Завоевать любой ценой

Дейдара лежал на мягких белых подушках медицинского корпуса, где все так и сияло чистотой, закрыв лицо руками, и думал о том, что он родился невезучим. Саске теперь навсегда потерян для него, и Итачи явно не обрадуется такому, и... - Как ты себя чувствуешь?.. Сквозь просвет между пальцами, скрывающими глаза, Дейдара увидел до боли знакомую фигуру за своей спиной. Фигуру в жутко дорогом пальто, с небрежно собранными в низкий хвост волосами такого приятного коричневого оттенка, с чересчур суровым и спокойным лицом. - Сгинь. Дейдара не хотел видеть его. Он хотел забыть его, как страшный сон. Это он во всем виноват. Он один. Ох, ненави... Все началось, когда к Дейдаре, спокойно играющему себе на площадке, подвели пятилетнего мальчика с этими странными глазами, в которых радужка сливается по цвету с зрачком, попросив "позаботиться" о нем. С тех пор они были неразлучны. Он и Саске. Они были друг для друга товарищами и братьями, они понимали друг друга с полу слова, и они будто дополняли друг друга. Дейдара не мог сказать, когда это началось. Просто с самого начала Саске, не смотря на то, что он был младше, оказался капитаном их маленькой команды "на двоих". Сейчас, представляя себе это, он видел лишь ужасную глубокую трясину, затягивающую его все глубже и глубже куда то на дно, в бездну. Тогда он считал своим долгом быть там, рядом с ним. А Итачи... Итачи был идеальным старшим братом. Совершенным. Тогда Итачи еще не нужно было заниматься делами компании, тогда ему еще не нужно было скрывать под маской безразличия любовь к брату. Тогда они могли днями напролет гоняться друг за другом на большой лужайке у дома Учих, или, смеясь, обыгрывать друг друга в настольные, в карты или в "города"... Дейдаре казалось, что таков он - идеальный мир, когда они вместе - он и братья Учихи, гоняются друг за другом по душистой траве, смеясь, толкаясь и перекрикиваясь, запуская воздушных змеев в небо, считая облака, похожие на бабочек... Он не знал, когда точно оказался влюбленным в них обоих - но Саске был прежде всего другом, чем объектом для нежных чувств... А вот Итачи... Саске бы никогда не понял его. Уже тогда, в 16 лет, у Саске была целая куча девчонок, всегда готовых запрыгнуть в его постель; такая же куча была и у Дейдары, с тем отличием, что в свою постель он никого не пускал. Два симпатичных, умопомрачительно симпатичных и богатых парня - ничего, что один из них просто тень другого?.. Они и вправду казались сошедшимися противоположностями - Учиха имел светлую, очень светлую кожу и черные волосы и глаза; а у Дейдары волосы были желтыми, и глаза - голубыми. У всех Учих преимущественно спокойный и серьезный характер - это только в последнее время Саске стал таким; Итачи говорил как то, что это, скорее всего, психологическая защита - теперь рядом с Саске нет того, кто всегда готов взорваться оскорблениями в ответ любое проявление враждебности, такого рода, отражение Дейдары, как лучшего друга, в Саске. Дейдара не очень верил во все это - стал бы Саске, этот спокойный надутый Саске, такой добрый и теплый, как ворсистый плед, что он подарил на их последнее совместное Рождество... А Итачи... Итачи как то раз подарил друзьям по кулону - "чтобы не забывали друг о друге". Дейдара носит этот кулон до сих пор, тщательно спрятав его одеждой на длинной цепочке. Итачи ставил Дейдару Саске в пример - "посмотри, у тебя каждый день новая пассия, бери лучше в Дейдары пример - храни себя для кого нибудь более важного, чем все эти девушки". Итачи умел так тепло улыбаться, когда делал или говорил что то важное... В тот