутри себя, когда его касался Джуничиро, сердце и душа его согревались, словно бы по венам кровь прибавляла не только свою скорость, бурными потоками распространяясь по организму Чуи, но и температуру. Накахаре нравилось, если Танидзаки ласково его трогал, особенно когда касался рук, ведь те были постоянно холодными, а теплота со стороны Джуничиро их отогревала. — Прости, не думаю, что тебе это интересно, — Танидзаки с силой сжал ладонь Чуи, однако сразу же её отпустил, отстранившись от Накахары, вновь подняв голову и уставившись в сторону окна, чуть нахмурив брови. — Танидзаки, ты мне не доверяешь? — печально вздохнул рыжеволосый, убрав руки со стола и опустив взгляд вниз. — Нет-нет, Чуя, не в этом дело! — вернул взволнованный взгляд на Накахару. — П-прости, просто не хотел тебя заваливать своими проблемами. — Танидзаки, но мы ведь с тобой друзья… Я тебе доверяю, а ты разве нет? Ты меня стесняешься? Я тебя не укушу, Боже. Ты же знаешь, что я хороший слушатель. Всякое же в жизни бывает, — вскинул голову Чуя. — И если бы меня действительно не волновало твоё состояние и твои проблемы, при которых я, возможно, хоть чем-то смог тебе помочь, я бы не спрашивал. Разве ты мне не веришь? — Я… Прости… Накахара смотрел на Танидзаки внимательно, словно гипнотизировал его взглядом, призывая открыться и выложить всё, что его беспокоило. И чем больше Джуничиро глядел в очи своего одноклассника, тем больше убеждался, что тот его не просто выслушает, а действительно поддержит так же, как раньше он сам. — Ну же, Танидзаки. Я тебе не сделаю ничего плохого. Я же вижу, что ты сегодня нервознее обычного после встречи с сестрой. Расскажи, ты же можешь со мной поделиться, ведь я, смею надеяться, твой лучший друг, а от друзей разве есть секреты? Ты всегда меня выслушивал, да и, думаю, всегда выслушаешь, верно? Я разве не могу тебе так же помочь? Я хочу тебе помочь, ведь ты мне всегда помогал, за что я искренне тебе благодарен, — Чуя чуть наклонил голову в бок и мягким взглядом взирал на Джуничиро. Глубоко вдохнув и так же сильно выдохнув, Танидзаки чуть расслабился, взглянув в глаза Накахары и, слегка нахмурив брови, несколько раз коротко и судорожно ему кивнул, прокряхтев себе под нос. Чуя улыбнулся ещё чуть шире в ответ Джуничиро и подозвал его сесть рядом с ним, пару раз похлопав ладонью об обивку рядом стоящего стула. На зов Накахары Танидзаки, немного помедлив из-за нахлынувшей волны мурашек, сильно вздрогнув, откликнулся, аккуратно проползав по второму стулу в правую сторону, и, выйдя из-за стола, сразу сел вместе с Чуей. Джуничиро слегка дрожащими руками взялся за руки Накахары, держа их на коленках Чуи, крепко сжимая. — Можно шёпотом? — уложил голову на плечо Накахары Танидзаки, носом подобравшись к самой его шее. — Не хочу чтобы кто-то другой слышал, только ты. — Да, конечно, — вырвав одну руку из рук Джуничиро, обхватил Танидзаки за спину, приобняв, оставив руку на его предплечье, чуть сжав, а позже мягко поглаживая. — Сестра… она в меня, кажется, действительно по уши влюблена. Но не как в брата. Она любит меня, считает своим парнем. Ты видел, что я постоянно нахожусь рядом с ней. Да, Наоми меня и раньше опекала, однако не так сильно, как сейчас. Её опека стала чрезмерной, забота, в которой я даже не нуждаюсь, любовь её… она мне больше не нужна. Но ты верно подметил, что я слабохарактерный. Не могу и не знаю, как ей сказать, что всё, что она там себе напридумывала — не есть действительность, что я не люблю её и не считаю своей девушкой. Мне… сложно и я боюсь её обидеть. Но из-за этого мне только самому плохо, терпеть её поведение. Я упираюсь, когда она начинает лазить у меня под футболкой, а она только напористее туда лезет, а ещё… подбирается ниже, и я уже не знаю, что с ней сделать. Я, конечно, буду себя держать в руках, но