Чёрное на чёрном

Риченда стояла у окна, всматриваясь в непроглядную тьму надвигающейся ночи. Со стороны реки тёмное небо освещали зловещие отблески пожаров. Даже сквозь закрытые окна дымом пахло всё сильнее, а беспорядочный и оттого ещё более пугающий колокольный звон подступал всё ближе. Тревога в груди возрастала. Это неприятное чувство зародилось в груди, поднялось к вискам и теперь пульсировало в них, отдаваясь вспышками боли. По городу рыщут толпы обезумевших фанатиков, бандиты, мародёры. Они громят продовольственные склады, жгут дома, убивают… И где-то там, на тёмных опасных улицах — Рокэ всего с дюжиной кэналлийцев. Риченда слышала, как Оноре умолял его вмешаться, но Алва оставался непреклонен. После обеда и сна он расположился в кабинете и, потягивая «Чёрную кровь», равнодушно взирал на стоящих на коленях монахов. — Господин маршал, — взволнованно взывал к герцогу епископ. — Прошу, умоляю вас вмешаться. Только вы можете остановить этот ужас. — «Могу» не значит «хочу», — ответил Алва, откинувшись в кресле и делая очередной глоток. — Но ваш долг, как… — Я никому ничего не должен, — прервал его маршал. — Ваше Преосвященство, встаньте, вы не перед Создателем и даже не перед Леворуким. Епископ моргнул и в изумлении уставился на герцога.  — Вы говорите, как еретик, — прошептал Оноре и, отшатнувшись, словно перед ним и впрямь сидел Чужой, поднялся с колен. Маршал насмешливо вздёрнул брови: — Я не еретик, а безбожник, потому как не верю ни в кого, кроме самого себя. Оноре покачал головой, но предпринял ещё одну попытку достучаться до маршала: — Герцог Алва, я взываю к вашему милосердию. — Никогда им не отличался, — равнодушно пожал плечами герцог. — Потому как оно мне без надобности. Дана, стоя у двери, злилась, но вмешиваться не решалась. Алва всё равно поступит так, как считает нужным и ничьи стенания, слёзы или уговоры его не тронут. — Но в городе гибнут невинные люди. Ваши братья… — Мои братья мертвы уже давно, — отрезал Алва таким тоном, что Оноре вмиг замолчал. Риченда поняла, что больше не может выносить происходящее, и молча покинула кабинет. Когда в напряжённой тишине часы пробили десять, на пороге её комнаты появился Алва. На очень короткое мгновение Риченда совершенно нелепо и наивно понадеялась на то, что он пришёл извиниться. Но нет — он пришёл продолжать её отчитывать. — Я уезжаю и надеюсь, что в моё отсутствие вам не придёт в голову ради нелепых фантазий вновь изображать из себя мученицу и подвергать себя опасности. — Нелепых фантазий? — вспыхнула она. — Они грозились ворваться в дом и убить Преосвященного! — Вашего Преосвященного всё равно рано или поздно убьют. Он так уповает на волю Создателя и жаждет встретиться с ним, что, полагаю, желание его исполнится. — Вы ужасный человек! — выдохнула Дана. — Для вас это новость? — герцог ослепительно улыбнулся и поклонился: — Доброй ночи. Дана только сейчас обратила внимание, что одет он как для выхода. Причём ко двору. Парадный мундир, маршальская перевязь, белый атласный плащ, шляпа с пером. Вот только пара пистолетов за поясом все мысли о дворце вмиг прогоняла. — Куда вы идёте? — Вы же хотели, чтобы я что-то сделал. — Да, но… — растерялась от неожиданности Дана, — вы сказали, что это не ваше дело. — Я передумал, — усмехнулся Алва и ушёл, оставив её в замешательстве. Из окна Риченда видела, как он взлетел в седло и ускакал в ночь в сопровождении дюжины гвардейцев. Стремительно растущее беспокойство заставило Риченду отвернуться от окна. Почему он взял так мало людей? Что они смогут против обезумевшего города? А ещё Дана думала о том, как они расстались. Она так ждала, так стремилась к этой встрече, но всё пошло наперекосяк. Вместо того, чтобы сказать, как она скучала по нему, они наговорили друг другу гадостей. Но самое главное — она не успела сказать Рокэ, что любит его. А если уже никогда не успеет? Внезапно Риченде стало так страшно, что она готова была немедленно выбежать из спальни, лишь бы не оставаться наедине с гнетущей тишиной и всё сильнее охватывающей её паникой. Дана прошлась по комнате, потом, не выдержав напряжения, вышла в коридор и начала