***
От любви до отчаянья — долгий путь Сквозь фальшь недобрых вестей. Как просто бросить в лицо: «Забудь И живи без слёз и страстей». От любви до ненависти — только шаг, Но шаг по кромке клинка. Бьётся раненой птицей моя душа. Грань безумия так близка… Тэм Гринхилл, «От любви до ненависти»
Льстивые улыбки в лицо сменялись обменом выразительными взглядами и перешёптываниями за спиной, но Риченда, как всегда, с гордо поднятой головой шествовала по залам дворца, не обращая внимания на шушукающихся сплетников и завистников. Как же она ненавидела этот день! День рождения королевы. Утром, сославшись на мигрень, она избежала обязанности идти во дворец, но Алва настоял на том, чтобы она сопровождала его на бал, и Риченде ничего не оставалось, как подчиниться. Катарина рано покинула празднество — сказались переживания за судьбу братьев, Её Величество не находила в себе сил веселиться. Говорили, что она все дни проводила в молитвах. Риченда с удовольствием вернулась бы в особняк, но Рокэ, как назло, где-то запропастился. Наверняка с Савиньяком обсуждает дела. После того, как Килеана и Ариго отстранили от должностей, Лионель стал комендантом столицы, а его брат Эмиль возглавил Южную армию. Оба при этом были произведены в маршалы. Рокэ тогда не появлялся дома почти сутки, вероятно, пирушка удалась на славу. Дана вносила разнообразие в свои дни, бывая у Капуль-Гизайлей. Общение с Марианной доставляло ей удовольствие, баронесса разительно отличалась от придворного общества. Риченда танцевала с виконтом Валме. Она не раз встречала его у Марианны и находила его общество приятным. Марсель засыпал её забавными историями, не давая Риченде заскучать, и вообще производил впечатление человека жизнерадостного и не слишком обременённого размышлениями о несовершенстве жизни. С такими было легко. — Жаль, что вы больше не посещаете карточные вечера, — посетовал Валме, но в серых глазах виконта плескался азарт, который он и не думал скрывать. — Без вас они стали так скучны, — склонив голову, Марсель наградил её восхищенным взглядом. Стремления соблазнить чужую жену тут не было, скорее, просто дань уважения привлекательной женщине. В том, что она выглядит эффектно, Риченда не сомневалась. Красный атласный наряд с чёрной вышивкой, оплетающей платье ненавязчивым узором и очень удачно сочетающейся с основным цветом, Дана заказывала у лучших алатских мастеров. Чёрный и багряный — цвета Дома Скал, и Риченда выбрала сегодня их, вероятно, впервые изменив синему и сапфирам. Вот только Рокэ никак не отреагировал на перемены. Ему было всё равно. — Так вы хотите отыграться? — догадалась Риченда. — Я принимаю ваш вызов и обещаю, при случае вновь вас обыграю, — рассмеялась она. — Я это запомню, — пообещал Марсель, и музыка в этот момент стихла. — Сударыня, не желаете ещё один тур? — Благодарю, виконт, но нет, — отказалась Дана. — Здесь слишком душно. Мне нужен глоток свежего воздуха. Валме проводил её до галереи и уже готов был составить ей компанию на балконе, но Риченда деликатно попросила оставить её в одиночестве. Виконт ушёл, улыбка Риченды тут же погасла, и девушка тяжело вздохнула. Ещё один день прошёл, но в нём не было ничего, что даёт ощущение счастья. Тоскливое настроение, которое терзало её уже вторую неделю, постепенно перерастало в меланхолию, и ей становилось всё труднее скрывать это. Рокэ снова надел маску безразличия и всё, что Дана слышала от него, это нарочито-вежливые приветствия. Вечерами он всё чаще уходил, возвращаясь далеко за полночь, и Дане ничего не оставалось делать, как гадать, где и с кем он проводит время. Хотелось верить, что с Савиньяками, но какая-то червоточинка, поселившаяся в сердце, упрямо нашептывала ей, что он может быть с Катариной. Вот и вчера он в очередной раз ушёл, оставив её одну. Риченда заменила цветы в большой обсидиановой вазе и обернулась. Навстречу торопливо спускался по лестнице Алва. Герцог