Призма

Израненный, избитый человек, прикованный к пыточному столу. Привычная картина. Непривычный гость.       — Я и не знал, что у нас на борту лучший пилот Сопротивления… В его исполнении это не похвала, не титул. Скорее приговор. Но Рен просто пытается вспомнить. Он уже видел когда-то это лицо. Слишком давно. Воспоминания стёрлись временем. Он сам помог им стереться. Узник вяло поднимает глаза на нового мучителя. Его обработали как положено по протоколу – долго, с чувством, толком и расстановкой. В допросной стояло удушливое марево многочасовых пыток.       — Удобно? Он не может отказать себе в издёвке. Ему прекрасно известно, что из этих оков нельзя выбраться без посторонней помощи. Вся дозволенная толика свободы – движение головой. Палачи Первого Ордена не лишали свой жертв возможности взглянуть в глаза своим страхам.       — Не очень Рен же олицетворял собой их квинтэссенцию. Он приходил, когда не помогали крючья и иглы. Он приходил, когда не помогали голод и жажда. Он приходил, когда не помогали наркотики. И никогда не уходил с пустыми руками. Его боялись. Его ненавидели. Его проклинали. Даже палачи, стремительно покидавшие допросную, стоило им только заслышать тяжёлые шаги в коридоре. Особенно палачи, шептавшие в любопытные уши о жутких криках, в которых заходились несокрушимые жертвы, стоило мрачной фигуре войти в комнату. Зрение выхватывает всё новые и новые детали внешности: смуглую кожу в кровоподтёках, тёмные вьющиеся волосы, чуть горбатый нос, ссадину на виске. Но общая картинка не складывается. Несколько неспешных, размашистых шагов к креслу. Гул чужого сознания неумолимо сдавливает виски. От наглого сопротивленца, хамившего ему при задержании, остались лишь жалкие крохи самообладания. В чужих мыслях только апатия и обречённость. Так не пойдёт!       — Я впечатлён. Никому не удалось выпытать у тебя, что ты сделал… с той картой. Искаженный вокодером голос — его оружие. Мягкие рокочущие интонации. Они пробирают до костей. Страшнее крика. Эффективнее крика. Этой мягкости хочется верить. С ней хочется говорить.       — Видно палачи у вас уже не те. Пилот собирает остатки самообладания и храбрится из последних сил. Ему без сомнения много доводилось слышать о Палаче Первого Ордена. И эти слухи сейчас пугают его сильнее, чем сама закованная в чёрное фигура. Сильнее, чем бездушная маска. И эта маска — тоже оружие. Она скрывает всё человеческое, что могло бы быть в палаче. У неё не просят сочувствия, не стремятся разжалобить. Надёжное оружие. Как и страх. Как и слухи. Рука в чёрной перчатке замирает напротив лица пленника. По Дэмерону есть, что скрывать. По Дэмерону есть чего бояться. Лучший пилот Сопротивления всего лишь человек. А людям свойственно думать… свойственно помнить. Образы накатывают неспешно, как волны на океанский берег. Боль. Страх. Надежда. Затёртые памятью давние события и свежее хрустальное крошево последних дней. Зажатый в тисках мужчина сопротивляется, отчаянно пытается переждать приступ резкой головной боли. Его мысли неумолимо сползают к воспоминаниям о детстве. По Дэмерон пытается вспомнить всё то хорошее, что было с ним когда-то. Пытается отгородится этим от боли.       ...Маленький черноволосый мальчик сидит на руках у своей матери и водит пальцем по кольцу на её руке. Луч солнца искрится по золотому ободку… Толчок Силы и голова пилота болезненно ударяется о подголовник стола. Человек мужественно смотрит в потолок, молясь всем известным ему богам разом. Он боится смотреть во тьму, нависшую над ним. Тьма давит на плечи, стягивает горло, сжимает виски. Единственный луч света – блик на металлическом ободе маски.       — Где она? Рокочущий бас ввинчивается в чужое сознание, как штопор. Пилот отчаянно скашивает глаза на своего палача и шепчет:       — Сопротивление сильнее любых твоих пыток        «Я верю. Я надеюсь. Я должен верить…»        Сопротивление чему? Здравому смыслу? Палач в ответ лишь ещё усиливает давление на болевые рецепторы, чётко отмеряя грань между безумием и беспамятством. Искусство пытки не в том, чтобы причинить бессмысленную боль. Не в том, чтобы искалечить. Ему ни к чему страдания этого существа. Только цель, только информация. Искусство в том, чтобы знать куда давить.       — Где… карта? С чувством и расстановкой. Cлова вбиваются в подкорку, как гвозди. Хаотичные мольбы перерастают в крик.        «Великая Сила, убереги! Я ещё не готов! Я не готов умереть!» Взгляд пилота окончательно расфокусируется, уходя куда-то вглубь себя. Но даже там нет спасения от фантомной боли. Перед мысленным взором вновь начинают мелькать воспоминания-картинки чужой жизни. Говорят, что перед смертью, вся жизнь пролетает перед глазами. Что ж, ему лишь остаётся рассматривать картинки, ища нужную.       