спускаться по лестнице, но, дойдя до середины, остановилась. Куда она идет? Зачем?.. Риченда окинула взглядом пустой, полутёмный холл и опустилась на ступеньку. Какое-то время она сидела в темноте, обхватив руками колени, тревожный взгляд буквально застыл на входной двери. Заслышав за спиной шаги, Дана даже не пошевелилась. Хуан подошёл тихо и присел рядом. — Соберано вернётся, — сказал он без тени сомнения. Уверенность, прозвучавшая в его голосе, немного убавила её страх, а на душе стало спокойнее. Хуан прав: беспокоиться о Рокэ не имело смысла — ни ему, ни ей от этого легче не станет. Риченда заставила себя сделать глубокий, успокаивающий вдох, прогоняя мысли о той опасности, которой подвергался Рокэ. — Дора, вам нужно отдохнуть, вы вторую ночь без сна, — Суавес встал и подал ей руку. Герцогиня согласно кивнула и вложила пальцы в его твёрдую мозолистую ладонь. Он проводил её до спальни, Лусия принесла травяной настой. Усталость и напряжённость последних двух суток дали о себе знать, и Риченда наконец уснула. Когда Дана открыла глаза, за незашторенным окном занимался новый день. Небо светлело, прогоняя сумрак ночи. Герцогиня дёрнула витой шнур у кровати, вызывая горничную. Лусия радостно сообщила, что полчаса назад все благополучно вернулись. — Где соберано? — Поднялся к себе. — Одеваться. Быстро! — выбираясь из постели, скомандовала Дана. Зашнуровывая ей платье и наспех укладывая волосы, Лусия тараторила без умолку: — Что за ужас творился в городе этой ночью! Нандо рассказывал, что сначала соберано отстранил от дел коменданта Олларии, а потом пошёл в город. Золотая улица ювелиров вся была разграблена, и повсюду лежали в основном мертвяки. Только поживиться за счёт чужого добра вышли не черноленточники, а отребье со Двора Висельников, то есть из старого аббатства… — Я знаю про него, — нетерпеливо мотнула головой Риченда, и гребень больно оцарапал кожу. Разумеется, она слышала о страшном месте, ставшем прибежищем бездомных, нищих, бродяг и бандитов. Все они были вне закона, жили по своим порядкам и наводили страх на округу. Во Двор Висельников не рисковали соваться даже солдаты. — Что дальше? — Мародёров и убийц расстреливали на месте, насильников вешали на каштанах и фонарях. Награбленное собрали и вернут хозяевам. После этого соберано взялся за черноленточников. Их согнали на площадь Леопарда к горящему особняку Ариго. Соберано по карнизу добрался до балкона, влез в дом и выпустил на свободу ворона, — с восхищением закончила Лусия. Ворона?! О том, что Ги Ариго, чтобы позлить Алву, купил у охотников из Мон-Нуар живого ворона и посадил в клетку, Риченда, конечно, знала, об этом болтали при дворе, но о чём думал Рокэ, спасая птицу, пусть и запечатлённую на своём родовом гербе? — А епископ Авнир сгорел в огне, — добавила Лусия. — Что ты такое говоришь?! — ужаснулась Риченда. — Я ничего не выдумываю, дора. Нандо так сказал, — пожала плечами горничная. — Но как по мне: собаке — собачья смерть. Соберано зашёл в полыхающий дом с епископом, но вышел уже один. Верхние этажи обвалились, и особняк сгорел дотла. Услышав это, Риченда тут же забыла о страшной участи Авнира. Рокэ в горящем доме?! При мысли об этом по спине девушки пробежала горячая волна ужаса. — Ой, простите, дора, — спохватилась Лусия, заметив, как побледнела хозяйка. — Лишнее я болтаю. Риченда отпустила горничную и поспешила к Рокэ. Кабинет был пуст, и она пошла к его покоям. Постучала в дверь, и ей открыл Хуан. — Соберано… — начал он, но из глубины комнат послышался голос Рокэ: — Кто там? — Дора Риченда. — Пусть войдёт. В спальне жарко горел камин, но самого Рокэ не было. Риченда вспомнила, при каких обстоятельствах впервые оказалась в этой комнате. Блики одинокой свечи на стене, чёрные простыни, безмятежно спящий мужчина, которого она ненавидела так, что хотела убить. Если тогда кто-то сказал ей, что, спустя год, она придёт в эту комнату, чтобы признаться, что любит его, Дана бы рассмеялась нелепости и абсурдности предположения. — Что вы хотели? Риченда вздрогнула и быстро обернулась, подняла голову и посмотрела на Рокэ. Но лучше бы она этого не делала! Тёмные