Змей

Ночь подкралась совершенно незаметно, растворяя в себе предшествующие ей послеужинные часы. В Четвёртой снова начали собираться люди из других стай, постепенно стягиваясь со всего Дома на уже казавшейся тесной общей кровати. Змей ютилась на подоконнике, ёжась от дующего из открытого окна осеннего ветра. Шумно, становилось очень шумно и людно, и ей это совершенно не нравилось. Как и то, с какой скоростью исчез за дверью Чёрный. Откуда-то приволокли небольшой самодельный стол, теперь располагавшийся посреди комнаты. На него сваливали кучу бутербродов и жестяных кружек, тех самых неясных бутылочек и несколько пачек сигарет. Напряжённо наблюдая за тем, как заканчивались копошения и выключался основной свет, Змей невольно ждала. Чего-то, а может, и кого-то. Табаки рассекал по комнате, давая последние указания и профессионально не обращая внимания на раздражённые взгляды Лорда. Лорд же всем своим видом показывал, как сильно ему осточертело слушать Шакала, и совсем не тихо ворчал о том, что «мы и сами прекрасно знаем, как всё устроить, хренов Шакал». Впрочем, внимания на это никто не обращал. На улице окончательно стемнело. В близлежащих домах загорались золотом последние чёрные окна, и создавалось чёткое ощущение, что весь мир вокруг — вся Изнанка — превращался в огромное тёмное чудище, дышащее холодом и ночным воздухом. Наблюдавшее за Домом. Пристально, словно чего-то ожидая. Свет в Четвёртой окончательно погас, и Змей плавно перекочевала с подоконника на пол, поближе к столу с закусками и подальше от хитро молчавшего Волка, спиной облокотившись о край кровати. Разговоры начали стихать, и комната наполнилась шелестящим шёпотом. Тут и там еле слышно звучали слова, и в ночной черноте каждое из этих слов слышалось как особая, важная тайна, доверительно сообщаемая своей стае. Постепенно и шёпот стал более прерывистым: начиналась трапеза. Дверь тихо скрипнула, оповещая о новых гостях. Уже успевшая привыкнуть к темноте Змей раздосадованно вздохнула, как только силуэт проник в комнату с тихим цоканьем: она-то уже успела понадеяться, что Большой Птицы сегодня не будет. Стервятника узнать было легко. Статная фигура, сопровождаемая клацаньем ботинок, стуком трости и насквозь пропахшая цветочным запахом. Змей замерла, ловя себя на мысли, что рада, что Большая Птица всё-таки пришла. Рука сама собой начала шарить по полу в поисках сигарет. — Эй-эй-эй, а ну-ка давайте поосторожней! — завопил Табаки, когда один из спутников Стервятника неуклюже задел стол и одна из склянок упала, резко звякнув. — Мы тут старались не для того, чтобы вы всё к лешему побили! Змей фыркнула, продолжая безуспешные поиски сигарет. Курить с каждой секундой хотелось всё сильнее, а когда Стервятник, шелестя одеждами, начал опускаться на кровать рядом с ней, сигареты стали нужны больше воздуха. Бубнёж состайников то становился тише, то с удивительной скоростью переливался практически в крик, отчего хотелось заткнуть уши ватой или просто встать и уйти. Над головой Змея что-то несколько раз мягко звякнуло. Змей осторожно покосилась на Стервятника. Птица вертела связку ключей, и в этот момент Змей почему-то пожалела, что в комнате было темно. Навязчивое желание посмотреть Стервятнику в глаза, казалось, брало верх над голосом разума. Только вот зачем Змею это было нужно, даже для неё самой оставалось загадкой. Сверху нависло нехорошее чувство напряжения, словно Большая Птица выдыхала раздражение и заражала им нервно дёргавшуюся Змея. Наконец-то нашлись спасительные сигареты. Змей выдохнула почти незаметное в темноте облачко дыма и прикусила ноготь на большом пальце. Её охватывала непонятная нервозность. Слепой, и так-то довольно незаметный в общем копошении, совсем затерялся среди гомонящих ребят, однако же внезапно материализовался рядом с мирно развалившимся на подоконнике Лордом. — Будет новый Закон. Табаки, до этого увлечённо и красочно описывающий Валету и Сфинксу какой-то из новых сюжетов для своих баек, тут же среагировал. Через всю комнату он завопил: — Закон? Что ещё за Закон? И как ты собираешься менять нами любимые, никому не мешающие правила? Ну же, больше слов, радость моя! Призванное распалить на красочные и эмоциональные речи обращение не возымело на Слепого ровно никакого эффекта. Со своим обычным спокойствием он продолжал молча сидеть на подоконнике, подобрав колени к груди. Казалось, ничто и никто не был в состоянии изменить в этой застывшей фигуре хоть что-нибудь, если она сама того не пожелает. И, несмотря на вялые, больше для приличия заданные вопросы, она не пожелала, так и оставшись тихо, незаметно дышать равнодушием и что-то незаметно, но увлечённо слушать в бесконечных