изменил привычному чёрному цвету, но и синий камзол, расшитый по краям серебряной нитью, необыкновенно шёл ему. Из-под рукавов выглядывали накрахмаленные манжеты белоснежной рубашки, они, как и белизна небрежно повязанного шейного платка, контрастировали с тёмным тоном камзола. Поравнявшись с ней, Рокэ по-светски поклонился. — Добрый вечер, — голос мужчины был по-будничному вежливым и не выражал никаких эмоций. — Вы уходите? — уточнила Дана, хотя и так знала ответ. Она смотрела в его красивое с волевым подбородком лицо, на бледные, чисто выбритые щёки, чёрные чуть волнистые волосы и не могла совладать с чувствами. Ревность кольнула холодной иглой, да так и осталась внутри, царапая внутренности, впиваясь в мозг и ковыряясь в сердце. — Как видите, ухожу, — подтвердил Алва. От небрежности брошенной фразы и издевательски–равнодушного тона пришлось стиснуть зубы. Когда под веками появилось предательское жжение, девушка круто развернулась и побежала вверх по лестнице. Она не станет перед ним плакать и показывать свою слабость. — Хорошего вечера, сударыня, — донеслось снизу, но Риченда, не замедляясь, неслась по ступенькам наверх. Слезы всё-таки выступили на глазах и пролились двумя теплыми дорожками по щекам. Ей было больно и горько. Она так долго защищала себя, свои чувства, боясь допустить его до своего сердца, но теперь уже слишком поздно — он поселился в нём и медленно уничтожал её изнутри. Зачем?.. Дана никогда не поверила бы в то, что Алва не видит её настоящих чувств к нему, что не понимает их истинной природы. Слишком умным, опытным и проницательным мужчиной он был, чтобы не разглядеть очевидного. И если обвинить его в том, что он не испытывает к ней взаимной любви, Дана не могла — никто не может заставить себя чувствовать то, чего нет, то ложь и двуличие она прощать не собиралась. К чему были все слова и обещания, эта по-змеиному скользкая забота о ней? Зачем он смотрел так, как тогда, по возвращению из Варасты? Зачем называл своей, если всё было обманом и ничего для него не значило? Заслышав голоса, девушка шагнула за мраморную колонну. Вести светские беседы ни с кем не хотелось. — Ты видела, как Валме волочится за нашей Сапфировой герцогиней? — Моника Заль говорила шёпотом, но достаточно громко для того, чтобы Риченда её услышала. — И как он не боится Ворона? — Мне кажется, Ворону до неё нет никакого дела, — пренебрежительно фыркнула баронесса Мэй. — Он получил, что хотел. Алва не из тех, кому знакомо слово «верность». К тому же, согласись, Её Величество гораздо красивее, а Риченда каких бы дорогих туалетов и сапфиров на себя не нацепила, всё равно останется невзрачной провинциалкой. Красоты и таланта на один талл, а гонора — на тысячу. — До сих пор не понимаю, что Алва в ней нашёл? — Как говорит Её Величество: «Надор. Что же ещё?» Фрейлины дружно расхохотались и наконец вернулись в зал. «Гадины!» — Риченда сжала кулаки, пытаясь выровнять дыхание и унять гулко стучащее в груди сердце. Сердце, которое сейчас до краёв переполнено чем-то вязким и болезненным. Она знала, что это, но не позволяла мерзкому, разрушающему чувству взять над собой верх. Нет, она не ревнует, просто очень зла! Сколько ещё Катарина будет злословить о ней?! Теряясь в лабиринте подступающего негодования, Риченда решительно вышла из своего укрытия и направилась к покоям королевы. В приёмной не оказалось никого, кроме одной-единственной горничной. Увидев герцогиню, Клариче распахнула глаза, пролепетала приветствие да так и застыла с открытым ртом. — Где дежурная дама? — строго спросила Риченда. — Её Величество позволили графине Рокслей вернуться на бал. — В таком случае, ты доложишь обо мне. — Но… Её Величество просили не беспокоить, — запнувшись, сказала Клариче. — Я не хочу разгневать Её Величество, доложите о себе сами, сударыня. «Вот глупая гусыня!» — подумала Риченда, проводив взглядом горничную, скрывшуюся в коридоре для