волосы его блестели от влаги, на висках, шее и груди, часть которой была видна из запахнутого халата, поблескивали капельки воды. «Он только что принял ванну», — поняла Дана и совершенно не к месту представила, как Рокэ поднимается из наполненной ванны, опираясь сильными руками о бортик. Как струи воды стекают по его обнажённому телу, очерчивая тугие узлы мышц… От этой воображаемой картины её тут же бросило в жар, кровь прилила к щекам, дыхание сбилось. — Я… — Дана замешкалась, лихорадочно вспоминая слова, которые так долго, так тщательно готовила для этой встречи и которые теперь, когда наступил долгожданный момент, вдруг все улетучились. — Я… я хотела извиниться, — произнесла она первое, что пришло в голову. Ей с трудом удалось взять себя в руки, лишь голос выдавал охватившее её волнение. — Я не должна была называть вас трусом. Простите. Вы вернули порядок в город. Но почему вы не сделали это ещё утром? Стольких смертей можно было избежать, — она сама не заметила, как вновь перешла к обвинениям. — Это не похоже на извинения, — заметил Алва, приблизившись. — Начало мне понравилось больше. От пристального взгляда сапфировых глаз её словно пронзило молнией, а по спине побежали предательские мурашки. Сердце заколотилось, как у пойманного в капкан зайца. Рокэ стоял так близко от неё, что она чувствовала его горячее дыхание и исходивший от мужчины запах — смесь чистой кожи и сандалового дерева, сквозь который пробивался другой — дразнящий мускусный, заглушаемый ароматом морисских благовоний. Сейчас Дана всё на свете готова была отдать, только бы он поцеловал её. Она едва не застонала от желания этого самого поцелуя. Она могла бы прильнуть к его губам первой, но какой-то страх и смущение удерживали её от этого шага. Дана умоляюще взглянула в синие, точно море, глаза — большие, взволнованно распахнутые. Рокэ медленно потянулся к ней, и Риченда задержала дыхание, чувствуя, как грохочет сердце. Губы девушки маняще приоткрылись, и она в предвкушении закрыла глаза… Вот только ничего не произошло. Поцелуя не последовало. Дана разочарованно открыла глаза, заглянула в лицо Рокэ, но то будто окаменело. Он скользнул по ней невидящим взглядом и отвернулся: — Возвращайтесь к себе, Риченда. Будто удар, звучание её полного имени, вместо домашнего «Дана», когда они были только вдвоём, отдалось между рёбер глухой саднящей болью. Дана не понимала, что сделала не так. Ещё мгновение назад ей казалось, что он хочет её поцеловать, а сейчас он прогонял её. Она пришла не вовремя или он всё ещё сердится на неё за Оноре или за то, что она оставила его зимой, предпочтя уехать в Надор? Рокэ стоял у столика, рассматривая на свет налитое в бокал тёмно-красное вино, и, похоже, больше ничего не собирался ей говорить. Дана смотрела на него изучающим взглядом, стараясь прочитать его мысли, но безуспешно. Они будто находились на разных берегах одной стремительно бегущей реки жизни. Только он был там, на другом берегу, а она на этом — печальном и безнадёжно пустом, но что-то, Риченда никак не могла понять, что именно, не позволяло ему хотя бы на мгновение забыть всё и перекинуть мостик на её пустую и одинокую без него сторону. — Я помню, как вы смотрели на меня в тот день, когда вернулись из Варасты, и что говорили. Это было искренне. Что изменилось? — спросила Дана, не находя объяснений его поведению, а потом задала вопрос, который возник на каком-то интуитивном уровне: — Чего вы боитесь? Герцог поставил нетронутый бокал на столик, обернулся, и она испугалась его вида: он смотрел на неё с каменным лицом, а его полоснувший Дану взгляд оказался холодным и твёрдым. Алва прищурился. Его рот дёрнулся в гримасе: — Сударыня, я просил вас уйти, — твёрдо отчеканивая каждое слово, произнёс он. От его резкости она изумлённо распахнула глаза, не зная, что ответить. Дана металась растерянным взглядом по его лицу. Она не хотела сдаваться вот так, открыла рот в надежде, что слова найдутся сами по себе, но, промолчав, закрыла. Коротко кивнув, она ушла, затворив за собой дверь, а потом побежала по коридору так быстро, что пламя свечей вздрагивало, когда она проносилась мимо.