день, когда Саске с тревогой сообщил, что его хотят отправить в какую то далекую школу, так как он наследник рода и бла-бла-бла, и что... Дейдара просто понял, что нужно взять от последних минут рядом все. Потому, что если Саске уедет, они с Итачи никогда больше не пересекутся. Потому, что Саске не должен знать о ненормальности своего "взрывного" друга. Потому, что... Дейдара не знал, что Саске не лег спать тогда, что он решил принести брату чашку чая перед сном, и что вернуть то, что уже было сделано, невозможно. Дейдара не мог и надеяться, что Итачи не откажет ему, ведь Итачи, он такой... Но тот лишь посмотрел внимательным взглядом таких приятных, теплых глаз, и улыбнулся, сказав что то вроде: - Хранил для особенного, да?.. Итачи был слишком добр, чтобы не заметить отчаяние в голубых глазах. Итачи... Потом была эта школа, место, где Итачи и сам учился когда то, где он состоял в совете "Акацки", и во многом именно благодаря Итачи это место до сих пор продолжало существовать - благодаря его мудрости, знаниям, советам, и в некотором роде даже связям и деньгам; не было в "Акацки"! человека, который бы не ценил и не уважал Итачи; все смотрели на него, как на бога, ибо он и был богоподобен. Что значит "был"?.. Он ведь еще жив... Итачи был смертельно болен, и он прекрасно знал об этом. Никакие лекарства не могли помочь ему; доктора были бессильны. Итачи просто ждал этого, как какой нибудь буддийский мудрец, а Дейдара... Дейдара не мог находиться рядом с ним, просто не мог, потому, что если у них все будет хорошо, а потом он умрет, Дейдара не выдержит такого. Он и преподавал в этой школе эти дурацкие "искусства" только потому, что Итачи попросил об этом. Он участвовал в "Акацки" только потому, что Итачи был пожизненным ее членом, даже когда его кресло пустовало большую часть дней в году. Дейдара просто не мог ничего поделать с этим. А ведь Итачи послал брата сюда в надежде, что школа сможет образумить его глупенького младшего. Ведь этому идиоту еще компанию возглавлять. Ведь... А он... Дейдара не мог понять, как такое случилось - он подвел Итачи, он не смог сделать этого. Орочимару тоже имел на него виды. На обоих Учих. Орочимару был чокнутым извращенцем, но если у него получится, Итачи выполнит уговор. Но ведь Итачи... Молчание прервала фигура в дорогом пальто и кожаных перчатках: - Я что, летел сюда, отменив 3 крупные встречи и несколько совещаний, только для того, чтобы увидеть твою сгорбленную спину на кровати?.. "Не только спину", - подумал Итачи, глядя на шикарную золотистую россыпь волос на подушке, и торчащую из под легкого одеяла голую лодыжку. - А я виноват, что... "Стоп", - подумал Дейдара, "Итачи не может быть здесь. Итачи бы не стал перелетать океан только для того, чтобы справиться о чьем то там здоровье, он бы не... Он же не так глуп". - Госпожа Тсунаде сообщила мне о произошедшем, и я поспешил принести тебе свои извинения, за брата. Хы. Как всегда, официальный деловой тон. Вот еще. Итачи? Какой такой Итачи. Просто Дейдара слишком сильно ударился головой, и бредит. Итачи не может быть здесь. Это не Итачи. - Я сам виноват. Сам полез к нему. Учиха выгнул тонкую бровь: - Я надеюсь, не обниматься?.. Блондин не нашел ничего лучше, как, фыркнув, убрать руки от лица. Помолчав, Итачи продолжил: - Насколько можно судить по внешнему виду, особых повреждений у тебя... - Да знаю я, - отмахнулся Дейдара, садясь на кровати, - Просто пара ушибов, вот и все. Он был так зол, что не смотрел, куда бьет - если бы смотрел, было бы хуже. Итачи задумчиво, и как бы ненароком, сделал шаг вперед. Дейдара поднял на него взгляд. Вот он, такой родной, такой красивый, что дух захватывает... Со складками под глазами и холодным на первый взгляд взглядом, на самом деле - таким любящим и нежным. Давно они не виделись.