Наоми… стала такой навязчивой, всё чаще и чаще забирается ко мне под одеждой, я уже боюсь, что она когда-нибудь дома встретит меня голой с пачкой презервативов. Мне неудобно от этих мыслей, и вообще… — Джуничиро тяжело вздохнул. — Не знаю, что делать с сестрой, как хотя бы намекнуть ей на то, что я являюсь ей только братом, а не парнем. Не стоило ей давать столько свободы раньше, она ко мне так привязалась… Но не могу себя пересилить и сказать ей всё в лицо. — Я понимаю твои чувства, хоть моя проблема чуть иная, но всё же у неё есть схожесть с твоей. Всё будет хорошо, Танидзаки, не стоит бояться сестру, вам просто нужно поговорить по душам с ней, обиды старые когда-то да забываются. Главное — во всём разобраться, выслушать друг друга и понять. Если ты и дальше будешь поддаваться влиянию сестры, то так и будешь до конца своих дней страдать и мучиться. Танидзаки, я не хочу видеть, как ты, если можно так сравнить, вянешь на глазах. Моих глазах. Я не имею ни малейшего желания видеть тебя в плохом расположении духа и вообще в плохом состоянии, я вижу, что у тебя не всё в порядке, и меня это нередко стало беспокоить. Танидзаки, я хочу видеть у тебя на лице, как прежде мог лицезреть, улыбку, сверкающие добротой глаза, я хочу, чтобы ты вновь излучал доброту и спокойствие. А ты дёрганный. Я не желаю видеть тебя в подобном состоянии, мне нравится, как ты улыбаешься и мне очень важно, чтобы ты улыбался. Ведь тогда… хочется улыбаться и мне. Мне приятно видеть тебя в хорошем настроении, ведь тогда и моя нервозность пропадает. И я волнуюсь за тебя, когда ты так плохо выглядишь, я действительно за тебя переживаю. Пожалуйста, поговори с сестрой. И если не можешь сам, я имею в виду в одиночку, то я всегда готов тебе помочь и поддержать. Джуничиро чувствовал, как влюблялся в Накахару всё сильнее, с каждым его словом. В каждое его слово. Во всём ощущалось что-то волшебное, исходившее из самого сердца Чуи. Танидзаки грелся, понимал, что его переполняла любовь к Накахаре, что она совершенно точно была неподдельна. Джуничиро просто не смог удержаться, чтобы не обнять Чую, крепко зажав его за талию в своих руках, вновь прильнув к его плечу и чувствуя тепло, казалось, исходившее не только от его тела — от души Накахары. Возможно, Чуя тоже что-то испытывал к однокласснику. Танидзаки хотелось в это верить, но пока он не убедился в этом полностью, то признаваться в своей любви не стал, да и достаточно ему было просто расцветать внутри, несмотря на то, что на тот момент любовь казалась безответной. Джуничиро наслаждался лишь тем, что Накахара, по крайней мере, был просто рядом и что Танидзаки просто мог его тайно любить, в каждом движении этого особо даже не скрывая. — Спасибо, Чуя, что выслушал, я тебе, правда, благодарен. «И безумно влюблён». Накахара слегка опешил от такого поведения одноклассника, обнимались они в первый раз да ещё и на глазах у многих учеников, видевших их «сладкую парочку». Однако отпираться Чуя не стал — ему было действительно, на собственное удивление, приятно находиться в объятьях Джуничиро. — Мы ведь друзья, Танидзаки. Должны друг другу помогать, — обхватил шею Джуничиро Накахара. «Хочу верить, Чуя, что мы что-то большее…» *** Видимо, Джуничиро очень повезло, ведь репетиция у Наоми продлилась не просто на одну короткую перемену, а на несколько уроков, чему Танидзаки был безмерно рад, ведь мог теперь даже на перерывах между учебным процессом находиться рядом с Накахарой. Сидя на первом этаже перед последним уроком в почти безлюдном месте, где только изредка показывались ученики, выходившие из столовой, Джуничиро и Чуя хорошо устроились и почти в тишине наслаждались компанией друг друга. Портфели одноклассники сложили рядом с собой на соседнем стуле, а сами расположились совсем близко к друг другу. Накахара