Призма

Он сидит на корточках у чужих ног и впервые за последние дни (месяцы? годы?) чувствует небывалое спокойствие. Решение принято. Сомнений не осталось. Лишь цель. Лишь надежда. Он сможет выйти из замкнутого круга. Найдет предателя-дядю. Уничтожит. Избавится от своих кошмаров. И обретёт, наконец, спокойствие и силы. Сможет остановить набирающее обороты безумие. Обязан остановить. В бездну Сноука с его наставлениями. У него есть свои представления о чести и совести. И пытать детей – против его принципов. В конце концов, балласт знаний всё ещё при нём. Чему там его учили в бесконечно далёком детстве? Риторика? Политика? Психология? Что ж, сойдёт за отмычку. Зачем пытать девочку, если можно просто уговорить? Убедить отдать нужное добровольно? Он вновь и вновь скользит взглядом по безмятежно спящей пленнице. Вот она, его надежда на перемены. Худая, изломанная жизнью девочка. Очень худая. Острые локти-коленки. Выступающие скулы. Торчащие рёбра. Он разглядывает свой трофей уже добрый час, борясь с недостойным последователя Тёмной Стороны желанием – послать дежурного штурмовика за обедом. А лучше двумя. Но он и так уже вызвал бурю похабных мыслишек у персонала базы, собственноручно отнеся захваченную в плен девочку в пыточную. К его эксцентричности, разумеется, привыкли. Но всему же есть предел! Штатный палач, предложивший провести предварительную обработку пленницы согласно протоколу, из пыточной уже испарился. Не в означенные магистром труднодоступные дали, естественно, а свою каюту – строчить очередную сплетню в корпоративный чат и кусать локти, вспоминая уплывшие из-под самого носа девичьи лодыжки. А уж если сюда ещё и еду потребовать принести… Девочка неуверенно шевелится в оковах, постепенно приходя в себя. Закрепить на столе её всё-таки пришлось. На плохую память Кайло жаловаться не приходилось и уж что-что, а нацеленный ему в лоб бластер в лесу он запомнил прекрасно. Так что фиксаторы на столе он застегнул собственноручно – так дикарка и ему мешать не будет, и сама не покалечится. Рен еще раз пробегает глазами по скованной нескладной фигуре. Обмотки на руках, длинный нелепый кусок ткани, обёрнутый вокруг туловища, куча каких-то ремней, мешочков и подсумков, кобура для бластера… Для такого знакомого бластера…       Старый прохвост явно даром времени не терял… Он стискивает зубы и снова возвращается к осмотру, давя на корню любые мысли о… Девочка. О ней думать проще и приятнее. Старая, ветхая одежда. И несвойственная жителям песков гладкая кожа на лице, заставляющая думать, что в облике пленницы не хватает тряпичной маски. Интересно, как ей удалось выжить в пустыне? На Джакку? Девочка вновь дёргается и резко распахивает глаза, приходя в себя. Окидывает цепким взглядом помещение, вертит конечностями, проверяя крепления и, наконец, обращает внимание на него, сидящего на корточках в изножии пыточного стола. И Рена окатывает волной страха и отвращения, давая понять, что оказанную ей любезность пленница не оценила. Впрочем, он привык.       — Где я? – требует дитя таким тоном, словно он ей уже задолжал четверть Галактики.       — У меня в гостях, — ехидно бросает Кайло в ответ.       — Где остальные? Ну конечно, остальные! Как он мог забыть о них. Ведь именно за их жизни так тряслась эта девочка в лесу.       — Ты про убийц, предателей и воров, которых считаешь друзьями? – безжалостно припечатывает Рен любителей втягивать в военные действия малолеток. – Можешь успокоиться – понятия не имею. Если бы взглядом можно было прожигать пол, он бы уже со свистом летел вниз между уровней базы. А может и изрядно перепугал бы кого-нибудь из персонала (того же Хакса!), свалившись ему, как минок-вредитель, на голову прямо посреди совещания.       