Дейдара ненавидел, когда он приходил. Потому, что потерять то, что твое - ужасно. А если ты сам оставил это где нибудь - это и не потеря вовсе, так, игра... Итачи держал руки в карманах, чтобы Дейдара не видел сжатые кулаки. И тут Дейдара вспомнил, что Итачи здесь нет. Что это просто плод его воображения, игра. Что его маленькое искусство, его вечность длиною в миг - здесь, в его руках. Когда Итачи у него на глазах харкал кровью, и, подняв голову, продолжал все так же мило улыбаться, это было пыткой. Дейдара всегда подозревал за Учихами склонность к садизму. Но сейчас Итачи здесь нет. Это - его Итачи, не тот, другой. И он может делать все, чего хочет. - Ну, и куда ты босыми ногами?.. Итачи растерянно смотрел на Дейдару, такого странного, с распущенными волосами, ручьем стекающими золотым огнем по плечам, чуть различимым под полупрозрачной ночной рубашкой медпункта "Акацки". На этого заплаканного ребенка, простирающего к нему руки. - Ты не можешь мне запретить, - задумчиво провел рукой по щеке и подбородку любимого Дейдара, - Ты - всего лишь иллюзия рая для меня, мое искусство, ясно тебе?.. Засмеявшись, Итачи легонько ответил на прикосновение, убрав желтую прядь с по детски круглого обиженного лица. Кажется, он только теперь начал понимать, в чем дело. Дейдара просто сильно ударился головой. *** О, да. Взрывай меня нежно. Пока он не заламывает руки, не кусает губы, и не орет на меня благим матом - все хорошо. Это - бомба замедленного действия. Механизм, наверное, я. Я никогда не думал о том, что этот чрезмерно сексуальный длинноволосый засранец скажет мне, что любит меня, и я не найдусь, что ответить ему. Все - просто бред, суета в глазах сумасшедшего. Он всегда был помешан - теперь я знаю. Он был повернут на мне. Мы начали встречаться - это действительно можно назвать "парой" - мы жили вместе, любили вместе, вместе ели и вместе смеялись. Мы вместе заботились о школе, и вместе создали "Акацки" в том виде, в котором она есть сейчас. А потом я закончил школу, и стал главой корпорации, а он... А он почему то остался здесь. Он всегда здесь. Когда я прихожу, на срочные совещания или традиционные советы, он делает вид, что ему все равно. Он ругает меня всеми известными его больному блондинистому мозгу словами, надувает щечки и складывают руки на груди в какой то странной печати. Но он, видимо, и сам не знает, что ждет меня. Когда мне сообщили, что Саске, мой глупенький младший братишка, сбившийся с пути, побил Дейдару, это было бы то же самое, как если бы нашему старому преподавателю искусств сказали, что картина - дешевая репродукция, которая висела на стене его класса, сколько мы себя помним, - если бы ему сказали, что всю его жизнь он каждый день смотрел на произведение искусства мирового масштаба. Я просто послал всех к чертям и сел на самолет. Я просто хотел увидеть его еще раз. Кто знает, сколько мне осталось этих самых встреч... Миг - взрыв, и все, и тебя уже нет здесь... Разве не печально?.. Он бесился, когда я страдал у него на глазах. Он не хотел знать этого. Это как если бы непрошибаемая статуя великого божества, на которую ты молился всю жизнь, вдруг начала крошиться и разваливаться. Он не выдержит этого. Но и я не выдержу - не видеть его рядом так долго. Кто знает, может быть, моя болезнь не убьет меня раньше, чем пройдет пара десятков лет? Может быть, она садист? Кто знает. Я почему то надеюсь, что брат