Недовольно поморщившись, Робер в третий раз перевязал шейный платок и критически оглядел себя в зеркале. Кажется, он недурно выглядел в тёмно-сером камзоле, расшитом серебром, из-под рукавов которого выглядывали манжеты белоснежной рубашки. Вообще-то он не любил серый цвет, но данный оттенок действительно смотрелся весьма благородно. Штаны были того же цвета, что и камзол. Картину дополняли высокие сапоги и белый шейный платок, который никак не хотел правильно завязываться.
Эпинэ нервно одёрнул рукав и отвернулся от зеркала. С каких пор его стало заботить, как он выглядит?.. Робер безотчётно потёр шею, пытаясь воссоздать в памяти алую улыбку и золотистый перелив карих глаз прекрасной баронессы, о которой не переставал думать на протяжении вот уже трёх недель, с того самого дня, когда познакомился с Марианной.
Было в ней что-то пробуждающее в нём юношеское волнение, отменяющее весь его предыдущий опыт отношений с женщинами, лишающее привычного спокойствия. Марианна отличалась ото всех дам, с которыми он когда-либо был знаком, этим привлекала и интриговала. Он не мог понять, искренна она или лишь вежлива, не различал подлинной радости и притворного восторга в её словах, не мог рассмотреть подсказок в янтарности её глаз или движениях тонких пальцев. Таинственная женщина, которую Робер хотел разгадать. И оттого он сейчас волновался перед встречей с ней, словно юнец на первом свидании.
Он так стремился вновь увидеть её, что, едва вернувшись в столицу, был готов броситься к её дому. Робер наскоро принял ванну, переоделся и быстро написал записку Рокэ о том, что вернулся и завтра готов принять дела у полковника Мевена, исполняющего обязанности коменданта Олларии.
Рокэ просил его не задерживаться в Эпинэ, потому что был нужен ему в столице, и Робер провёл дома лишь десять дней — срок, казавшийся катастрофически малым после шести лет изгнания.
Робер остановил Дракко на развилке. Впереди на пологом холме возвышался замок. Массивный, сложенный из светло-серого камня со стрельчатыми окнами, аркбутанами и многочисленными башнями. В лучах заходящего солнца каменные стены, точёные башенки и стеклянные резные окошки были окрашены в пастельные тона, а стреловидные крыши казались рубиновыми. Он знал в этом доме каждый уголок, каждый потайной коридор и закуток. Как же он скучал по нему! Сердце защемило, Робер улыбнулся и глубоко вдохнул. Воздух был очень чистым и по-особенному вкусным.
Жозина, одетая в серое траурное платье с сизыми кружевами по прямоугольному вырезу, нервно комкала в тонких пальцах алый платок с чёрной каймой, он был влажным, видимо, мать плакала перед встречей с сыном. Робер поднял на неё глаза, и сердце его болезненно сжалось. Лицо матери было бледным и усталым, тёмные потухшие глаза изнеможённо смотрели на него. По щекам катились слёзы. Хотелось верить, что поседевшая и в одночасье постаревшая мать на этот раз плакала хотя бы от радости.
— Ро! — только и смогла вымолвить она, шагнув к нему и заключая в объятия.
Робер прижал подрагивающие плечи и спрятал лицо во вдовьей вуали, покрывающей совсем седые волосы. Шесть лет назад у матери были чёрные косы.
— Жозина, — по старой привычке он по-прежнему звал её по имени. — Не плачь…
Она чуть отстранилась, обхватила лицо сына узкими ладонями и, всматриваясь в него так, словно не верила происходящему, тихо прошептала:
— Вернулся.
В особняке Капуль-Гизайлей Робера встретил уже знакомый круглолицый барон с заискивающими манерами и невзрачной внешностью. Ленты и кружева, украшавшие его жёлтый камзол, колыхались в такт семенящей походке.
— Мой дорогой герцог! — хозяин дома кинулся к нему с азартом почуявшей добычу борзой. — Какой приятный сюрприз.
— Прошу прощения, барон, я без приглашения, — извинился Робер.
— Вам оно без надобности, герцог, — заверил его Коко. — Двери нашего дома всегда открыты для вас. Скоро подадут ужин, а после вы услышите мой новый концерт.
— Я могу засвидетельствовать своё почтение госпоже баронессе? — Роберу не было дела до морискилл, ему не терпелось вновь увидеть Марианну.
— Она будет счастлива! — радушный хозяин подхватил его под руку и потянул к распахнутым дверям гостиной.