***

Мягкий податливый воск медленно стекал по высоким свечам и застывал желтовато-белым жемчугом в серебряных лунках подсвечников. В Овальном кабинете вот-вот должно было начаться заседание Тайного Совета. Его Величество созвал десятерых самых влиятельных людей Талига, чтобы обсудить события Октавианской ночи. Вот только никого, кроме Ворона и самого Сильвестра, в городе в то время не было, двор развлекался в Тарнике, и о том, что произошло в столице, они узнали из доклада Алвы. Появление короля ожидали с минуту на минуту, взгляд Дорака перемещался от одного советника к другому. Как всегда, первое, что бросалось в глаза — ярко-оранжевый бархат Леопольда Манрика и его огненно-рыжая шевелюра. Экстерриор Рафиано, как и подобает хорошему дипломату, светски улыбался всем и завёл ничего не значащую беседу о погоде с геренцием Гогенлоэ-ур-Адлерберг. Супрем Придд, сидевший напротив Дорака, рассматривал поверхность стола, выложенную сотней разноцветных кусочков самоцветных камней. Адмирал Альмейда неуютно поёрзал в кресле — ему бы сейчас в море, а не просиживать штаны в Совете. Кансилльер, изображая озабоченность и беспокойство, хмурился, просматривая какие-то бумаги. Братья королевы сидели рядом. Всегда одетый по последней моде и вечно самодовольный Ги смотрел на мир голубыми глазами, в которых застыло выражение упрямства и решительности. Маршал Юга готовился к бою, интересно, что из этого выйдет. На лице Иорама, напротив — читалось явное беспокойство, и он старательно избегал взгляда Его Высокопреосвященства, нервно теребя рукав тёмно-красного камзола. Самый ничтожный из Ариго что-то скрывал. Внимательный взгляд кардинала скользнул дальше — туда, куда братья королевы не смотрели принципиально. Вот только Первого маршала Талига сие пренебрежение нисколько не волновало. Закинув ногу на ногу, Алва вольготно расположился в кресле и смотрел куда-то в обитую алой тканью стену. Синие глаза не выражали ничего, кроме спокойствия и даже некоего равнодушия ко всему происходящему. Ариго бы поучиться хладнокровию у Ворона. Тот не спал всю ночь, но выглядел самым свежим из присутствующих. Во дворец кардинала он явился рано утром и без приглашения, что уже внушало беспокойство. Сильвестр к тому времени только встал с постели, в которой провёл почти трое суток. Тинктуры, которыми его пичкал врач, всё же помогли. Он снова получил отсрочку, но надолго ли? Алва имел крайне довольный вид, лихорадочный блеск глаз выдавал его возбуждённое состояние. В очередной раз посмеялся над Ызаргами Чести или кого-нибудь убил? — Доброе утро, Ваше Высокопреосвященство, — поздоровался Алва, пересёк комнату и, подхватив со стола серебряный стаканчик, самым внимательным образом стал разглядывать его содержимое. Потом поднял голову и провозгласил: — Сердечная тинктура. Вы и правда серьёзно больны. — Сей факт вас так развеселил? — Вовсе нет, — заверил его Рокэ. — Но теперь я уверен, что вы не причастны к тому, что творилось в городе ночью. — Что именно произошло? — заволновался Дорак. Секретарь по приказу лекаря никого к нему не пускал, и потому никаких новостей не поступало. — Всё до безобразия банально, — Алва присел на край стола, упираясь правой ногой в пол и покачивая левой. — Вы заболели, а ваш ручной пёс сцепился с агарисским проповедником и был повержен. Потом проповедник причащал детей, поил их святой водой, а к утру детишки умерли. Авнир вывел на улицу своих последователей, и они бросились искать Оноре, по пути разбираясь с теми, кого считали укрывателями еретиков. — Нашли? — спросил Дорак. Даже если