прислуги, и направилась к дальней двери, ведущей в Голубой будуар. Та оказалась приоткрыта, Риченда отодвинула белый, расшитый алым занавес и… замерла на пороге. Спущенное с плеч платье. Расшнурованный корсет. Полуобнажённая грудь. Белые руки, обхватившие сильные плечи. Унизанные кольцами пальцы, сомкнувшиеся на тонкой талии. Распахнутые от удивления голубые глаза. В сознании отпечатывались отдельные фрагменты, которые с умопомрачительной скоростью складывались в её сознании в неумолимую картину жестокой реальности, подтверждая всё самое худшее из тех подозрений, что копились в душе в последние дни. Мир вокруг Даны вмиг стал нечётким, словно воздух превратился в матовое стекло, сквозь которое она видела искажённую картинку, разлетающуюся на множество осколков разбитого зеркала, продолжающих отражать фрагменты. Тело сковало очень реалистичное ощущение падения, будто она летит вниз с крутой лестницы. Риченда непроизвольно сделала один короткий шаг назад, затем ещё один, а потом стремительно сорвалась с места и почти бегом устремилась к двери приёмной. Задыхаясь и высоко подобрав юбки, она бежала по бесконечным залам и коридорам, мелькавшим перед глазами, каждым шагом вторя бешеному стуку сердца. Выбившись из сил, Риченда остановилась в какой-то длинной галерее, увешанной портретами. Мысли путались, перед глазами всё плыло в странной дымке. В дальнем конце коридора мелькнула чья-то фигура, Дана поспешно толкнула тяжёлую дверь и шагнула в мягкий, пахнущий ладаном полумрак дворцовой часовни. Внутри было тихо и пусто. Через высокие витражи окон косо падали длинные узкие лучи тусклого вечернего света. Слабые огоньки горящих у алтаря свечей сквозь навернувшиеся на глаза слезы казались светлыми расплывчатыми пятнами. Дана забилась в самый тёмный угол часовни, прислонилась к холодной стене и медленно сползла по ней вниз. Сжалась в комок, уронив голову на грудь, не ощущая слёз, текущих из глаз, не понимая, где находится и что происходит. Чувство падения не исчезло, стены и пол будто накренились, словно на корабле во время сильной качки, и Дана как-то рассеянно удивилась, почему не скользит вслед за ними. Тело сотрясала дрожь, сначала лёгкая, едва заметная, она постепенно перешла в крупную, заставляя сжиматься каждую мышцу. В груди стало так больно, будто что-то сдавило её с огромной силой, не давая возможности вздохнуть — сердце словно сошло с ума, ломая изнутри рёбра. Дана всхлипнула, подавилась слезами и закашлялась. Прижала ладони к щекам — пальцы показались ледяными. Затем отняла руки, уставившись на мокрые пальцы. Ложь! Кругом одна только ложь, а единственный человек, которому она верила, предал её. Она даже толком не видела его лица, в сознании отпечатался какой-то размытый образ и режущая глаза белизна рубашки. Словно она защищала себя и не решалась посмотреть в его глаза. Потому что знала, что увидит там. Ледяное равнодушие и очередную насмешку. Припорошенная временем ненависть всколыхнулась с новой силой. Злость закипала медленно, поднималась к горлу, душила, отдавала горечью на языке. Риченда яростно растёрла по щекам слёзы. Хотелось кричать, но из груди вырвался лишь беспомощный хрип. — Сударыня, что с вами? — пробилось извне в затягивающий её сознание ядовитый туман. Риченда подняла взгляд и увидела, что эр Август склонился к ней, взволнованно всматриваясь в лицо. — Вам нехорошо? Позвать помощь? — Нет, — с трудом произнесла Дана. — Позвольте вашу руку. Он помог ей подняться и усадил на ближайшую деревянную скамью. Риченда теребила складки юбки, пытаясь успокоиться и привести в порядок чувства. Кансилльер продолжал вопрошающе смотреть на неё, его взгляд перебегал от покрасневших глаз девушки к подрагивающим пальцам и обратно. — Дана, я знаю, мы с вами в последнее время не так дружны, как прежде, но вы дочь моего друга, и я не могу не переживать за вашу судьбу. — Благодарю вас, эр Август, — совладав с