прильнул затылком к плечу Танидзаки, взяв в правую руку телефон, а Танидзаки, в свою очередь, просунув руку через талию одноклассника, подхватил левую ладонь Чуи, легонько ту начав сминать в своей руке, что, казалось, нравилось не только ему самому, но и Накахаре тоже, ведь он время от времени вскидывал голову и, смотря в глаза Танидзаки, на удивление, широко улыбался, сияя очами. А когда Чуя вновь отводил взор на телефон, опустив макушку, Джуничиро томно вздыхал, устраивая свою голову на макушке одноклассника, чуть теревшись о его волосы и даже изредка зарываясь в них носом, вкушая невероятный аромат. Возможно, вскидывал голову Накахара ещё и по этой причине, ведь всякие ласки Танидзаки доставляли ему безмерное удовольствие, чему он сам стал с недавних пор удивляться, однако постепенно привыкая к ним, но всегда получая блаженство. Всё, что ни делал Джуничиро, будь то брал его ладонь в ладонь, смотрел глаза в глаза, иногда, сам того не замечая, нюхал его волосы или просто заворожённо смотрел, что взгляда не мог отвести долгое время, даже если на него уже вопрошающе глядел Чуя, не совсем понимая, почему одноклассник так себя вёл, всё больше и больше нравилось Накахаре, приносило немыслимое блаженство. И Чуя с каждым часом стал всё больше желать, чтобы Тандзаки вновь его обнял, ведь тогда Накахара ощутил бы себя снова ещё счастливей, чувствуя того человека, какого, казалось, любил всю свою жизнь, с которым был знаком и кто был ему близок всю жизнь. Чуя ощущал с каждой минутой всё более глубокое чувство внутри себя, испытываемое к Джуничиро, и оно ему доставляло колоссальное удовольствие, казалось, в душе его расцветали цветы, разнося запах… любви? Накахара в этом ещё сомневался, однако не упускал и такого, ведь, как он сам говорил, в жизни всякое бывает. Но разве плохо любить человека одного с тобой пола, если именно он доставляет тебе неподдельное счастье, какое не приносил никто другой? Чуя всё больше убеждался, что в этом нет ничего ужасного. — Накахара, тебе просили передать дополнительные задания по алгебре, как ты и просил, — прервал тишину и умиротворение сладкий голосок, немало раздражавший Накахару. Дадзай стоял, наклонившись почти к самому лицу Чуи и хитро ему улыбаясь, оперевшись одной рукой о спинку стула с мягкой обивкой, в другой руке держа несколько бумажек, видимо, с теми самыми дополнительными заданиями по алгебре. На одном из таких сзади просвечивала жирная надпись, написанная, верно, гелевой ручкой, однако разобрать её было довольно трудно. Но, верно, Дадзай снова таким способом приглашал Накахару куда-то с ним сходить после занятий. — Спасибо за помощь, Осаму, но я мог и сам забрать их у господина Куникиды, — выхватил из руки Дадзая небольшие листочки с распечатками Накахара. — Или ты подался в почтальоны? — бросил угрюмый взгляд на Осаму, прожигая его злостным взором. — Ну что ты, Чуя? Мне для тебя, — Дадзая наклонился ещё чуть ближе к лицу Накахары, опаляя его своим, казалось бы, не просто тёплым, а горячим дыханием, — ничего не жалко, — ехидно улыбнулся Осаму, в глазах его мелькали огоньки. — Я могу и позаниматься с тобой алгеброй. Хах, прямо сейчас даже, давай? — ещё шире, как хитрый лис, улыбнулся Дадзай, показывая все свои тридцать два зуба. — Можешь сесть ко мне на коленки, я объясню то, что тебе непонятно. Сидевший в то время в непонимании и отчего-то ярости Танидзаки прожигал злобным взглядом Осаму не меньше, чем сам раздражённый в край Чуя. Накахара прошипел себе под нос, однако, как только Джуничиро взял его руками за плечики, чуть те сжав, успокаивая таким способом не только Накахару, но и самого себя, Чуя ненадолго прикрыл глаза и глубоко вдохнул, театрально кашлянув. — Я не нуждаюсь в твоей помощи, Осаму, можешь даже не просить. Тем более что сейчас уже скоро конец перемены. И я не