епископа не убили, о мире с Агарисом можно забыть. Прискорбно. — Не совсем. Преосвященного укрыла в моём, — Рокэ улыбнулся, словно вспомнил что-то забавное, — точнее, в нашем с ней доме герцогиня Алва. Не спрашивайте зачем, меня к тому времени в городе ещё не было. Но когда я приехал, то обнаружил у ворот толпу фанатиков с чёрными бантами, которые утверждали, что действуют по вашему приказу. Пришлось стрелять, чтобы умерить их пыл. — Не сомневаюсь, что вам это удалось. Почему вы вернулись раньше? Я не ожидал вас до Весенних Молний. — Скажем так — меня позвали… — Кто? — Предчувствие… — неопределённо произнёс герцог, пожав плечами, но дальше эту тему развивать не посчитал нужным. — И что вы предприняли, обнаружив в доме незваного гостя? — Признаться, я жутко устал и мне было не до гостей. Поэтому я лёг спать. — Неужели? — недоверчиво поинтересовался Сильвестр. Чтобы Алва ничего не предпринял в ситуации, которая явно вышла из-под контроля… — Перед сном я принял ванну, пообедал, отправил своих людей разведать, что происходит в городе, и послал в летние лагеря за генералом Савиньяком. — Не томите, Рокэ, что дальше? — нетерпеливо спросил Дорак, подавшись вперёд. — Вечером я немного поболтал с Преосвященным, часов в десять вышел в город. Искал фанатиков, но первым делом наткнулся на мародёров. Больше других пострадали негоцианты и ювелиры. — Куда смотрел Килеан? — возмутился Дорак. Кроме сорванных переговоров, ещё и серьёзные убытки в виде разграбленных провиантских складов и немалых претензий иноземных купцов, которые потребуют возмещения убытков, а казна после Варасты и так пуста. Скверно, очень скверно. — Наш славный комендант отсиживался в казармах и делал вид, что ничего не происходит. Утверждал, что приказ бездействовать получил от вас. Через Авнира, разумеется. Пришлось принять командование. Дальше детали: очистили Золотую улицу от ворья, фанатиков согнали на площадь Леопарда. К тому времени подошёл Савиньяк, солдаты прочесали город, встряхнули Двор Висельников. Собственно, на этом всё. — Авнира нашли? — Да, и мы с ним решили пройтись по особняку Ариго. Дом, правда, полыхал, и Его Преосвященство… оступился и сгорел, — как ни в чём не бывало закончил Алва. — Что ж… это к лучшему. Суд над епископом Олларии выглядел бы… — Согласен, не слишком куртуазно. Но тогда меня бы в его смерти не обвинили. — Думаете, святую воду отравил он? — Сомневаюсь. Зачем вам вообще понадобился этот диспут? — Алва, как всегда, смотрел куда дальше. — Эсперадор счёл выгодным заключить перемирие с Талигом. — Условия? — коротко и по-деловому осведомился маршал. — Эсператисты могут молиться так, как им хочется. В свою очередь, Агарис признаёт династию Олларов и выпроваживает Раканов из Святого града. — В таком случае отраву, скорее всего, подмешали ещё в Агарисе. Те, кто не желал примирения. Дорак молча кивнул, выражая согласие. — А что особняк? Спасти не удалось? — с надеждой спросил кардинал, сетуя, что Ги не оказалось дома. — Нет, но беспокоиться не стоит. Всё ценное из дома вывезти успели. А вот это уже интересно… Ариго предупредил Килеан, или он сам участвовал в подготовке провокации? И без Штанцлера, вероятнее всего, тоже не обошлось. Из всего этого можно попробовать раздуть приличный такой заговор. Недаром говорят, что когда закрывается дверь, открывается окно. Савиньяк доложил о приближении Его Величества, два десятка глаз устремились к тяжёлым двойным дверям, украшенным изображением сторожевых псов. Как только вошёл король, все члены Совета встали, приветствуя своего монарха. Фердинанд, одетый