Покажи мне, кто ты есть, лучший пилот Сопротивления. Память узника хранит множество сцен. Словно фотографии с подписями. Яркие снимки, сохранённые на память… Он видит лица, множество лиц… Старые и молодые, люди и нелюди… У пилота Сопротивления великое множество знакомых…       … Молодая черноволосая женщина, с собранными в практичный пучок волосами. Мальчик, сидит на её коленях, обвив руками шею и смотрит на растущее неподалёку дерево.       — Ты должен беречь его, По. Это дерево Силы. Их по всей галактике единицы…       … Осунувшееся, усталое лицо мужчины. Тонкие сильные пальцы вертят висящее на цепочке кольцо.        – Мама всегда с нами, сын. Не надо плакать. Ты должен быть сильным. Мальчики не плачут…       …В смотровое окно тренажёра просовывается обрюзгшая рожа со вздёрнутым красным носом по центру.       — Да не отпускай ты гашетку, сарлачий сын! У тебя что, глаза на затылке? Перед тобой ещё трое!       — Так точно, командер! Режим «глаза на затылке» дезактивирован!       — По Дэмерон, пять штрафных кругов за нарушение субординации!       — Но они же…       — Ты должен подчиняться приказам!       — Но я…       — Десять кругов!…       …Обезоруживающая улыбка. Лицо пожилого мужчины лучится озорной хитринкой.        – Ты теперь один из нас! Мы здесь, как большая семья! И ты должен в неё влиться! Хочешь, я покажу тебе нашу базу?…       … Гордая, надменная женщина с волосами, уложенными в сложную причёску. Осанка прямая, как струна. Но в карих глазах доброта и сочувствие:       — Я знала Шару. Люк был дружен с ней. Ты скучаешь по ней?...       … Её причёска проще, а волосы подёрнулись сединой. Осанка стала ещё твёрже. Но тёплые карие глаза по-прежнему смотрят внимательно и цепко. Эти глаза не терпят чужих ошибок.       — Не подведи меня, По Дэмерон!       — Не в этой жизни, принцесса!… Он наконец-то узнал его. Вспомнил. Хотя предпочёл бы забыть. Он должен бы ненавидеть этого мальчика. Тот занял место, что по праву принадлежало ему. Тот взял судьбу, что должна была быть его. Тот стал родным сыном для женщины, что была его матерью. Он должен бы обнять его, названного брата. Брата, которого у него никогда не было. Лет в шесть он мечтал о брате. Лет в восемь ещё надеялся… Но ему просто жаль. Жаль этого «лучшего пилота Сопротивления». Золотого мальчика. Надежду Леи Органы-Соло. Мальчик бездумно занял вакантное место, и теперь каждый его шаг сопровождается едкими издёвками и нотациями. Это его, По Дэмерона, награждают пощёчинами за каждый проступок. Это По Дэмерону приходится приторно улыбаться, отправляя друзей на смерть. Это По Дэмерону нужно ломать себя под шаблон чужих ожиданий.       Мне жаль тебя, мальчик, в восемь лет оставшийся без матери. Мне жаль тебя, ребёнок, выросший на сказках о войне. Мне жаль, что сам ты так и не вырос из этих сказок. Наверное, мы могли бы поговорить, братец. Но ты не способен услышать меня. Острая боль заставляет Дэмерона кричать в голос. Лучший пилот Сопротивления всё равно расскажет всё, что знает. Пилоту нечего противопоставить Силе. Боль лишь награда за его же собственное упрямство.        «Я должен держаться! Должен! Ради Сопротивления!» Палач Первого Ордена лишь методично проецирует на чужие рецепторы известные ему ощущения боли: иглы, кислота, мороз, огонь. Пожалуй, последний вариант – самый эффективный.       Зачем ты защищаешь Скайуокера? Зачем ты так упрямо защищаешь того, кто тебя предал? Ты идеалист, братец. Всё или ничего? В твоей голове лишь чужие ожидания. Ты так легко примерил на себя чужую шкуру. Удобно тебе в ней? Человек в оковах захлёбывается собственным криком. И последним в памяти Дэмерона всплывает сморщенное лицо Лор Сан Текки и маленький оранжево-белый дроид, открывающий транспортировочный слот.       Так просто? Я мог бы догадаться и сам. У старого нексу и уловки старые. И получив желаемое, форсъюзер тут же прекращает свои эксперименты. Но отсутствие боли не принесёт лучшему пилоту Сопротивления облегчения. Он позаботится об этом. Когда от тебя ждут только победы, проигрывать больнее вдвойне. Рен мысленно отмечает себе дать задание надзирателям – выдать человеку дозу анаболика и, пожалуй, снотворного. Ценный пленник, как никак. Себе он, пока что, такой роскоши позволить не может. Тупая боль продолжает стискивать виски.       Ты думаешь ты герой, По? Увы, нет, ты инструмент. Лишь бездушный инструмент. В руках того, кого ты любишь.