раз тебе говорил, что с тобой рядом мне находиться противно, что меня раздражают твои подкаты ко мне, что я не выношу твою смазливую рожу, поэтому… Отстань ты уже от меня наконец, придурок! Накахара просто выплюнул эти слова в лицо Дадзаю, после чего коротко выдохнул, внимательно смотря на ученика из параллельного класса. Однако того, казалось, только позабавил Чуя, а слова для него были пустыми, словно ничего не значили. — Да ладно тебе, Чуя, — мило улыбнулся Осаму, усмехнувшись и потянувшись к щеке Накахары, словно присоска, поцеловав его до красноты. Хамское поведение со стороны Дадзая выводило из себя Накахару, хоть он и старался оставаться более-менее спокойным, держа в себе желание ударить Осаму по паху. — Да кто тебе, сволочь, позволил меня целовать?! — оторвав щёку от губ Дадзая, теснее прижался к, казалось, кипящему от злости Джуничиро. — Я разрешил, а что такого? — вновь стал приближаться к лицу Чуи Осаму. — Я не твоя вещь, ты не имеешь ни малейшего права делать со мной всё, что хочешь! — Верно, Чуя, ты не моя вещь, ты почти что мой парень. И если бы я делал с тобой то, что хотел, то давно бы уже отымел тебя где-нибудь, — рука скользнула по бедру Накахары. — Но раз твой зад пока в порядке, то, значит, я хорошо держусь, видишь? — Вот и не трогай меня дальше, идиот! И я не «почти твой парень» — я тебе никто и буду никем тебе всегда! — Но я же люблю тебя, Накахара, — наклонился к самым губам Чуи. В глазах читалась лишь похоть, но никак не искренняя любовь, как казалось рыжеволосым. Дадзай уже был готов захватить Накахару, как хотелось ему самому, в глубокий и страстный поцелуй, однако готовый, казалось, убить на месте Осаму Джуничиро прошёлся ногой по его мягкому месту, отчего тот отпрыгнул назад и сжался в комок от сильной боли, громко взвыв. Танидзаки обхватил талию Чуи руками и, посадив к себе на коленки, тесно прижал себе, прильнув подбородком к плечу Накахары и опаляя Дадзая взглядом со всей своей злобой, какая только могла быть в Джуничиро. Хамское поведение по отношению к его любимому человеку вывило Танидзаки из себя. Ради Чуи он был готов свернуть горы, сжечь весь мир, этого треклятого Осаму, так нагло пристававшего к Накахаре. Джуничиро пыхтел как бык на арене, увидевший у матадора красный кусок ткани, словно бы этим алым лоскутком был Дадзай, а представителем парнокопытных являлся сам Танидзаки. — Осаму, тебя заботит только собственное мнение, ты совершенно не думаешь о других, а в частности о Чуе, — Джуничиро хрипел больше обычного. — Ты думаешь только о себе, тебе неважно то, что испытывает сам Накахара. Да, ты держишь в себе свои потребности, однако это не делает тебя героем, ведь многие так вынуждены поступать, не имея возможности исполнить свои желания. Почему ты не можешь понять, что Чуе противно с тобой не просто даже разговаривать — находиться вблизи? Ты ходячий недомерок, вот что я тебе скажу. И не смей больше трогать Накахару, в тебе он не нуждается и не будет никогда нуждаться. Ты слишком наглый для того, чтобы Чуя к тебе хоть что-то испытывал хорошее. И поступаешь ты по-хамски, не задумываясь, что ему неприятны твои касания и поцелуи, всё, что ты делаешь по отношению к нему. Накахара мягко улыбался, смотря на то, как за него волновался и переживал Танидзаки, смотря, как он пытался его уберечь, защитить от нерадивого Осаму. Приятно было, что одноклассник вступился за него. Находясь в объятьях Джуничиро, когда он крепко его к себе прижимал, Чуя чувствовал себя лёгкой пушинкой, в животе порхали стаи бабочек, а дышать становилось всё легче и легче, казалось, ароматом искренней любви. С лица пропала вся злоба, весь гнев, какой раньше вызывал у Накахары морщинки из-за хмурости. Личико разгладилось и стало, верно, на ощупь мягким-мягким, словно бы как кожа у младенца. Чуя обхватил шею