разговорах. Волк выудил со своей кровати гитару и, отхлебнув из своего стакана, уселся с инструментом в центре комнаты. К нему тут же подтянулся Сфинкс и Табаки, и он начал перебирать струны. Из-под его пальцев выходили незатейливые аккорды. Вскоре зазвучала очередная странная баллада. Змей сидела на полу, потягивая какой-то напиток. Названия его она не знала, да ей было и ни к чему. Её вполне устраивало, что мысли постепенно затуманивались — алкоголь действовал именно так, как она того хотела. Хотя от некоторых навязчиво беснующихся мыслей избавиться так и не удавалось. — Эй, Стервятник, — наконец не выдержала Змей. Её шепот был тихим и очень сиплым, как скрип старой, несмазанной двери, но Птица услышала. — Ты это... Чёрт, я забыла. Сверху раздался жутковатый смешок. Змей ответила икотой. — Ты просто пьяный. — Стервятник нагнулся к самому уху Змея, задавая свой вопрос так тихо, чтобы никто больше не услышал: — И с чего это ты говоришь о себе как о женщине? — Ой... — Ты такой неаккуратный. Отчего-то Змей жутко разозлилась. И какое право что-то ей советовать имеет эта глупая Птица? Ведь Стервятник не раз и не два сам пытался подставить её, заставляя целыми вечерами просиживать на сходках картёжников. Это ведь гораздо опаснее, чем говорить о себе в женском роде, думала Змей. Стервятник ведь сам по себе опасен, думала Змей. Она ведь боится его. Так Змей тоже думала. — Ну а тебе-то какая разница? — злобно зашипела она. — Это будут не твои проблемы, если что. Птица о чём-то задумалась. Даже в этой едкой темноте Змей почувствовала, как изучающе смотрит на неё Стервятник. — Не мои, и то правда. Песня Волка затягивалась. К нему постепенно подключилась по меньшей мере половина присутствующих, и теперь с разных углов комнаты доносился неровный фальшивый хор голосов, поющих что-то очень мрачное и метафоричное. Сама Змей слышала эти слова впервые. Вдруг где-то сбоку возник всклоченный щуплый силуэт, тут же всем своим весом навалившийся на Змея. Из характерного позвякивания одежды, цепких холодных ручонок, сжимавших её шею, и визгливого голоса Змей поняла, что на неё набросился Шакал. — Ну что, дорогуша, как тебе застолье? Чего взгрустнул, птенчик мой? Неужто не нравится? Змей раздражённо запыхтела, запоздало соображая, что всё это время Табаки мог быть рядом и услышать разговор, который слышать не должен был. Правда, судя по нескоординированности его движений, слышать Шакал был в состоянии только самого себя. — А что ты думаешь про новый Закон? Слепой что-то темнит, это каждому ясно. Не думаю, что это что-то серьёзное, иначе он бы нам по-другому сообщил... Из нескончаемого несвязного потока слов, вылившегося на выбранную на роль жертвы Змея, она услышала лишь одно: — «Лунная дорога»? И что это? Голос Горбача, до этого момента затерявшийся где-то на просторах комнаты, вдруг зазвучал над самым её ухом: — Пробовать крайне не рекомендую. Если не хочешь оказаться там намного раньше, чем будешь готов сам, потому что, как уже говорил Сфинкс, он уже готов тебя принять. — Чего? — Змей медленно повернула голову. Задать вопрос более конкретно у неё не получилось. — Просто попробуй. — Табаки весьма дружелюбно сунул ей в руки почти пустую чашку, с всего-то парой-тройкой тёмных капель какой-то жидкости на дне. Видя недоумённый взгляд Змея, он добавил: — Поверь, этого может оказаться даже многовато. Змей глухо рассмеялась, беря в руки предложенную чашку. Несколько капель какой-то байды ничего ей не сделают, она была в этом совершенно уверена. Поднеся чашку к губам, она всё-таки решила сначала понюхать жидкость, которая, как выяснилось, не излучала абсолютно никакого запаха, и, зажмурившись, опрокинула в себя те капли, что были на дне. Сначала ничего не произошло. Змей просто проморгалась, вернула чашку Табаки и огляделась. С очередным запозданием она подумала, что, наверное, это был какой-то наркотик. А потом провалилась во тьму.

***

Змей попала в странное место. Открыв глаза, она обнаружила себя внутри собственной галлюцинации. Вокруг был только лес, а впереди — развилка дороги. Змей почему-то сразу протрезвела. Странная, давящая тишина ездила по ушам. Не слышно было не только гула домовцев, но и шума леса, шелеста травы. Не было никаких посторонних звуков, только Змей и её собственное дыхание, казавшееся в этой тишине оглушающим. Она сделала шаг вперёд, и развилка тут же отъехала куда-то вдаль. А может, просто растворилась в дороге, слилась во что-то единое. Или, подумала Змей, эта развилка ей и вовсе почудилась. Слабо подул ветер. Змей поежилась, сразу же реагируя на смену обстановки, и, сильнее кутаясь в свою несоразмерно большую толстовку, зашагала по дороге.