в чёрно-белый бархат, со значительным видом плюхнулся в массивное кресло из чёрного дерева с позолоченными драконами на подлокотниках и с нарочитой важностью объявил: — Мы собрали Лучших Людей Талига, дабы обсудить… О том, что там ещё говорил Фердинанд, Дорак слушал вполуха. Этот попугай только и способен, что повторять заученные фразы. Сильвестр сам приложил к этому руку, но подобное годилось, пока сам он управлял страной. Но время его выходило, а значит, династию пора менять. На троне должен сидеть Рокэ, нужно лишь расчистить дорогу: избавиться от своры Штанцлера, Их Величеств и жаждущих власти и денег «навозников». Фердинанд наконец закончил свою речь, поблагодарив Первого маршала Талига за решительные действия по наведению порядка в городе. Алва встал, поклонился и, не удостоив короля ответом, сел на место. Далее началось обсуждение. Первым встал тессорий: — Коменданта Олларии графа Килеана-ур-Ломбаха нужно отстранить от должности и предать суду за бездействие во время беспорядков. Дорак мысленно усмехнулся. Манрик не зря ел свой хлеб, отрабатывал он его честно. Правда, не забывал при этом кое-что прибрать себе. Как и ожидал Сильвестр — Альмейда и Рафиано поддержали Манрика. Дорак гадал, кто вступится за Килеана: Штанцлер или Ариго? Вероятно, оба. Но начал всё же Ги: — Всем нам известно, что епископ Авнир предъявил коменданту Олларии приказ не вмешиваться, подписанный Его Высокопреосвященством, и граф Килеан-ур-Ломбах, как и подобает военному, исполнил приказ. То, что бумага была поддельной, он знать не мог. А тот, кто мог бы разъяснить нам наличие этого документа, к сожалению, мёртв, — Ариго, кажется, впервые за всё время посмотрел на Алву. Но Рокэ и его не удостоил ответом, он беззаботно изучал потолок. На выручку Ариго поспешил кансилльер: — Приказ существовал, граф Килеан передал его мне, — Штанцлер, словно фокусник на ярмарке, достал из рукава бумагу и положил на стол, чтобы любой мог с ней ознакомиться. — Комендант Олларии лишь выполнял сказанное, его ввели в заблуждение, и потому я прошу вас, Ваше Величество, о снисхождении. Сильвестр на документ даже не взглянул. Значит, Штанцлер. Его талант подделывать письма известен. Жаль, что это не доказательство. Здесь нужно что-то другое. Супрем Придд поддержал прошение кансилльера. Очередь высказаться дошла до Алвы. — Ваше Величество, — с видом только что проснувшегося человека, сказал Ворон, и Дорак засомневался — тот слышал хоть слово о том, что здесь говорили? — Вероятно, поддельный приказ существовал, в противном случае господина коменданта следовало бы назвать трусом, — при этих словах Алвы, Ги сверкнул глазами, а лицо его передёрнуло от злости. — Господин кансилльер сказал, что не знает, кто написал письмо, у меня другие сведения. Обнаружив горящий особняк, я решил проверить, нет ли там людей. К счастью, дом был пуст. Вот только… — Алва на миг замолчал, буравя Ариго непроницаемым взглядом. И было в этот момент в его глазах что-то такое, что заставило обоих братьев отвернуться и изучать обстановку — правильно сделали, играть в «гляделки» себе дороже. — В особняке не оказалось не только людей, но и семейных ценностей господина маршала. По всему следует, что их заранее вывезли, а значит… — Ворон говорил спокойным, будничным тоном, но от его слов повеяло смертью. — Ги Ариго знал о предстоящих беспорядках! — вскочил Манрик. — Ложь! — выкрикнул Ариго. — В кабинете я кое-что обнаружил, — невозмутимо продолжил Алва, и на стол к поддельному приказу легли три смятых листка, которые быстро разошлись по рукам