Смех Марианны стал первым, что он различил. Вероятно, потому что хотел услышать только её. Она стояла в дюжине шагов от него, слушая собеседника — невысокого, небрежно одетого мужчину с тёмными лоснящимися волосами, в беспорядке рассыпанными по плечам. Лимонное шёлковое платье с чёрной отделкой плотно обхватывало тонкий стан баронессы, мягкими складками спадая от талии вниз. Робер оказался не в силах отвести взгляд от белоснежных плеч, выступавших из шёлковой пены, отливающих медью волос, убранных от лица и заложенных за уши, в которые были продеты низко свисающие серьги — золотистый конус и гроздь мелких чёрных камней с переливающимися гранями. Марианна словно находилась в самом центре внимания, даже освещение, казалось, падало так, чтобы окружать лишь её силуэт и растворять в полумраке всё остальное.
Робер сделал шаг вперёд и снова остановился. Его тянуло немедленно подойти и заговорить с ней, но он вдруг засомневался, что того знакомства, которое состоялось между ними месяц назад, достаточно, чтобы просто приблизиться и прервать разговор.
Марианна вновь коротко рассмеялась неряхе в тёмном, затем заметила Робера краем глаза, обернулась и расплылась в улыбке:
— Герцог!
Робер сам не заметил, как пересёк разделяющее их расстояние и оказался рядом с баронессой.
— Добрый вечер, — произнёс он немного растерянно, обнаружив себя там, где, казалось, не должен был находиться.
— Я рада вам, — сообщила Марианна, обезоруживающе улыбаясь и очаровывая глубиной своих глаз и мягкой хрипотцой голоса.
Робер на мгновение уронил голову, смущённо и растерянно улыбаясь, пытаясь отыскать правильные слова благодарности.
— Это очень… — сбивчиво и едва слышно пробормотал он, целуя пахнущую персиком холёную ручку с тонкими пальцами и розовыми овалами отполированных ногтей.
— Знакомьтесь, маркиз Салиган — наш старый знакомый, — представила Марианна неприятного субъекта в чёрном.
— Раймон, — протянул руку маркиз, и Робер ответил на пожатие. — Можно без церемоний, — добавил он и повернулся к Марианне: — Старые друзья уступают место новым.
Маркиз не слишком грациозно поклонился и оставил их наедине.
— Когда вы вернулись в столицу, герцог? — не давая возникнуть паузе, поинтересовалась баронесса.
— Пожалуйста, называйте меня Робер, — попросил Эпинэ. — Я приехал пару часов назад. И в моё отсутствие вы стали ещё прекрасней.
Она впилась в его лицо заинтересованным взглядом и заразительно рассмеялась, протягивая руку с роскошным обручальным браслетом, которую Робер вновь незамедлительно поднёс к губам.
— Мне очень лестно, что новый комендант Олларии, оставив все дела, нашёл время, чтобы посетить наш скромный дом. Мы скучали без вас.
Робер предпочёл бы услышать не «мы», а «я», но Марианна так открыто смотрела на него своими большими медовыми глазами, в которых плескался околдовывающий блеск, что даже это «мы» звучало для Робера очень лично и интимно.
Эпинэ окинул взглядом гостиную. В этот вечер гостей у Капуль-Гизайлей было немного. Бессменный Валме сидел за картами с виконтом Дорни и ещё двумя какими-то незнакомыми Роберу господами.
— Марсель вас не покидает? — он хорошо относился к Валме, но думать о том, что всё это время Марианна провела в его объятиях, было невыносимо. Робер поймал себя на мысли, что отчаянно ревнует. Женщину, которую видит второй раз в жизни. Куртизанку.
— Иногда мне кажется, что он у нас живёт, — вновь рассмеялась баронесса. — На самом деле, он скрывается здесь от отца. Вы, вероятно, слышали, что Бертрам Валмон назначен новым тессорием?
Робер кивнул. После того, как Леопольд Манрик был уличён в крупных денежных махинациях, связанных с финансированием и созданием Резервной армии, разразился большой скандал, тессорий лишился должности и был сослан в родовой замок на севере. Как Рокэ удалось убедить Бертрама Валмона, не покидавшего свои владения вот уже не один десяток лет, Робер не представлял. Но в выборе Рокэ не ошибся. Граф Бертрам был умён, прозорлив и хитер. Благодаря этим качествам он уже много лет оставался самым влиятельным человеком в Южной Эпинэ. Он поддерживал в своём графстве идеальный порядок и, получая с него немалый доход, выделял значительное содержание своим четырём сыновьям, но при этом всегда был строг к своим молодым шалопаям.
