***
Чтобы скоротать первый тайм – целых сорок пять минут! – Гера принялся следить за игрой. По ее течению разобрался с правилами, однако подлинной заинтересованности не возникло. Так первокурсник и маялся, вместе с электронным табло отсчитывая минуты и секунды до перерыва. Сразу после первого тайма Тамара устремилась к Севе, чтобы утешить, ибо сборная спортфака проигрывала историкам ноль-один. Несомненно, что Севе требовалась моральная поддержка подруги – продувать непрофильному факультету крайне позорно. Тамара вернулась на трибуну с началом второго тайма и уставилась на поле, стиснув кулаки. Дай ей волю – она стала бы играть наравне с парнями, лишь бы помочь своему Севе, пинавшему мяч с остервенением. Беспокоить однокурсницу Гера не посмел. Ближе к концу матча зарядил мелкий дождь – теплый, поэтому не противный. Неприятно было только студентам спортфака: историки мало того, что не сдавали лидерской позиции, так еще увеличили счет в свою пользу. Табло показывало два-ноль, вызывая ярость проигрывающих и негодование болельщиков, обещавших пустить на мыло спортсменов. Гера немного позлорадствовал – сборная истфака куда изобретательнее в маневрах и слаженней. Сразу видно – применяет голову по назначению. Свисток, возвещающий о конце матча, – и половина стадиона разочарованно вздохнула. Спортфаку не удалось отыграть ни одного мяча. Вторая половина болельщиков, ликуя, бросилась качать победителей. – Ну что, поговорим о том типе? – обратился Гера к Тамаре, по-прежнему не сводившей глаз с зеленого ковра поля, где спортфаковцы ругались, плевались и не желали жать руки историкам. Тренер тщетно призывал проигравших к культурному поведению, но те его игнорировали. – Типе? – переспросила Тамара с раздражением, отчего Гера изумился. Понятно, что команда ее Севы проиграла, но чем в этом виноват однокурсник, ни единым вопросом не отвлекавший девушку всю игру? – Не видишь – мне не до чего? Сам разбирайся с ним, собакой и черт знает чем еще! Сердито вскочив с места, Тамара подошла к полю и остановилась у его кромки. Наверно, размышляла – пойти к Севе или лучше не попадаться тому, пока не утихнут футбольные страсти. Ошарашенный бурной реакцией однокурсницы Гера остался сидеть на пустой трибуне. Дождь усилился, подгоняя игроков и болельщиков поскорее спрятаться под крышу. Геру никто не позвал и не потащил в убежище – так его бы вывели из ступора. Очнулся он самостоятельно, когда вымок до нитки, а вода струилась по лицу, поднялся и поплелся домой, не замечая, что попадает в лужи по дороге.***
У калитки, ведущей в маленький садик особняка, Гера почувствовал взгляд, от которого зачесалось между лопатками. И кому не сидится дома в ливень? Студент обернулся и увидел на противоположной стороне улицы под черным зонтом человека, одетого в джинсы и белую майку с красным силуэтом города. Его очертания (а именно – напечатанный рисунок Императорского собора святого Варфоломея) Гера узнал – Франкфурт. Только не на Майне, а на майке незнакомца, еще немного постоявшего (лица не было видно: мужчина нарочно не поднимал край зонта), а затем зашагавшего прочь. На ум сразу пришел тип, предупредивший Тамару не соваться в чужие дела. Но как он выследил того, кто написал объявление? Неужели наблюдал за двумя студентами еще в горпарке, в день пропажи собаки?! Вспоминание однокурсницы всколыхнуло в Гере горечь и обиду, которые за время пути домой утихли, теперь же снова разбушевались. Тамара права: пусть творится, что угодно. Глупо искать пса, глупо думать о странном типе. Или о двух, если звонил и стоял напротив не один и тот же мужчина. Зайдя в холл, Гера пошлепал к лестнице на второй этаж и услышал разговоры и звон посуды из столовой. У них же сегодня гости! Как он мог забыть об этом приятном мероприятии… Однако не явишься же за стол мокрым и с опечаленной физиономией. Да и холодно в сырой одежде. – Герхард? – крикнул из столовой Аврелий. – Да, я, – не стал возражать против настоящего, но не любимого имени Гера. – Я промок, нужно под горячий душ. – А потом к нам! – раздались три голоса – деда, Людвига и Снежаны – почти синхронно, отчего все рассмеялись. Лишь студенту было не до веселья. Осознание собственной никчемности, о коей Гера всерьез задумался, отняло желание отправиться после душа к гостям. Быть может, им тоже все равно, и они не заметят его отсутствия.