голосом, сказала Дана. — Не стану лгать, что всё хорошо, это не так, но вы ничем не сможете мне помочь. — Мне горько это слышать, но, быть может, вы найдёте утешение в молитве? Создатель милостив. — Да, — Дана посмотрела в сторону алтаря и грустно улыбнулась. — Я так и сделаю. Эр Август, вы наверно спешили по своим делам, я не хочу вас задерживать. — Вы правы, — Штанцлер тяжело и устало вздохнул, бросил на дверь особенно взволнованный взгляд и снова вздохнул. — Я должен идти, хотя миссия моя трудна и, вероятно, безнадёжна. Кансилльер замолчал, глядя куда-то в стену. Риченда только сейчас заметила, как он постарел за последние полгода: лицо осунулось, посерело, под глазами залегли глубокие тени. Ей вдруг стало отчаянно жаль его. — До свидания, Дана. Берегите себя, — Штанцлер с усилием поднялся на ноги. — Пора, — сказал, точнее, прохрипел он, и Риченда не могла не спросить: — Эр Август, что-то случилось? — она первый раз видела его таким растерянным и потерянным. Граф долго смотрел на неё, словно решал, может ли ей рассказать, потом опустился обратно на скамью, однако, и после этого заговорил не сразу. — Будет справедливо, если вы узнаете, — наконец сказал кансилльер, глядя на Дану так, будто уговаривал себя промолчать, но не мог. — Потому что вас это тоже касается. К сожалению. — О чём вы говорите? Штанцлер достал из кармана свёрнутую вчетверо бумагу и подал Риченде. Герцогиня развернула лист, исписанный уверенным знакомым почерком, без сомнения принадлежащим кардиналу Талига. Три десятка титулов, имён и фамилий. Среди них Альдо Ракан, Матильда Ракан, Робер Эпинэ, его дед и мать, братья Ариго, всё семейство Приддов, Рокслеи, Килеаны, Тремейны, Мевены, Горуа, Лоу, Карлионы, Август Штанцлер и его племянник, и, наконец, в заключении — герцогиня Риченда Алва, урождённая Окделл, её мать, сёстры и Лараки. — Что это? — не поняла Дана, удивлённо глядя на желтоватый лист. — Написано почерком кардинала. — Все эти люди умрут в ближайшие месяцы. Одни будут обвинены в государственной измене, как Ариго, Килеан и, вероятно, я сам. Дана, клянусь памятью вашего батюшки — я не имею никакого отношения к событиям Октавианской ночи. Да, Иорам получил анонимное предупреждение и никому не сказал, но это единственная его вина. Будь иначе, мы могли бы предотвратить беспорядки и не позволить Дораку разыграть свою партию. Но Ариго сглупил, и теперь у Дорака и Алвы развязаны руки. Дорак затеял большую игру, а Алва подбросил улики в особняк Ариго. — Подбросил? — не поверила Дана. — Он единственный, кто заходил в горящий дом. Якобы спасая птицу. Я видел, с каким самодовольством он предъявил документы на Совете. Дана, подумайте, если Ги или Иорам написали эти письма, неужели они оставили бы их, покидая дом? Но последние сомнения в том, что Алва участвовал в заговоре, у меня отпали после смерти Преподобного Оноре. — Оноре мёртв?! — Оноре и Пьетро были убиты, едва пересекли границу Талига. Раненный Виктор рассказал, что это сделали кэналлийцы. Нетрудно догадаться, кто отдал им приказ. — Я предполагала, что к погромам и убийствам причастен Дорак, но Рокэ не мог… — покачала головой Дана. — Тогда скажите, почему он вернулся из Кэналлоа так вовремя и чего ждал целый день, прежде чем начать действовать? — Я не знаю… — растерянно произнесла Риченда и снова пробежалась по списку имён, в котором, кроме Робера, Матильды и Альдо, значились и она сама, и её семья. — Вы сказали, что все, кто здесь указан, умрут… — Те, кто не взойдёт на плаху, будут убиты при попытке к бегству, для тех, кто далеко — припасён удар в спину в тёмном переулке или яд. Однажды Дорак уже пытался отравить Их Высочеств Альдо и Матильду. По чистой случайности яд тогда достался комнатной собачке принцессы, но кардинал не остановится. — Но откуда у вас эта бумага? — спросила Дана. Сомнений в том, что кардинал на всё это способен, у неё не было — Дорак давно хочет уничтожить Раканов