Манрика, Рафиано и Альмейды. — Это же черновики документа, который получил Килеан! — щёки тессория пошли пятнами. — Ги Ариго решил воспрепятствовать мирным переговорам с Агарисом и, воспользовавшись болезнью Его Высокопреосвященства, подделал его приказ, — Рафиано говорил чётко и по делу, как и подобает матёрому дипломату. — Но вас, Ариго, выдала жадность. — Это наглая ложь! — вновь завопил Ги. — Эти бумаги подбросили в мой дом! — Когда, кем и куда были вывезены ценности, не составит труда узнать, — предупредил тессорий, и Иорам Ариго не выдержал: — Да, мы догадывались о беспорядках… — Идиот, молчи! — набросился на брата Ги, и кардинал в кои-то веки был с ним согласен. Таких идиотов ещё поискать. Если прижали к стенке — отпираться следует до последнего. — Генерал Савиньяк, арестовать братьев Ариго! — грозно сведя брови, отдал приказ Фердинанд, чья растерянность быстро сменилась гневом. — Рокэ, откуда у вас эти бумаги? — поинтересовался Сильвестр, когда Алва провожал его к карете. — Не думаю, что Ги такой дурак, чтобы оставлять подобные улики. — Во-первых, никакого приказа изначально не было, иначе Килеан предъявил бы мне его ещё ночью, чтобы сохранить должность. Документ написали позже, чтобы выгородить коменданта. — Ариго или Штанцлер? — Ставлю на Штанцлера. — Но черновики нашли у Ариго, — напомнил Сильвестр. — Не нашли. Их написал я. Ваше Высокопреосвященство, — на лице герцога расцвела лукавая улыбка, — когда играешь в карты, а противник начинает плутовать, проще подменить колоду, чем пытаться поймать мошенника за руку. И хотя я не так искусен в подделках, как наш дорогой кансилльер… выводы все сделали верные. Дорак с восхищением и изумлением глянул на герцога. Алва побил Штанцлера его же картой! Как у него получается всякий раз добиваться успеха, да ещё с такой лёгкостью и беззаботностью? — В любом случае, Ариго и Килеан знали о бунте, — продолжал Алва. — Затеяли они это сами или плясали под дудку кансилльера — с этим уже разбираться вам. — Благодаря вам есть с чем разбираться, — улыбнулся Сильвестр и заметил: — Её Величество будет опечалена судьбой братьев. — Я её навещу, — пообещал Алва. — Понесёте утешение? — усмехнулся Дорак. — Всегда считал, что это прерогатива церковников. Кардинал внимательно посмотрел на Ворона: — Никогда не понимал: зачем она вам? То, чего нет у других? Или позлить Ызаргов Чести? Сначала королева, потом дочка Окделла. Одна пощёчина за другой. — А вдруг дело в высоких чувствах? — маршал искривил губы в знакомой усмешке, и кардинал не понял, о которой из двух говорит Алва. Изначально речь шла о Катарине, но разве его поймёшь? — Бросьте, Рокэ, — скептически произнёс кардинал. — Я скорее поверю, что вы воспылаете страстью к собственной жене. Катарине столь изощрённым способом вы мстите. За что вы её так ненавидите? — Ненависть слишком хлопотна. Мне больше нравится срывать маски и видеть, как святая за закрытыми дверями перестаёт быть таковой. — Своеобразные у вас развлечения, — заметил Сильвестр. Мало ему было ненавидящей любовницы, так он ещё и жену такую же завёл. — Не своеобразней, чем я сам, — отмахнулся герцог. — Всего доброго, Ваше Высокопреосвященство, — он поклонился и зашагал прочь. Дорак проводил взглядом его удаляющуюся фигуру. Странный человек, с его отцом соберано Алваро вести дела было проще. Но как бы там ни было, контратака Алвы удалась, Штанцлер почти попался. Половина дела сделана, осталось дожать Ариго и Килеана. «Кто-то из троих признается и сдаст кансилльера. Ну, а дальше…» — Сильвестр едва не потёр ладони от предвкушения.