найдет в этой школе что то, что сделает его счастливым, как это было с нами когда то. Он не понимает - но, я верю, он поймет. Когда нибудь и он влюбится. И все поймет и оценит. Дейдара закрывает глаза, припадая к моей груди, словно хочет послушать биение моего сердца. Зачем ему биение? Оно все - для него, разве он не знает?.. Глупый, глупый Дейдара. Если бы ты не был так упрям и глуп, мы были бы счастливы. Разреши мне это, Дейдара. Может быть, я умру сейчас. Может быть, я умру счастливым. Но нет, ведь судьба - садистка. Она найдет способ все изменить. Может быть, я вообще не умру, и она просто будет мучить меня всю мою жизнь, тем, что я провел ее не с тобой? Кто знает. Тикают часы, пищит где-то в здании какой-то аппарат. Молчи, я сам все знаю. Можешь считать меня иллюзией - что ж, тогда я должен подарить тебе самый сладкий сон. Я устал отталкивать. Я же тоже... живой. Почему ты можешь взрываться по причине и без, ты можешь внезапно срываться куда то, не предупредив - ты можешь хватать меня за руку, повинуясь инстинкту. Почему я не могу? Я - не лед и не бред. Я - просто я. И я сейчас держу тебя в руках. *** Он выглядел совсем не так, как сейчас, когда уже почти 15 лет назад я впервые увидел его, держащего Саске за руку, и улыбающегося. У него была виноватая улыбка и серьезный взгляд. Я еще удивился тогда. Они росли, и их дружба становилась все сильнее, а я просто наблюдал за ними. Я старался всячески поддерживать их узы, ведь это было важно для Саске. Я знал, что чувства только сделают его сильнее, и это скажется на его поведении в дальнейшем. Я же не знал, что это произойдет настолько буквально. Он нравился мне. Конечно же, он нравился мне. Было бы странно, если бы не нравился. Дейдара, такой... молодой, сильный, взрывной... И эти волосы, глаза, лицо, и тело. Все это было, конечно, хорошо, но я старался не думать об этом. Да только вот, когда он сам пришел ко мне, я не смог оттолкнуть его. Слишком велик был соблазн. Я осознаю, что это было то, чего делать не стоило. Но что теперь поделаешь... Ты прижимаешься ко мне, сильно сильно, сжимаешь меня, обхватив сильными руками, и улыбаешься чему то своему, вдыхая запах, но не мой, а всего лишь дорогих духов. Я не виноват, что ты - такой, и что ты делаешь это. Как ты бы сказал, "к черту все!". Сегодня я буду идеальным глюком. Я ведь не зря летел сюда несколько часов, не так ли?.. *** Это так... нежно. Когда он покрывает мое тело поцелуями, легкими, почти невесомыми, прикосновениями - словно крылья пролетающей мимо бабочки, падение лепестка; я не могу думать ни о чем другом, когда он - настолько мой. Когда он опрокидывает меня на кушетку, я послушно ложусь, запрокидывая подбородок, чтобы не мешать ему делать это со мной. Так тонко, прямо как его пальцы - я представляю, как они касаются моей плоти, и меня тянет застонать; но еще рано, еще не время; нужно беречь силы для чего то более важного, чем крики и стоны. Нужно держаться. Я понимаю, что уже давно ждал этого. Когда он придет ко мне и возьмет меня. Вот так вот, просто и так нежно. Как и всегда. Он посмотрит мне в глаза, и в них безумием отразятся мои, голубые, и пока я буду кричать его имя, он сделает все так, как надо, он взорвет мой узкий наивный мир, как ненужный хлам, и выкинет прочь все мои печали и сомнения. Когда он настолько со мной, так близко, я не понимаю, как могу представлять, как могу допустить хотя бы в мыслях, что он мертв. С болью и печалью я вижу его белое, остывшее, чуть синеватое уже тело на белых шелках, под венком из снежно-белых цветов, со сложенными на обнаженной белой груди, так часто