и Людей Чести, но как такой документ мог оказаться в руках его врагов? Кардинал очень хитёр и всегда осторожен. — Во дворце кардинала есть мой человек, и он рисковал жизнью, чтобы принести мне эту бумагу. — Здесь Ги и Иорам Ариго, но нет их сёстры — королевы, — заметила Риченда, стараясь рассуждать здраво, насколько ей позволяла лихорадочная путаница в сознании, пытавшемся представить всё происходящее невероятно реалистичным сном. — Это странно. Она ведь поддерживает Людей Чести. Дорак желает брака короля с богатой Урготской принцессой. Катарина ему не нужна. — Катарина останется королевой. Она единственная, за кого просил Алва. Дорак поставил его перед выбором, и он выбрал её. Риченда покачала головой, не желая верить происходящему. Алва может не любить её, продолжать отношения с Катариной, но он не позволит Дораку убить её, да ещё и её ни в чём неповинных сестёр. — Дана, вы так увлечены им, так упиваетесь тем, что он вам дал. Мне тяжело это говорить, но, став герцогиней Алва, вы изменились. Я помню добрую, искреннюю девочку, у которой была сила духа и убеждения, и мне больно видеть, что Ворон сделал из вас. «Сапфировую герцогиню» — неотразимую и блестящую, ту, о которой все говорят и которой завидуют, а ещё — тщеславную, высокомерную и привыкшую к безнаказанности. Вы знаете, кто ваш муж, как его все боятся и пользуетесь этим, ведь все ваши обидчики будут наказаны. Но это лишь до тех пор, пока он не наиграется вами и не выбросит за ненадобностью. Он получил и Надор, и дочь Эгмонта Окделла, приручил вас, влюбив в себя, и продемонстрировал всем это. А теперь произошло то, чего я всегда опасался — вы ему наскучили. Катарина — другое дело: она чужая жена, к тому же, королева. Всё это тешит его самолюбие, потому он выбрал её, а не вас. Риченда молчала. Если бы Штанцлер сказал ей всё это вчера, она бы рассмеялась ему в лицо, но сегодня, после того, что она увидела в будуаре, его слова уже не казались злобной выдумкой. — Простите, я жесток, но, кроме меня, никто не скажет вам правду, — не дождавшись ответа, снова заговорил он. — Вы тоже мне лгали, — попыталась оправдаться Дана. — Это была честная дуэль на линии, в которой у отца был шанс. Штанцлер удивлённо распахнул глаза: — Мы никогда не говорили о дуэли, я понимал, что эта тема тяжела для вас, но видит Создатель, я и предположить не мог, что вы не знали о линии! Ваша матушка должна была вам сказать, а если не она, то Робер Эпинэ, ведь он был там. Простите, Дана, если бы я знал, то не оставил бы вас в неведении. — Я больше не знаю, кому верить, — обречённо выдохнула она, взглянув на смятый в руках лист. — Что вы собирались с этим делать? Предать огласке? Показать королю? — Вы знаете, что король — не указ Дораку. Я иду к Её Величеству. Брошусь в ноги, чтобы она повлияла на Ворона, а он в свою очередь отказался от плана Дорака. Только она может нам помочь. — Она не станет этого делать, — сказала Дана. Ей было очевидно, что Катарина любит Алву и ни за что не выпустит из своих цепких лап. Её не остановит даже то, что в списке её братья. Катари нужен только Алва, и ради того, чтобы он снова принадлежал только ей, она пойдёт на всё. — Хотя бы потому, что в этом списке есть я. — Я не верю, — покачал головой Штанцлер. — Когда-то вы были так дружны… — Всё это в прошлом. — Я понимаю… но в ней есть милосердие и доброта, она не позволит свершиться такому чудовищному преступлению. Её братья… нет, она не позволит, — севшим голосом, с большей уверенностью, чем чувствовал, повторил кансилльер. — Я должен попытаться. — Она сейчас с ним. — С кем? — не сразу понял Штанцлер. — С Алвой? — Я видела их. Вместе. По тому, как Риченда отвела глаза, эр Август, вероятно, сразу догадался, что она имела ввиду: — О, Дана, я сожалею… — Вы были правы: он выбрал её, а я ему наскучила. Катарина не станет ничего менять. — В таком случае… — эр Август прокашлялся, будто ему не хватало