— Бедный Марсель, — усмехнулся Робер и посмотрел туда, где Салиган разговаривал с бароном.
— А маркиз, он…
— У него дела только с Коко, — пояснила Марианна. — Он помогает мужу в приобретении старинных вещиц для коллекции. Салиган обладает связями определенного рода…
— Контрабанда? — понизив голос, уточнил Робер.
— В том числе.
— Это может плохо закончиться, — сказал Робер, беспокоясь за Марианну.
— При всей своей неприятной наружности Раймон — надежный человек. Иначе Алва бы с ним не знался.
Робер искренне удивился: какие у Рокэ могут быть дела с подобным типом? Впрочем, зная Алву, ожидать от него можно было чего угодно.
— Герцог и герцогиня не обещали сегодня приехать? — поинтересовался Робер, меняя тему.
— Я полагаю, им достаточно общества друг друга, — улыбнулась Марианна, и Робер не мог с ней не согласиться. Рокэ и Риченда производили впечатление пары, которой никто не нужен, кроме них самих.
За ужином Робер сидел рядом с Марианной и имел возможность общаться с ней весь вечер. После состоялся тот самый обещанный Коко концерт. Морискиллы щебетали под аккомпанемент юного лютниста, Коко не сводил с них восхищённого взора, а Робер — с баронессы. Её рука лежала совсем рядом от его руки, Робер не удержался и осторожно дотронулся до неё кончиками пальцев. В следующую секунду он ощутил мягкость её прикосновения, не отнимая руки, Марианна слегка повернула голову, и уголки её губ дрогнули. Робер и сам улыбнулся собственной смелости и поймал себя на том, что бесстыдно наслаждается этим сомнительным кратковременным успехом.
Птичьи концерты Робер не любил, но в этот вечер он пожалел о его окончании. Из музыкального салона гости прошли в гостиную, но Робера задержал Коко. Он битых полчаса рассказывал ему о своих пернатых питомцах, а потом пообещал подарить одну из них. Робер вспомнил, как Риченда говорила ему, что Коко дарит птичек только самым близким. Когда они наконец вернулись в гостиную, гости уже разошлись.
— Жаль, что я не успел попрощаться с баронессой, — расстроился Робер.
— Мы не можем этого допустить, — улыбнулся Коко. — Идёмте.
— Я бы не хотел беспокоить баронессу. Она, должно быть, уже отдыхает.
— Ничего подобного, — заверил его барон. — Марианна будет огорчена, если вы уйдёте, не попрощавшись.
Капуль-Гизайль устремился к распахнутым дверям, и Робер покорно последовал за ним сквозь анфиладу богато отделанных комнат. Барон постучал в светлую дверь, задрапированную золотистой материей, и, получив позволение войти, распахнул створку.
— Дорогая, герцог Эпинэ хотел бы попрощаться с вами, — сообщил Констанс супруге и практически втолкнул Робера внутрь.
В будуаре пахло цветами и духами, шёлковые обои украшали стены, повсюду сверкали зеркала, комната была обставлена изящной мебелью, на которой красовались фарфоровые вазы и бронзовые канделябры.
Марианна, уже сменившая платье, выглядела так, что захватывало дух. Ей удивительно шёл её почти невесомый наряд — полупрозрачная муслиновая туника на золотистой атласной подкладке, отделанная искусной вышивкой. Платье было перехвачено на талии широким атласным поясом. Белоснежную шею красавицы украшала длинная нитка жемчуга, каштановые волосы, завитые в крупные кудри, рассыпались по плечам, роскошное тело источало дурманящий аромат чайных роз.
— Сударыня, прошу прощения за столь позднее вторжение, — извинился Эпинэ.
— Вы меня не побеспокоили, Робер, — она впервые назвала его по имени. — Прошу вас, присаживайтесь.
Робер сел на оранжевую софу, Марианна наполнила и протянула ему бокал «Чёрной крови».
— За вашу красоту, сударыня, — банальность сорвалась сама собой. Что с ним стало? За шесть лет он совершенно разучился делать комплименты женщинам.
Робер покрутил бокал, глядя на причудливую игру света на его стенках, и сделал ещё глоток.
— Для южанина вы на удивление неразговорчивы, — с улыбкой заметила Марианна.
— В отличии от Валме?