Да уж, главное «жало» в полёте не включать. Он чуть склоняет голову на бок, с удовольствием разглядывая выражение бессильной злобы на чужом лице и меланхолично вслушиваясь в поток отборной мысленной брани, сопутствующей попыткам испепелить его взглядом на месте. Интересно, знают ли родители этой невоспитанной девочки, в какую сарлачью задницу угодило их чадо? Странно, но пленницу похоже тревожит только судьба её дружков-сопротивленцев…       — Всё ещё желаешь мне смерти? – мягко интересуется он, стараясь говорить, как можно более ровно. Вновь пугать малявку в его планы не входит. Он должен договориться с ней. Мирным путем.       — Такое бывает, когда за тобой охотится монстр в маске! – выпаливает девчушка на одном духу. Рен же с трудом сдерживает задиристое фырканье и наслаждается устрашающим потоком образов-предположений о его внешности, откровенно растягивая удовольствие. У его пленницы избыточно богатая фантазия. Тем забавнее будет наблюдать столкновение с реальностью. Фиксаторы маски негромко щёлкают, отводя вокодер от лица. Он плавно встаёт, с наслаждением вытягиваясь в полный рост и, наконец, снимает шлем, с любопытством разглядывая лицо девочки не через визор. И тут же получает наглядное подтверждение её эмоциональной незрелости. Эмоции в её голове помещаются только по одной, зато ярко и до краёв. Шок. Удивление. Смущение. Он на мгновение ловит картинку самого себя чужими глазами. Расширенные в сумраке камеры зрачки. Старые глаза на молодом ещё лице. Лице узком, ассиметричном, неправильном. Белое пятно на фоне черного воротника и копны темных кудрей, заставляющих вспомнить бородатый анекдот про вуки и антистатик. Как ни странно, девочка находит увиденное привлекательным. Пожалуй, даже слишком привлекательным для простой симпатии. Пленница, даром что совсем юная, воровато отводит глаза. Дура, с прискорбием констатирует Рен, резко серьёзнея. Простейший тест на вменяемость юная мусорщица с треском провалила. Эта девочка оказалась ничем не лучше большинства виденных им представительниц прекрасного, слабого, но уж больно назойливого пола, реагировавшего на его внешность, как банты на татуинский сорняк. Мужское самолюбие от такого внимания конечно грелось, но греться предпочитало под шлемом, чтобы никто не приставал не по делу. Кроме того, искомый интерес обычно начинался с аналитических вычислений соответствия длины его носа длине прочих органов, а заканчивался раздумьями о перспективах карьерного роста или политической выгоды. В качестве друга, напарника или, на худой конец, интересного собеседника никто его почему-то не рассматривал, а быть бесплатным приложением к упомянутым органам Рену претило. Так что дам всех мастей Кайло предпочитал обходить по дуге, длинною с дугу Кесселя, цинично внушая особо назойливым, что те уже достигли своей цели и им не понравилось. Что ж, он её по крайней мере не испугал – уже хорошо. Он ещё раз окидывает непрошенную поклонницу взглядом. Девочку нельзя назвать ни уродливой, ни отталкивающей, а при должном уходе годков через пять она вообще грозит превратится в видную красавицу. Но сейчас… Сейчас торчащие в разные стороны ребра и абсолютный инфантилизм сознания вызывают только острое чувство жалости. И видит Сила, лучше бы он поймал дроида! Раздраженно брякнув шлем на подставку и подняв с неё облачко пепла, Рен счёл приветствие завершённым. Пора переходить к делу. Резкий звук заставляет пленницу вздрогнуть в своих оковах и, наконец, собрать мысли в кучку. Вспомнить, что она вообще-то прикована к столу. Что может и провоцирует сексуальные фантазии, но те к делу ни коем образом не относятся. Прекратить его разглядывать стоит ей заметных усилий. Пара шагов вперёд. На расстояние удара. Опасно близко.       Нет, девочка, опущенные в пол глаза тебя не спасут. Не надейся.       — Расскажи про дроида, — окончательно разбивая романтический настрой собеседницы, без обиняков требует Рен.       — Модель BB, астромеханик на селеновом накопителе с термосканером... — девочка тоже неплохо умеет заговаривать зубы, что и демонстрирует. Сразу и оптом. Попутно продолжая постреливать глазами в его сторону. Ну хоть математическими расчётами не развлекается!       — У него фрагмент навигационной карты, которого у нас нет, — перебивает Рен, не давая сбить себя с толку. И мысленно усмехается, тому как старательно он цепляется за понятие «мы». Не я несколько месяцев по кускам собирал карту с координатами моего дяди и поставил на уши весь архив. «Мы». Кто это «мы» и сколько «нас» он предпочитает не уточнять даже мысленно. – Осталось найти последний. И дроид с чего-то показал эту карту тебе, — растолковывает он, глядя куда-то поверх головы собеседницы. Не зачем смотреть. Он стоит достаточно близко, чтобы прекрасно слышать мысли девочки. А те опять вопят на всю камеру, вызывая желание зажать уши руками. Страх пополам с влечением. Термоядерная смесь. Что особенного увидел дроид в этой девочке-мусорщице? Почему рискнул доверить свою тайну? Почему именно ей? – Тебе… Мусорщице. Слово слетает с его губ само. Без фильтрации разумом. И только произнеся свою мысль в слух, он понимает, что невольно обидел девочку. Это невероятно, но… она стыдится. Стыдится своего образа жизни. Словно в разборке остовов имперских кораблей есть что-то зазорное. Смешно и глупо. Такая работа требует хорошей технической подготовки и, как минимум, умения читать на ауребеше. Это при том, что про школы на Джакку никто и никогда не слышал. Такая работа требует хорошей физической подготовки и умения использовать блоки и верёвки, потому что риск провалиться сквозь прогнивший металл велик. Это при том, что про медицинскую помощь на Джакку тоже слыхом не слыхивали. Такая работа требует ещё и не дюжей смелости, ведь бродить по остовам мертвых кораблей в одиночестве, как минимум страшно, а как максимум безрассудно. И она всего этого стыдится? Но девочка замолкает, пождав губы. В уголках глаз предательски поблескивают слёзы. Юная мусорщица опять отводит взгляд, пытаясь совладать с эмоциями. И упрямо поднимает голову, чтобы посмотреть своему палачу в глаза. Смелая девочка. Рен кривится, ругая самого себя последними словами. Дипломат? Политик? Он не может договориться даже с ребенком! И только что его надежды вытянуть из неё информацию без применения силы стали, мягко говоря, эфемерными. И опять ему некого винить в этом, кроме собственного дурного рта. Но и отступить сейчас – уже не хватит времени. Момент упущен. А за ошибку, его ошибку, опять расплатятся другие. Эта вот девочка. Эта глупая, наивная и упрямая девочка, случайно попавшая в чужую игру. Пешка. Девочку опять ждёт ментальное сканирование памяти, а его – ядрёная мигрень. И поделом. Но он, про крайней мере, в силах ей помочь. Договориться с родителями. Отправить учиться в академию или на техника. Дать кров и работу. Первому Ордену не помешают такие люди. И стыдится своей работы ей больше не придётся.       — То, что мне нужно, я беру, — предпринимает он последнюю отчаянную попытку отсрочить неизбежное. Запоздало приходит понимание, что теперь, без шлема, ему эту смелую девочку уже не испугать. Но он предупреждает её всё равно… и опять с удивлением ловит чужую реакцию. Совсем не ту, на которую рассчитывал. Девочка злится! Злится и закрывается, прячась, как улитка, в свою раковину. Отчаянно ругая саму себя за наивную доверчивость. За бессмысленную симпатию к монстру. Громко и отчаянно думая, что он способен на что-то грязное. Хотя… тут она права, что может быть грязнее копания в чужих мыслях? Он заученным жестом вскидывает руку, почти касаясь чужого виска. У него нет выбора. И нет больше времени играть в доброту. Девочка вся сжимается в своих оковах. Отворачивается от него в ожидании новой боли. Нового унижения. Рен почти утыкается лбом в чужую голову. Девочка пахнет солью и металлом. И машинным маслом, совсем чуть-чуть. Её мысли — образы и слепки. Комки противоречивых эмоций, пересыпанных песком. Он прикрывает глаза, погружаясь в чуждый ему мир. В чужую жестокую реальность. Осторожно вытаскивая на поверхность песчаных дюн памяти образы, один за другим.       ... Песок повсюду. Яркий. Блестящий. Слепящий глаза. Он скрипит на зубах. Набивается в волосы. Корпус старого шагохода тонет в нём. Одиночество. Голод. Забвение. Разноцветное крошево песчинок в ладонях. Ей некуда идти. На целой планете она нужна разве что падальщикам…       … Одна. Она всегда одна. Подтягиваясь по верёвке по корпусу разрушенного корабля, или усердно отчищая песок вонючей масляной ветошью с найденной детали, чумазая исхудалая девочка бесконечно одинока. В поселке её обходят стороной. Уклоняются от вопросов и разговоров. Как будто она проклята. Как будто больна. Как будто её здесь нет вовсе…       … Время идёт, сезон за сезоном. У неё по-прежнему нет друзей. Лишь сшитая вручную кукла из тряпиц. Лишь завистливые взгляды на чужие семьи. Голод. Зависть. Отчаянье. Она плохая. Неправильная. У правильных детей бывают семьи…       … Объятья. Ласка. Дружба. Ей не ведомы. Остовы разбитых кораблей да редкие находки-голограммы – её единственные собеседники. Её жилище местные обходят стороной. И однажды ей это начинает нравится. Одиночество, как залог выживания? Прекрасно! Молчат? Ну и пусть! Она ещё покажет им, чего стоит на самом деле… Рен чувствует, как его собственное сердце сжимается в комок. Именно ради таких детей и стоит строить нормальную систему управления. Ни ради власти. Ни ради богатства. Ни ради славы. Ради того, чтобы никому и никогда не приходилось проходить через подобное.       — Ты одинока… — даже не вопрос. Констатация факта.       …Исчерченные белыми засечками стены. Ожидание. Голод. Надежда. Она поставила своей целью дождаться. Время стёрло из памяти имена и лица тех, кого она ждёт. Надежда ради надежды. Якорь сознания. Бесконечные взгляды вслед улетающим кораблям. День за днём. Чёрточка за чёрточкой. Детские хвостики, чтобы узнали. Чтобы приняли… Он уже опоздал. Опоздал сильно. Жизнь уже успела сломать эту девочку. Её восприятие исковеркано настолько, что даже его осторожные прикосновения к её сознанию воспринимаются за признак ласки и внимания. В уголках чужих глаз копятся непрошенные слёзы. Она ему этого не простит.       …Родители становятся наваждением. Она видит их в миражах. В чужих лицах. В отражении на треснувшей панели мёртвого корабля. Надежда даёт силы жить, но ожидание убивает. Чёрточки на стене становятся день ото дня глубже… Он стоит слишком близко, чтобы она могла не обращать на это внимания. Чтобы могла заставить себя не вслушиваться в чужое дыхание или не чувствовать чужой запах. Чтобы могла закрыться от разрывающих её противоречивых эмоций. Но боль причиняют не его действия. Он и так предельно аккуратен. Девочка почти не чувствует боли при сканировании памяти. Боль причиняют слова. То, что он проговаривает вслух, она прячет от самой себя. Это не то, что хочется помнить. Слёзы чертят на чужих щеках мокрые дорожки.       — Прикована к планете, — Рен подымает глаза на девочку и снова опускает. Беспочвенная надежда. Ему знакомо это разрушительное чувство. Она слепит глаза не хуже песка. Заставляет верить в то, чего нет вовсе. Слёзы по чужому лицу текут уже безостановочно. Прикованная к пыточному столу девочка молча и беззвучно плачет.       Плачь, девочка. Просто плачь. Потом станет легче.       …Находка. Радость. Бахвальство. Она нашла и смогла починить старый транспортник. Смогла заставить его летать и даже уходить в гипер. Её шанс на лучшую жизнь. Тысяча пайков. Новый спидер. Теперь её наконец-то оценят по достоинству…       …Голод. Предательство. Унижение. Она отказалась улетать с планеты. И, не задумываясь, отказала в этом другим. Тем, кого на краткий миг своей жизни назвала друзьями… Доверие обернулось предательством. Транспортник, собранный её же собственными руками, стартовал без неё… А она снова оказалась на обочине жизни без гроша за душой. Удача утекла песком сквозь пальцы. Голод и надежда остались… Вот почему она пошла с Сопротивлением. Вот почему даже не думала о своих родителях, защищая дроида в лесу. Надежда на возвращение родителей сменилась надеждой хотя бы на дружбу. Предатель подал ей руку, а девочка вцепилась в неё со всей жадностью позабытой всеми сироты. Иллюзия дружбы. Иллюзия семьи. Девочке просто не с чем сравнивать. Отчаянно стремящуюся под чужую ласку сироту обмануть не сложно…       — Кошмары, бессонница… — тоже знакомо.       … Бесконечные ночи… Пустой, сведённый судорогой желудок. Смутные жуткие образы, приходящие во снах. Она боится спать. Боится, закрывать глаза вечером, даже рискуя не успеть утром на кладбище кораблей раньше остальных. Рискуя снова остаться голодной. Просаживает драгоценное время отдыха в гонках на симуляторе, лишь бы не дать себе уснуть. Но стоит ей обессиленно упасть на набитую ветошью подушку, как образы приходят вновь, выпивая её досуха. А в следующую ночь, всё повторяется заново… Он не может пройти мимо этих образов. И не может просто отвернуться – слишком знакомая боль. Слишком личная. Он не вправе смотреть на всё это. Не вправе даже прикасаться к этой девочке. Голодной. Жадной. Немыслимо, но каждым словом, каждым осторожным прикосновением к её сознанию он дарит ей надежду. Заставляет чужое тело трепетать лишь от того, что где-то рядом есть простое человеческое тепло. И ненавидеть себя за это. Она ему этого не простит. Он вновь и вновь скользит взглядом по её лицу, заплаканному, издёрганному. Упрямая девочка. Сильная. Жадная. Такая добровольно ничего не отдаст. Он же чувствует себя вором, пытаясь отнять нужное силой. Но сдаться сейчас, означает отказаться от своих намерений. И он вновь и вновь просеивает сквозь пальцы песок чужого сознания. Что-то новое находится внезапно. Не очередной золотистый клубок воспоминаний. Вещь. Старый потрёпанный шлем повстанца. Её детская игрушка. Рен шарит вновь, уже целенаправленно, доставая из песка всё новые и новые вещицы – засохший цветок, гладкий камешек на верёвочке, трубочку калейдоскопа… Девочка явно питает сильное пристрастие к вещам… Гладкая поверхность стекла, под слоем песка оказывается для него неожиданностью. Ого! А вот это уже интересно! У его пленницы и впрямь богатая фантазия! Прячась от серой реальности своей жизни, девочка умудрилась выстроить в своём сознании целый лабиринт, склеенный из желанных ею образов. Сложный. Запутанный.       — Рисуешь картинку? – с усмешкой интересуется Рен, разглядывая образы, мозаики цветного стекла, собранные чужой фантазией по кусочку. — Я вижу… — Её бесценная коллекция. Кладовая памяти. Могла ли яркая картинка с картой найти своё пристанище именно здесь? Он снова разглядывает девочку. Теперь уже с интересом. Собранные ею, бережно укрытые в глубинах разума, образы такие же, как и она сама. Голодные. Жадные. Амбициозные. И понять, что из них ложь, а что правда воистину интересная задача… Девочка мастерски умеет подменять собственные воспоминания. Ответ на его вопрос до смешного прост - она могла выжить, лишь прячась в своих фантазиях.       — Остров в океане… — тянет Кайло, любуясь величественной суровостью природы. …Фигурка девочки примостилась на самом краю обрыва, свесив ноги и радостно болтая ими в воздухе. Интересно, где она могла увидеть подобное? Сама сочинила?       ...Гора из пайков, уходящая в небо. И всё это богатство её. Она заслужила...       ...Мусорщики на заставе, расступившиеся пред ней. Она гордо вышагивает между рядов, их единственная и отчаянная надежда...       ...Корабль, спускающийся с небес. Ура! Это за ней...       …Радостные крики играющих с ней на зелёной поляне детей. Яркое пятнышко мяча на фоне неба. Большой добротный дом…       …Яркий и добрый, явно собирательный, образ матери, укачивающей её на руках. Мягкая накидка на чужих плечах. В неё так и хочется уткнуться носом …       …Древнее высохшее дерево, пронзённое солнечным лучом… В пятачке света девочка с упоением листает какую-то книгу...       …Задорно ухмыляющийся седой мужчина, гладящий её по голове. Знакомый седой мужчина… Сердце снова сдавливает, но уже не болью.       — И Хан Соло? – искренне удивляется Рен. — Думаешь он заменил бы тебе отца? Непрошенные гнев и горечь, накатывают внезапно. Наивная дурочка утащила в свои закрома и этот образ, наделив его чуть ли не джедайской святостью. Прекрасный человек, на которого можно положиться. Отличный отец, у которого хочется поучиться. Рен резко отворачивается, пытаясь совладать с эмоциями. Лишь едко добавляет:       — Кто угодно, только не он… И это её добивает. Девочка вся сжимается и сдавленно с угрозой шепчет, словно и вправду может хоть что-то сделать своему мучителю:       — Вон из моей головы. По щекам девочки всё ещё текут злые слёзы, и Кайло меняет тактику. Отойти сейчас от пленницы - лучшее решение. Он не настолько хорошо себя контролирует, чтобы быть уверенным, что не сорвётся. Да и времени, на блуждание по лабиринту чужого сознания он потерял непростительно много. Но подумать только! Как охотно мелкая попалась на пресловутую улыбку старого Соло! Рен мысленно одергивает себя. Он опять слишком далеко зашел. Зашёл не туда. Пора заканчивать эту игру. Девочка поедет в учебный лагерь Первого Ордена и успеет найти ещё не одного пригодно для роли отца человека. Ему до этого дела быть не должно. Пусть представляет себе, что хочет. Его забота – карта. Он встаёт чётко напротив неё, выпрямившись в полный рост и протянув руку к чужому разуму. Ровно так, как и учил Сноук. На расстоянии вытянутой руки. Не ближе, но и не дальше, словно самому себе напоминая, что тараканы этой девочки – не его забота.       — Я знаю, ты видела карту. Она здесь, – как можно более ровно произносит Рен, чувствуя, что начинает терять терпение. — И ты отдашь её мне. Время для реверансов и игр закончилось. Он честно пытался обойтись без применения силы. Не вышло. Жаль. Но он всё равно возьмёт то, что считает нужным. Не таких обламывал.       Хочешь поиграть во взрослую жизнь, девочка? Вперед! Только учти – я всё чувствую. Пожалуй, для начала стоит проверить, как это упрямица относится к холоду. По идее жительница пустыни должна быть мерзлявой. Холод оказывается вполне действенным методом убеждения. И прекрасным средством против слёз. Правда теперь его пленница уже не испытывает никаких иллюзий насчёт своего незавидного положения. И не ищет заботы и сострадания от палача. Лишь злиться и дико скалится в ответ. Боль ей явно не в новинку. Девочка умеет терпеть — смотрит в потолок, жмурится, пытается отвлечься от болезненного покалывания по всему телу. И боится. Боли. Чёрных давящих стен камеры. Его самого. Рен чуть ослабляет хватку, опасаясь перестараться:       — Бояться не надо, я и это чувствую Получившая перерыв девочка дарит ему в ответ звериный оскал и чётко по слогам проговаривает:       — Ты… ничего. Не… получишь… Рену уже даже весело. Азарт просыпается неожиданно, подстёгивая извечное любопытство. Кажется, эта девочка - достойный противник, и нажим стоит усилить.       — Увидим, — заверяет он её. Новая волна фантомной боли накрывает пленницу с головой. Стеклянный лабиринт в её сознании покрывается мелкими трещинами. Со стен крошевом осыпаются выдуманные картинки. Но девочка всё равно держится. Силится противостоять боли. Скалится и жмурится. Смотрит в пол. И гордо выпрямляет спину, сама вытягиваясь к нему навстречу. Её глаза абсолютно сухие. Только где-то глубоко внутри засела ненависть к самой себе. За минутную слабость. За то короткое мгновение, на которое она подумала, что монстр под маской может быть человеком. Лежавший до этого ровными дюнами песок её мыслей превращается в бурю. Абстрагироваться, отделить себя от чужого разума становится всё труднее. Лабиринт. Его цель этот проклятый лабиринт. Карта в нём он уверен. Повешена, как трофей, на одной из стен. Девочка просто не смогла бы выкинуть подобную драгоценность. Ему лишь надо найти её. Продвигаться вглубь лабиринта приходится очень осторожно. Одно неловкое движение и он разобьёт хрупкое стекло или безнадёжно испортит картинки. А девочке потом годами придётся всё это заново восстанавливать. Один не верный поворот, и он просто не сможет выйти отсюда. Так и останется в чужой голове, а его лишённое сознания тело станет просто пустой оболочкой, пускающей слюни. Знания. Ему нужно применить их. Все, что есть. Чтобы отметить свой путь. Не заблудиться, не потеряться в чужих фантазиях. И не ослабить давление. Здесь, в глубине лабиринта, он чувствует её повсюду. Рядом, дальше, под собой. В треске стекла и пении бури. Чужое сознание окутывает его, как кокон. Смешивается с его собственным. Он уже не может отличить, где девочка, а где он сам. Слишком опасно. Он слишком далеко зашёл. Ему стоит прекратить это. Разорвать, разметать чужое упрямое "Я". Ему достанет сил сломать её, да. Сломать всегда проще. Но девочка вряд ли переживёт подобное. Нет, причинить ей вред - совсем не то, что ему нужно. Он не хочет переходить ту грань, за которой эта девочка, совсем ещё ребенок по сути, станет просто вещью. Которую можно купить. Продать. Или сломать об колено по прихоти. Его хватка слабеет. Ребёнок. Это же ребёнок… Что он творит! Он намеревался уговорить её, а не пытать. Убедить отдать ему карту, а не ломать чужие фантазии. То немногое, что было у этой безродной сироты. Осознание разбивает концентрацию к криффу. Ситх! Он не может заставить себя пытать её в полную силу. Не может заставить её кричать и задыхаться от боли, как прочих пленников. Она всего лишь ребёнок. Да, цель того стоит. Да, его дед, Дарт Вейдер, был славен тем, что равнодушно пытал собственную дочь. Девятнадцатилетнюю Лею Органу. Но… Кайло так не может. Не может заставить себя причинить настоящую боль этой девочке, вынесшей за свою недолгую жизнь уже столько. Его рука дрожит от напряжения и опускается всё ниже. Каждый вдох даётся с трудом. Нет. Он не Дарт Вейдер. Если могущество Темной Стороны – в умении пытать детей, ему никогда не достичь высот деда. Взгляд снова фокусируется на чужом лице. Девочка смотрит на него в упор всё это время. Не отводит глаза, как другие пленники. Стойко и упрямо терпит причиняемую им боль, словно та придает ей сил.       — Страх… — цедит девочка сквозь зубы, — ты боишься! Боишься не достичь высот Дарта Вейдера! - выплёвывает она, возвращая своему палачу его же оружие. Слово. Озвученные вслух мысли. И Кайло ошарашенно отшатывается, пытаясь выпутаться из сетей чужого разума. Отступает, уже не стремясь сохранить себя целиком. Судорожно дышит, словно весь воздух куда-то исчез. Невозможно. Девочка не может, просто не способна слышать его мысли! Ведь это под силу только Сноуку...       Но, ситх возьми… как?