Призма

Одна только мысль, только одна. Так странно, так мало… и так много.       «Лея, я делаю это для тебя». Мысли не умеют лгать, они всегда так просты и однозначны. И также беспощадны. Могут лгать губы, зовя домой и обещая прощение. Могут лгать глаза, даря надежду на поддержку. Могут лгать слова, зовущие вернуться. Но мысли не лгут никогда. Просто не умеют.       «Лея, для тебя, только для тебя» Посмотреть в глаза человеку, гордо зовущему себя его отцом. Это больно. И эта ложь причиняет больше боли, чем всаженный в сердце клинок. Потому что для этого… человека, что сейчас смотрит ему в глаза, никакого Бена нет. Есть уродливое и противное наследие. Наследие Вейдера. И есть женщина, ради которой он готов умереть. Ради которой согласен взглянуть монстру в глаза. Наверное, это достойно восхищения. Такая смелость, такая глупость. Но восхищения нет, только боль. Боль и отчаяние. А уши готовы слушать. Сердце готово верить. Предатели-ноги готовы пойти за ним. Наплевать на голос разума. Наплевать на обиду. Даже на боль. Ему так хочется обмануться, безумно хочется поверить. Открыть, наконец, глаза и забыть все как кошмарный сон. Голос не слушается его. Чужой, жалкий, плаксивый.       — Я разрываюсь на части! И хочу избавиться от этого! Что делать я знаю… не знаю только, хватит ли сил. Но мысли не лгут. Дар это или проклятие, но они не лгут никогда. А раз так, то и смысла нет верить пустым словам, пусть даже они ранят его больнее ножей.       — Ты поможешь?       — Всем, чем смогу И снова ложь. Потому что мысли человека напротив далеки от слов также, как звезды в бескрайнем космосе.       «Для тебя, Лея, я приведу его для тебя». Он не хочет больше слушать это. Не хочет возвращаться в тот мирок извращенной лжи, что он когда-то наивно звал домом. Это точно не его дом. Потому что ему в нем не нашлось места. Ему так хочется обмануться. Предательски дрожащие руки сами тянутся к клинку на поясе. Так просто. Просто отдать меч. Поддаться. Забыть. Сделать вид, что ничего не было. Но из этого кошмара ему не проснуться. Не смять, не отбросить. Красный клинок разгорается в руке. Не ровный столб пламени, не стойкий луч беспощадного света. Хаотичный вихрь, шипящий и искрящийся. Сейчас он кажется более живым, чем человек, в глаза которого он смотрит. Человек, которого он звал отцом. Человек, которому он верил. Человек, который его предал. Световой клинок убивает быстро и чисто. Без крови и ненужных мучений. И это все, что он может дать своему биологическому отцу. Быструю, почти безболезненную смерть. Не от кнута хатта и не от бластера в очередной бандитской разборке, не от гнусной изнуряющей болезни или немощной старости. От чистого и безупречного клинка. Пожалуй, это можно назвать подарком. Такое привычное движение. Вогнать меч по самую рукоять, а затем просто вынуть. И оставить обугленную дыру на месте сердца. Сердца, в котором ему так и не нашлось места. Теплое прикосновение к щеке. Надо же, неужели его надежды не беспочвенны? Неужели он поспешил с выводами и убил единственного человека, что был к нему не безразличен? По щекам упорно текут слезы. Нет! Нет! НЕТ!!!! Он не мог, не мог ошибиться! Мысли не лгут! Но последняя мысль как всегда беспощадна.       «Прости меня, Лея» И она ранит настолько сильно, что руки отказываются слушаться. Отказываются подхватить чужое тело, что было, всего мгновенье назад, вместилищем разума.       Да отец, ты опять выиграл… и реванш мне уже не взять.