***
На следующий день Вернон купил герметик и намертво заделал окно в комнате Гарри. Гарри управился со своей домашней работой за несколько дней, хотя и не был уверен, что все сделал хорошо. Теперь он коротал время, лежа неподвижно на кровати в одних штанах. Солнечный свет лился потоком через окно, пробиваясь сквозь тонкие занавески. Вентиляции не было. Дурсли позволяли ему пить совсем немного, чтобы не выводить его лишний раз в туалет. Тело Гарри было липким от пота, голова кружилась от обезвоживания, и он ослабел от голода. Когда вернулась Хедвиг, Вернон заставил его написать Сириусу — сразу, чтобы тот не подумал, будто что-то не так, и Вернон стоял у Гарри над душой, пока тот писал, чтобы он не мог вставить ничего плохого о Дурслях. Прошла почти неделя, прежде чем ему разрешили поесть, и это была всего лишь четвертушка грейпфрута за весь день. Гарри слабел с каждым днем. Однажды он проснулся и с наслаждением обнаружил, что погода изменилась. Жара спала, небо посерело, набежали тучи. На улице шумел дождь. Хоть вода и напомнила, как ему хочется пить, Гарри почувствовал себя немного лучше и вытащил-таки себя из кровати, кое-как оделся и по стеночке дополз до окна. Было больно видеть эти дома и вспоминать потерянных друзей. Он смотрел вперед с отсутствующим видом и с тоской думал о начале семестра, когда он наконец окажется среди тех, кто о нем заботится, — как вдруг заметил движение около десятого номера. Снейп, одетый во все черное, но по-магловски и элегантно, вышел из дома. Он накинул капюшон плаща и направился к дому номер девять. Гарри в изумлении уставился на то, как он подходит к крыльцу и звонит в дверь. Чего он хочет? Гарри не собирался подслушивать отсюда, а еще он сомневался, что Дурсли потом накормят его. Но Дурсли оставляли кухонную дверь незапертой, если не уезжали из дома. Если бы он мог снова выбраться из окна… Гарри внимательно изучил пломбу и начал рыться в чемодане в поисках чего-нибудь длинного и острого. Он остановил свой выбор на вертеле из набора зельеварения и расковырял им герметик. Понадобилось на удивление мало времени — не иначе Вернон использовал самую дешевую марку. Гарри толкнул отпертое окно. Дождь ему не мешал, и он не беспокоился о том, что застрянет — только не после того, как он обнаружил, что джинсы с него спадают. На этот раз он с легкостью выскользнул наружу. Он спустился по водосточной трубе до самого низу и обошел вокруг дома, проверяя, нет ли кого на кухне, прежде чем решиться зайти. Голоса донеслись до него из гостиной: —… и два сахара, спасибо. Это был голос Снейпа. Гарри пригнулся, когда Петунья показалась в проеме двери, чтобы взять сахар. — Я так рада, что вы приняли наше приглашение, — сказала она, вернувшись. — Ну, вы были настойчивы, — сухо ответил Снейп. Петунья усмехнулась: — Я хотела бы поблагодарить вас — за помощь в тот день. — Ничего особенного. Гарри затошнило. То, что Снейп поверил в ложь его родственников, уже было плохо; но теперь они сблизились. Последнее, что ему нужно, так это то, чтобы Дурсли и Снейп сдружились и подавали друг другу идеи. — Нет, только не для меня. Так хорошо, что вы тогда заговорили; я понимаю, что у вас не было желания… м-м-м… —…общаться, — закончил за нее Снейп. — Ни малейшего. Однако я испытываю глубокое уважение к тем, кто в течение столь долгого времени пытается справиться с Гарри Поттером и до сих пор остается в здравом уме. — Так вы действительно преподаете в его школе? — спросила слегка настороженно. — Да, именно так. Думаете, я сказал бы подобное, если бы это не было правдой? — Ну… Нет, не думаю. Просто считаю, что мой муж не хотел бы узнать, что здесь живет еще один… в-волшебник. — Сохраним наш маленький секрет. Эти печенья с шоколадной крошкой? — Да, верно, угощайтесь. Повисла пауза, а Гарри в это время исходил слюной. — Так что, ваши отношения с соседями улучшились после моего рассказа? — О, да. Такая перемена. Они чувствуют вину за сложившееся непонимание, и теперь и я, и Вернон пользуемся у них уважением. — Вполне заслуженно. Гарри подавил рвотные позывы. — Исправился ли Поттер с тех пор, как я в последний раз видел его? — Да. Хотя, вероятно, больше потому, что у него нет возможности вести себя неправильно. Он под замком. Так… м-м-м… все-таки, как много проблем он доставляет в школе? — Он проклятье всей моей жизни, — прямо ответил Снейп. — О, я понимаю, о чем вы. — Он никогда не делает, что велено, и он просто магнит для неприятностей. Я полжизни положил на то, чтобы держать его от них подальше, и, поверьте, это работа с полной занятостью. Лето было моей единственной возможностью отдохнуть от него. — Мне так жаль, что он испортил и это. — Нет, в этом нет вашей вины. К тому же Поттер, кажется, был слишком занят обманом соседей, чтобы докучать мне настолько, насколько я опасался. — О-о. Ну, тогда… Хорошо. Гарри прислонился к стене кухни, слушая, как Снейп живописует некоторые происшествия, которые случились с Гарри, когда он попал в Хогвартс. Штуки вроде полетов на машине с въездом в дерево, ночные прогулки в компании серийного убийцы и оборотня, эпизод, как он чуть было не был съеден гигантскими пауками… Петунья, в свою очередь, поведала ему о дерзости и неповиновении Гарри, и как он всю жизнь отнимал их внимание у милого Дадли, и как он «нападал» на него, когда они были детьми. Это ранило — это их обсуждение его, беседа нелюдимого волшебника и маглы-магоненавистницы, сблизившихся на почве общей ненависти к нему. Несмотря на то, что он давно потерял надежду понравиться любому из них, ему все равно было больно.***
Северус был гордым человеком, но даже он готов был признать, что порой ошибается. Он уже понял, что Поттер, вопреки его первоначальному мнению, не является испорченным мальчишкой. А его мнение о Петунии Дурсль менялось столь стремительно, что он не мог поверить в это. Когда он выступил в ее поддержку, он считал, что она — выбившаяся из сил магла, действующая из лучших побуждений, та, что последние тринадцать лет возилась с сыном своей сестры, который вырос неконтролируемым безрассудным паршивцем. Он изменил свое мнение. Снова. Он мог бы понять некоторое негодование после всех этих трудных лет. Он бы, несомненно, почувствовал это негодование с любым ребенком, ведущим себя как Поттер. Но чем больше Петунья говорила, тем больше он убеждался, что за этим стоит нечто иное. В конце концов, он ожидал, что она — с недовольством или без — все еще любит мальчишку. Он все-таки был ее племянником, частью ее семьи; ребенком, которого она вырастила. Но в ней не было ни капли любви. Так, может, и нет никаких лучших побуждений. Мерлин, да она же приняла его за своего. Как унизительно. И он называл себя шпионом! Он начинал жалеть, что вступился за нее, но было слишком поздно, чтобы забрать свои слова обратно. Его мысли были прерваны топотом по лестнице, и в комнату ввалился очень грузный подросток. — Дадлик, у мамочки гость, — просюсюкала Петунья, отчего Северус почувствовал, что чай с печеньем рвутся наружу. Он подавил рвоту. — Мам, я голодный…