целованной, такой надежной, тонкими, гибкими руками; и я понимаю, что все это - не для него, ни к нему, все это не идет ему - вот если бы шелк был красным, а цветы - алыми, и кровь, что остановилась в этих венах - багровой; чертовое кровопускание миру, сделай же это; но, даже если бы все вновь стало монохромным, как в том сне, я бы не смог сдержать стон, касаясь этих холодных красивых губ, навеки закрытых век - пусть этот взгляд не достанется более никому; я хочу, чтобы он умер в моих объятиях, я хочу, чтобы его последний вздох принадлежал моему языку; почему нет - я бы сделал его счастливым; я хочу, чтобы он даже в гробу кончал, когда я отсасываю ему. Какого черта я думаю об этом сейчас, когда его пальцы, все еще живые и такие бережные, так нежно снимают с меня здешний халат?! Я и вправду рехнулся; но ведь этот миг - один ослепительный взрыв, а что будет дальше, не узнать никогда. И лишь когда это "дальше" наступит, я смогу быть уверенным, что он рядом, и что мне не придется нести его черный лакированный гроб на своем плече, и рыдать на его могиле, как продажная плакальщица. Я хочу быть уверенным в этом, но я не могу. - Что с тобой? Почему ты плачешь?, - встревоженный низкий, такой приятный голос заставляет меня вздрагивать от наслаждения слышать его, - Хочешь, чтобы я у... - НЕТ!!! Не смей говорить такое!!! Не смей уходить, никогда, никогда!.. Я хватаю его и целую, целую, прямо в влажный, теплый рот, ощущая движения его языка; он живой, живой, такой живой и настоящий, он рядом, он здесь, со мной!.. Я же кончу, если ты будешь так делать... Он, улыбаясь, проводит рукой с тонкими, длинными пальцами, по моей плоти, он играет со мной, и он ожидает реакции - но черта с два я доставлю тебе такое удовольствие; и я, кусая губы, вновь припадаю к его губам, как к источнику. Так нежно, и плавно, целая вечность в одном поцелуе; так целоваться умеет только он. Интересно, а он доволен мной?.. Наверное, доволен, потому что, пододвигаясь ближе, еще ближе, чтобы обнаженным телом чувствовать его под тонкой рубашкой и черными брюками; осознание того, что я - полностью раздет, причем им, а он - так же полностью одет, освободившись лишь от пальто и перчаток, которые, наверное, мешали ему целовать меня; я чувствую, что его тело отвечает мне, и, хотя это слишком бесстыже, раздвигаю ноги и обнимаю его, всем, даже волосы пытаюсь закинуть за его спину. Накрыв его собою, как щит, я точно могу быть уверен, что смерть не найдет его здесь, потому что я полон жизни, и, может быть, подо мной она не заметит своего крестника. - Хм, - улыбается он, прерывая еще один, легкий и острый, как укус, поцелуй, что сказать мне, - Ты очень... нежен сегодня. - Сегодня? Мы не виделись уже полгода, наверное, а ты думаешь про "сегодня"? С кем, кроме меня, ты спишь еще? Дай-ка угадаю... - Перестань, ты же знаешь, что на других у меня не хватает желания, - он, все так же с улыбкой, берет мои руки в свои, и подносит их к пуговицам своей рубашки, намекая на то, что она ему не нужна. - Мне нравится эта рубашка!, - мои поступки не сходятся со словами - я начинаю раздевать его под гипнотическим действием его глаз. У меня в голове - ватный, душный туман, белый, как губы покойника. - Дейдара... - выдыхает он, когда я касаюсь его члена, но я не собираюсь останавливаться здесь - у меня другие планы на этого Итачи. Тот, настоящий, Итачи, никогда бы не позволил мне этого. Но ведь я могу все. Никто не может мне запретить. Особенно - мой собственный глюк. Интересно, я сплю, или делаю все это с пустым пространством сейчас? Надо будет разузнать у Кабуто все про симптомы