Танидзаки руками и с широкой улыбкой и сияющими глазками прижался к нему щекой к щеке, показывая Дадзаю, что его сердце уже было отдано другому человеку, и надеяться этому недомерку абсолютно не на что. Уходя подальше от этих «воркующих голубков», Осаму громко в раздражении, гневе и ярости оттого, что всё шло не так, как он хотел, не получив желанную награду, осыпал «сладкую парочку» всевозможными ругательствами и проклятьями, не скупаясь и желая им всего плохого, что только могло с ними случиться, поливал грязью Джуничиро, обзывая всем, что только в голову приходило, будь то выдрой, ламой с надутой губой, плюющимся верблюдом и ещё множеством животных. В свою очередь, Танидзаки просто кипел внутри себя, а глазами, казалось бы, хотел сжечь с лица земли Дадзая, словно лазерный луч мог исходить из его очей. Джуничиро становился с каждой минутой всё краснее и краснее, алым цветом покрывались его щёки, и всё больше он походил на рака. — Я, кажется, подаю плохой пример, — усмехнулся Накахара, заправляя прядь волос Джуничиро за его ухо. — Не злись, Танидзаки, он уже ушёл и, надеюсь, больше трогать меня не будет, тише, — стал мягко поглаживать по затылку Джуничиро одной рукой, одаривая его добрым взглядом и тёплой улыбкой. — Не позволю… Он больше не дотронется до тебя, обещаю… — словно под гипнозом шептал Танидзаки, обернувшись в сторону Чуи, глядя ему в глаза. Накахара кивнул в ответ и, соприкоснувшись своим лбом со лбом Джуничиро, улыбнулся ещё слегка шире, дыша чуть прерывистее и опаляя тёплым дыханием личико одноклассника. Сияли глаза, а блики, казалось, невероятно красиво подрагивали в каком-то невидоном танце от счастья, что Танидзаки был вновь заворожён и восхищён. — Танидзаки, мне с тобой так хорошо… — чуть взволнованно прошептал почти в самые губы Джуничиро Чуя. — Ты ведь… и вправду в меня влюблён? Танидзаки шумно сглотнул, а сердцебиение его в разы усилилось, а грудь стала вздыматься с большей силой, и Накахара чувствовал, как Джуничиро заволновался не меньше, а скорее, больше него самого. — Танидзаки не бойся, — Чуя наклонился к уху Джуничиро, — я ведь… тебя тоже люблю. Очень. И я обещаю, что нашему счастью помешать никто не посмеет: ни Наоми, ни Дадзай, — нашептал, чуть щекоча своим дыханием Танидзаки, Накахара. — И только потому, что я буду оберегать тебя от сестрички, а ты меня от Осаму. Вернув взгляд на улыбающегося и не верящего собственным ушам Танидзаки, Чуя наклонил голову чуть в бок и накрыл губы Джуничиро своими в простом, но настолько приятном и блаженном поцелуе, прижимаясь к однокласснику ещё чуть ближе, давая вкусить, наконец, те долгожданные губы. Вкус у них был великолепный, был таким же мягким, как и сами губы, нежным и невероятно приятным, какой Танидзаки хотел бы чувствовать чаще на своих губах. Накахара пленил своим лёгким поцелуем Джуничиро ещё сильнее к себе, а любовь расцветала в душе. *** — Чуя, какие у тебя любимые цветы? — блаженство накрывало с головой Танидзаки, он не мог перестать улыбаться после поцелуя, смотря счастливыми глазами в глаза одноклассника. — Камелии, — медленно Чую покрывал румянец на щеках. — Прекрасный выбор, — показал свои белоснежные зубы Джуничиро, искрились его глаза. — Ещё давно я стал сравнивать тебя с цветами, но никак не мог подобрать нужный. Но сейчас… Чуя, ты так же очарователен, как и расцветающие камелии в моей груди. Прекрасно... Расцепив руки с талии Накахары, Джуничиро потянулся к ладоням Чуи, и, убрав их со своей шеи и взяв в свои руки, легонько сжал, и, чуть наклонившись, одарил поцелуями ладони Накахары, как давно мечтал. Казалось, все мечты исполнялись в тот момент. Кожа Чуи была бархатная, такая мягкая, что Джуничиро вновь переполнял восторг и, главное, любовь. — Первый бутон уже раскрылся в моём сердце. Танидзаки, это был мой первый поцелуй…