голоса, чтобы закончить фразу, — мы обречены. — Кансилльер снова вздохнул, потом как-то с опаской, пугливо оглянулся на дверь, наклонился вперёд, так, что теперь его бледное лицо оказалось совсем рядом с её и тихо, Дана едва могла разобрать его слова, заговорил: — Остаётся только один выход — нанести удар первыми. — Вы говорите об убийстве Дорака? — шёпотом произнесла Дана. — Мой человек в его окружении ждёт этого приказа, и он сделает то, что должно, но… есть ещё Алва. Он жестоко отомстит всем, а потом станет единственным сосредоточением власти в Талиге и тогда… Если действовать, то сразу и наверняка, — Штанцлер изменился в лице, чуть заметно, но достаточно, чтобы Риченда всё поняла. — Вы хотите его убить?! — сердце пропустило удар. Риченде казалось, что она в каком-то кошмарном сне и никак не может проснуться. Рокэ может не любить её, лгать ей, но смерть… Немыслимо! — Кардинал погубит всех, но без Ворона он ничто. Их нужно остановить. Обоих. Мой человек может добраться до кардинала, но Алва для меня недосягаем. Если только… — он не договорил, но Риченда и сама догадалась. — Нет, — отрицательно качнула головой герцогиня. — Я не могу. — Простите, я не должен был говорить с вами об этом. Каким бы он ни был, но он ваш муж, — Штанцлер покачал головой с усталостью и горечью в глазах, с разочарованием, но таким, словно ожидал этот её ответ. — Может быть, на этот раз он вас пощадит. — На этот раз? — переспросила Дана. — Что вы хотите сказать? — девушка недоуменно перевела взгляд на его лицо и вдруг всё поняла. — Что Рокэ причастен к покушению? Нет. Я носила его ребёнка. Это Дорак отдал приказ меня убить. Я не позволила ему отдать Надор Манрикам. — Надор всё равно остался под его контролем. Но вы правы — он был зол на вас. Только вот… Дана, вы правда верите, что Дорак позволил бы себе убить жену и наследника своего самого важного союзника? — Рокэ не мог согласиться, — упрямо повторила Дана. — Тогда почему Дорак всё ещё жив? Ворон убивал и за меньшее. — У него нет доказательств. — Когда его это останавливало? Риченда, вероятно, впервые задала себе тот же вопрос. То, что это дело рук Дорака было очевидно всем, и Алва не мог этого не понимать, так почему он ничего не предпринял? Потому что союз с кардиналом для него важнее, и эр Август прав — ребёнок ничего для него не значил?.. Дана сжала виски руками, казалось, что голова сейчас взорвётся от переполнявших её мыслей. Всё это было слишком для одного дня. В руке Штанцлера сверкнул золотой перстень с большим алым камнем. — Это кольцо мне когда-то дал Морис Эпинэ. Внутри две крошечные крупинки яда. Я не боюсь смерти, Дана, но заточение… каменный мешок без света… нет, лучше смерть. Риченда как зачарованная смотрела на старинное кольцо в золочёной оправе и тревожно переливающийся в нём красный камень, похожий на густую каплю разлитого вина или… застывшую кровь. — Этот яд невозможно распознать в вине или шадди, а смерть от него безболезненная. Если выпить яд, то утром будет небольшая лихорадка, будто опьянение, к вечеру человек ложится спать и больше никогда не просыпается. — Я не могу, — повторила Дана. — Я понимаю ваши сомнения, но ваша семья, друзья, сёстры… — голос Штанцлера сорвался, кольцо выпало из дрожащей руки и, покатившись по скамье, замерло около девушки. Повисло тягостное молчание — невыносимое, давящее. Риченда уже не сдерживала слёзы, что лились по щекам. Она ощущала всё больше нарастающее чувство безысходности. Безгранично огромное, неописуемо глубокое, оно охватывало её сознание, подчиняя его себе. — Видит Создатель, я бы сделал это сам, лишь бы избавить вас от мучений столь чудовищного выбора, но… Риченда Окделл, только вы можете спасти всех нас. Целые семьи, десятки жизней. Подумайте об этом, — эр Август с минуту смотрел на неё с выражением благодарности, уважения, готовности к любым жертвам, затем медленно поднялся и, едва держась на ногах, пошёл к двери.