разных психиатрических заболеваний. Вдруг я начну представлять опасность для учеников - Итачи бы это не понравилось. Я ласкаю всего его, везде, где только могу дотянуться; губы вспухли от поцелуев и укусов, но я не собираюсь останавливаться. Только не сейчас. Он не останавливает меня, а наши тела настолько близко, что это кажется невыносимым. Но надо держаться. Под моим напором он ложиться, падает на спину, замедленно и невероятно красиво; я снял заколку с его волос, и они тянутся за ним шелковым шлейфом. Я всегда обожал эти волосы - они не такие, как мои. Раскинув руки, как на кресте, он улыбается мне: на белой коже запястий вьются тонкими дорожками синие вены, и черточки под глазами довершают выражение крайнего спокойствия на его улыбающемся лице. - Твои волосы, будто шатер, шатер из солнечных лучей, который согревает меня, - шепчет он, глядя в мои глаза, то ли с усмешкой, то ли с ликованием. - Так нежно, - отвечаю ему я, наклоняясь и целуя улыбающиеся губы, хватая ободом пальцев белые тонкие запястья, с кожей цвета мраморных ангелов, что стоят в моем кабинете для наглядности. Но мраморные статуэтки - не искусство, они не живы, ни мертвы, и это вполне всех устраивает - а он, он не такой, и он будет жить, пока будет моим творением, пока будет взрывать мой мозг взглядом цвета темного шоколада, и пока он будет в моих руках, как сейчас, такой настоящий и такой воображаемый. Это Итачи, и он сейчас подо мной... От этой мысли мне сносит башню, и я насаживаюсь на него, забыв про боль; но тут же, когда горячее, ослепительное тепло, обжигая меня изнутри, как глину в печке, оказывается внутри меня, во мне, со мной, все мое терпение и вся власть возвращаются ко мне, и я вспоминаю, что не собираюсь останавливаться здесь. Не двигаясь, будто играя, как минуты назад играл со мной он, я выгибаюсь хищной кошкой, скаля зубы и показывая язык, вцепляюсь ногтями в его плечи и грудь, что наверняка больно; вспоминаю об ВСЕМ, и, наклонившись, лижу и кусаю его соски, выставив зад для обзора. Он не двигается, только улыбается, глядя на меня; наверняка, будь это настоящий Итачи, он решил бы, что я сошел с ума; но этот только смотрит, утопляя в бархатной глубине темных глаз, ожидая и не отталкивая. Когда я понимаю, что вытерплю больше без него во мне, я ложусь на него, обхватив ногами, касаясь его каждой возможной точкой своего тела, и, отбросив свои волосы с его лица, не забывая про стык даже наших плечей, шепчу ему в ухо: - Итачи, я люблю тебя... Он, чуть помедлив, медленно поднимает непослушную руку, и кладет ее на мою мокрую спину - даже так я слышу, как он улыбается, отвечая: - Я тоже, я тоже... тебя... Он вдруг сжимается весь, и кашляет, хрипло, противно, запредельно близко от моих ушей, и я вижу тонкую струйку крови, стекающую по его подбородку к моим волосам; но мне не страшно, я не боюсь - сейчас, я чувствую, что это не страшно, что это - пустяк, ничто по сравнению с Нами. Он, обнимая меня, перекатывает нас так, чтобы оказаться сверху, и тяжесть его тела, приятная, будто невесомая, обязательная, она заставляет меня забыть обо всем, кроме желания. "Да, да, возьми меня..." Он делает все очень нежно. Кладет мои ноги себе на спину, мягкой волной из под пальцев ласкает бедра; целует в шею, будто извиняясь за кровь на моей груди, и то, что я ощущаю, делает нас еще ближе, еще дальше от этого мира. Когда я теряю контроль, я довольно быстро кончаю, поэтому я запретил себе это. Я стонал, кусал свои губы, вцеплялся судорожно руками в его мягкие волосы, я покачивался, всем телом желая быть еще ближе к нему, насколько это возможно; я