И.С.Т. "Мелочи и детали"

В четырнадцать Марек Арестов не особо понимал чем отличается максимализм от перфекционизма. Мама называла его максималистом, отец — перфекционистом. А старший брат — занудной задницей. Как показало время, он оказался к истине ближе всех. Для перфекциониста Марек был не слишком требователен, для максималиста — слишком ленив. Его характера хватало как раз только на занудство, хотя, справедливости ради стоило сказать, что оно проявлялось далеко не во всем и не всегда. Например, он был почти повернут на безопасности. Родителей, брата, своей собственной. А ещё слишком остро чувствовал любое нарушение порядка. Не настолько, чтобы ставить диагноз, но достаточно, чтобы выносить мозг окружающим. Попав в И.С.Т., он чуть не сбежал после первого же урока, решив, что ему здесь не место. Он не имел склонности к предвидению или управлению материей, искренне решил, что понять время могут только двинувшиеся мозгами, а кропотливая работа оператора его ничуть не вдохновляла. Остался он тогда исключительно из любопытства, упрямства и обещанной стипендии. Семья Арестовых была из крепкого среднего класса, позволяла себе раз в год ездить в отпуск и о завтрашнем дне думала не каждую минуту, но на свои «хотелки» каждый деньги себе зарабатывал сам. Марек хотел машину. И желательно не подержанную, прошедшую не одну сотню тысяч километров, а новую и чтоб с полной комплектацией. Такая стоила дорого, очень дорого, поэтому Марек решил, что пару месяцев потерпит этот странный институт, его странные правила и ещё более странных преподавателей с учениками. Новость о «навязанной» ориентации он встретил почти философски. Девственником он не был, обещанные проблемы с усвоением материала ему не грозили, поэтому весь первый семестр он усиленно пинал балду. Выходить на планары научился одним из первых, с вероятностями подружился, пусть и не так тесно, как оракулы или другие операторы, морщился от бардака, нередко устраиваемого на планарах другими студентами, но влезать не торопился. Вместо этого он прикидывал кто может стать его оракулом и заодно наблюдал за сокурсниками и ребятами постарше, где-то в глубине души уговаривая себя потерпеть и не сваливать хотя бы до третьего курса, уж очень хотелось почувствовать на себе «приходы» метатренинга. И Рождественского бала он ничуть не боялся, хотя свои "поклонники" были и у него. Судя по озабоченным лицам кураторов, ничего особо хорошего от нынешних третьеклашек они не ждали, и утром, перед самым началом бала, в коридорах появились новые лица… Марек вздохнул и потерся щекой о подушку. Он редко давал памяти возможность порезвиться, но сейчас заняться было абсолютно нечем. Стук в дверь был чисто символическим. Марек только хмыкнул про себя и перевернулся на спину, закидывая руки за голову. — Провокатор, — появившийся на пороге Генри вскинул бровь и вошёл в спальню. — И тебе доброго утра, — Марек окинул его быстрым взглядом и почти с облегчением зафиксировал, что тянущего ощущения он почти не чувствовал. Отпустило? Вместо ответа Гилрой подошел к постели, присел на край, склонился к нему и очень мягко коснулся губами губ. — Почему ты мне ничего не сказал? — спросил тихо, почти шепотом, проводя пальцем по оставленному Тимуром следу на шее. Тот был еле заметен, Марек точно это знал, но разве от Генри что-то скроешь? — О чем? — Об этом мальчике, который оставил тебе вот это. — Потому что это только моё, Генри. И он только мой, — плеснувшие раздражение и ревность удивили и напрягли, Марек нахмурился. — Ты никогда не был таким собственником, Марек. Даже со мной, — голубые глаза Генри потемнели. Лорд Гилрой обладал безграничной выдержкой, но Марек входил в тот немногочисленный список людей, по отношению к которым она часто сбоила. — Ты тоже. Тут мы с тобой квиты, — Марек подтянулся и сел в постели, оказываясь к Генри слишком близко. — Я больше не болен тобой, — провёл ладонью по колючей щеке, тронул кончики ресниц, прислушиваясь к себе. Лёгкая печаль, привязанность, тепло, симпатия. И больше нет ни той боли, что маяла его, ни любви, ни былой страсти. Все поблекло и почти выцвело. — Я рад, — Генри улыбнулся, но Марек слишком хорошо его знал, чтобы поверить. — Ты никогда не умел мне лгать, Генри. — Ну, я пытался. — Не преуспел. — Тогда, пожалуй, я не буду уверять тебя, что у меня тоже все хорошо. Марек отвел взгляд. Да, он больше не был болен. Но «болезнь» Генри не прошла. ...Они встретились тогда, в конце его первого семестра. Не состоявшийся оператор Марек Арестов и корректор Генри Гилрой, приглашённый кураторами в качестве подкрепления на Рождественскую вечеринку. Почти пять лет тайных отношений, полных страсти, ослепляющей ревности, почти одержимости. Они расстались, когда стало понятно — они перегорели. Все ещё любили, но боли в их отношениях больше, чем удовольствия. Дальше было несколько лет попыток забыть и выдрать из себя другого, Марек уже распрощался с мечтой о нормальных отношениях, закрылся, заледенел, но Тимур… — У меня есть тот, рядом с кем я хочу просыпаться, Генри, — Марек улыбнулся, вспомнив о взъерошенном, сонном и таком тёплом мальчишке. — Только не убеждай меня, что у меня обязательно тоже все получится, — Генри резко отстранился. Все такой же порывистый и ревнивый Генри. Марек покачал головой. — Ты сам этого не хочешь, Генри. Вокруг тебя столько людей, которые тебя любят и боготворят, а ты… — Никто из них мне не интересен. Наверное, стоит поискать среди тех, кто меня ненавидит, — Генри усмехнулся и встал, отошёл к окну. — Хороший вариант, мне нравится. Сколько мне ещё торчать здесь? — Уже устал отдыхать? — Боюсь, что заставить себя вернуться к работе после такого отдыха не смогу, — Марек поколебался, а потом все-таки откинул одеяло, встал и подошёл к Гилрою, остановившись от него на расстоянии тепла. Ткнулся лбом в плечо, закрывая глаза. Корректоры не запечатляются. Но он до сих пор чувствовал Генри, где-то на самом краю сознания. Их самая страшная тайна, одна на двоих. Они друг друга чувствовали. Эта странная связь не давила, не мешала, но сейчас Марек хотел от неё избавиться. Хотел, чтобы Тимуру принадлежало все, что он мог дать. Но как её разорвать — понятия не имел. А спрашивать об этом Генри почему-то считал предательством. Не сейчас, когда Генри Гилрой все ещё строит из себя волка-одиночку. — Я даю тебе ровно год, Генри Гилрой. И хочу, чтобы на следующее Рождество ты познакомил меня с тем, кто будет рядом с тобой. И это будет не моё отражение в зеркале. Ты меня понял, Бес? Генри немного помолчал, явно удивлённый таким ультиматумом, а потом со смехом развернулся, крепко обнимая Марека. — Ты не оставил мне выбора, но я принимаю вызов, — коротко поцеловал в уголок губ, мазнул губами по скуле и отступил. — Береги этого мальчика, Марек. — Он — все, что у меня есть, — согласно кивнул тот и посторонился, пропуская Генри к выходу. Прислушался к стуку закрывшейся за ним двери и вернулся в кровать. Сукин сын так и не сказал, сколько ещё продлится его вынужденный отпуск. Значит, можно ещё поспать. Но как же хочется Тимура под бок…