разочарованно впивался ногтями в его плечи, когда он на миг останавливался; и каждый миг был подлинным искусством, взрывом, вспышкой бытия, таким правильным и верным, что у меня захватывало дух, и я не мог возобновить ритм дыхания снова. - Я весь покрылся потом, и мелко дрожал, так же, как и он, когда он, убыстряясь, приказал мне расслабиться. И я не смог отказать. Мне даже показалось, что я отлично справлюсь и без рук - настолько сильно он мог манипулировать мной. А когда его сперма, такая горячая, такая натуральная - значит, я скорее всего, сплю - не может быть, чтобы "пустота" могла быть настолько ощутимой, - когда он излился в меня, я закричал его имя, не ощущая даже скомканной постели под собой - только его, и только нас; и он, вбиваясь в меня в судорогах, сказал мое имя - "Дейдара", я все еще не мог ничего понять, пока он не рухнул на меня, заходясь кашлем, и обнимая меня, дрожа и успокаиваясь. - Итачи. - Чччто? Он дышит, тепло дышит в волосы мне на плечо. - Ты будешь жить, понял? Ты будешь жить, и будешь иметь меня каждый день - ты слышишь меня, Итачи?.. Кажется, он только кашлянул, а может, хихикнул, в ответ. Поглаживая, считая пряди, я проводил рукой, рассеянно, по его голове, а он обнимал меня, просунув тонкие руки под мои лопатки. Что он чувствует, лежа на мне, с моими пятками на своих бедрах? Я мог бы поклясться, что настоящий Итачи был бы сейчас счастливым. Жаль, что это лишь сон... *** - Итачи-сан уехал утром, он просил передать тебе, что обязательно вернется к... Дейдара не мог понять, что происходит. Всюду свет, чертов свет, и Кабуто, шебуршащий чистыми простынями на соседней кровати. Продрав глаза и с трудом оторвав голову от подушки, Дейдара со стоном дернулся и матернулся. - Эй, ты слышишь меня, Дейдара?!.. Кабуто, уперев кулаки в бока, скептически наблюдал, как Дейдара, картинно схватившись за голову, наощупь ищет на прикроватном столике стакан с водой. Подав "больному" стакан, Кабуто задумчиво поправил подушки, решив, что лучше сказать ему все, что передал Итачи, тогда, когда он будет хоть что то соображать, но Дейдара опередил его, с шумом выплеснув вдруг всю воду, набранную за обе щеки, с криком: - ИТАЧИ?! Кабуто, шипя и отряхиваясь, поспешно отошел на безопасное расстояние. кто его знает, этого взрывного искусствоведа, еще кинет в медика стаканом. - Да, да, Итачи, Итачи-сан, он был здесь, если ты все еще помнишь, и он просил передать тебе, что... Дальше мозг Дейдары отказывался слушать. Итачи был здесь?! Дейдара помнил все, что было во сне, но ведь это же был всего лишь сон, да?! Ему нередко снились сны с участием Итачи - что поделать, он старался не думать об этом; но чтобы... Может быть, он умудрился кричать даже во сне, и Кабуто, услышав это, решил над ним подшутить?! - КАБУТО, ЧЕРТОВА ЗМЕЮКА, ОТВЕЧАЙ МНЕ НЕМЕДЛЕННО, БЫЛ ЗДЕСЬ ИТАЧИ ИЛИ НЕТ?!! Ну вот. Чутье не подвели врача - стакан был с треском потерян для общественности прямо за спиной бедного медика, когда тот поспешил ответить: - Ну, конечно, конечно был, с чего мне врать то!.. Со злостью схватив корзину с бельем, Кабуто решительно вышел из палаты. В конце концов, он же врач, а не нянька!.. Дейдара, вновь схватившись за голову - теперь уже от собственных криков, снова упал на взбитые Кабуто подушки. Итачи, Учиха, сволочь... Мог бы и предупредить, что настоящий, а не молчать, как последняя... Мигом забыв все нежности, сказанные любимому накануне, Дейдара, фыркнув, закутался в тонкое одеяло, повернувшись на бок и собираясь поспать. "Чтоб я еще хоть раз..." Тяжела судьба попавшихся в плен прекрасных учиховских глаз... ***