Баронесса приподняла точёную бровь и внимательно посмотрела на Робера.
— Простите, — Робер снова хватанул «Чёрной крови». Рокэ бы его убил за такое пренебрежительное отношение к любимому вину.
— А ещё вы слишком много извиняетесь.
Новый порыв попросить прощения Эпинэ сдержал. Иначе Марианна точно решит, что он самый скучнейший и неловкий кавалер на свете. Таких у неё точно ещё не было. Робер стиснул зубы. Вино в его бокале закончилось, и он потянулся к графину, чтобы плеснуть себе ещё.
Марианна лукаво улыбнулась и сделала глоток. Верхняя губа её заблестела влагой, и Робер едва не задержал дыхание. Он весь вечер заглядывался на её губы, задумываясь над тем, какие они на вкус, воображал, как прижимается к ним своими. И вот теперь в шаге от этого он робел. Ему казалось, что стоит ему поцеловать Марианну, как всё сразу бесповоротно изменится. Чего он боялся? Точно не отказа, иначе бы ему не позволили остаться.
Робер с трудом отвёл взгляд от манящих губ и теперь рассматривал своё отражение в пузатом графине рубинового стекла, стоящем на небольшом столике для завтрака. Что он делает в будуаре чужой жены, пусть и со славой куртизанки? Хотя, откровенно говоря, до маленького барона Роберу нет никакого дела. Капуль-Гизайль пользуется всем, на что оказываются щедры любовники его жены, а самым близким дарит своих пташек. И ему готов подарить и морискиллу, и супругу. Вот только относиться к Марианне как к куртизанке у Робера не получалось.
— Робер, вы где-то очень далеко, — произнесла баронесса, и он вздрогнул, выныривая из гущи собственных мыслей.
— Вовсе нет. Я с вами, — он всё же протянул руку и накрыл ладонью пальцы Марианны, переплетая их со своими.
— Так будьте со мной, — нежным глубоким голосом проговорила она. — Не ускользайте.
Робер понял, что не смог, даже если бы захотел. Но он не хотел — ни отпускать её руку, ни уходить.
Марианна будто невзначай коснулась рукой шеи, и тяжелая нитка жемчуга упала на холтийский ковер, рассыпаясь сотней маленький перламутровых звездочек. Робер наклонился и зачем-то принялся собирать жемчужины. Марианна опустилась на колени совсем рядом, и Робера окутало сладко-фруктовым ароматом её волос. Она перехватила его руку и, взмахнув длинными ресницами, томно посмотрела на него, и тогда Эпинэ решил: пусть катятся к кошкам все принципы и все им же самим установленные запреты. Он обнял её за талию, сжимая в объятиях. Марианна запрокинула голову, её руки обвили его плечи, а алые губы, когда Робер натолкнулся на них и накрыл своими, с готовностью ответили на поцелуй. Он получился влажным, со сладким привкусом кармина, но долгим, волнующим и пленяющим.
Марианна в его руках была податливой и ведомой, и всё же неуловимо, ненавязчиво требовательной. То, как она целовала — мягко, но уверенно, заигрывая с ним и дразня — распаляло Робера. Её руки гладили его шею, пальцы прочёсывали волосы, легко царапали кожу, пробирались под ворот рубашки, вызывая приятную дрожь.
В голове Робера всё перемешалось и помутнело, единственной точкой соприкосновения с реальностью были её губы, всё остальное медленно переставало существовать. Робера захлестнуло жаждой — он не помнил, когда в последний раз вот так был с женщиной, которая ему искренне нравилась, когда целовал по-настоящему, сгорал от интимного желания, мечтая только о ней. И сейчас, наконец оказавшись рядом с Марианной, Робер не помнил себя от вожделения. Он не соображал, что делает, когда соскользнул с губ Марианны сначала на её подбородок, а затем, отыскав под сладко пахнущими прядями пульс на тонкой шее, прижался к нему губами.
Робера манила молочно-бледная кожа, рельефность ключиц, волнительная тень под кружевной оборкой шелкового одеяния. Запахнутый вокруг роскошной фигуры полупрозрачный муслин, расшитый бисером и подхваченный на талии атласным поясом, не давал ему покоя, и теперь Робер прослеживал кончиками пальцев край выреза и медленно сталкивал его с плеч.
Невесомое одеяние соскользнуло вниз. В полутьме кожа женщины сияла сливочной белизной. Марианна, стоило ей остаться полностью обнажённой, застыла, глядя на него жарким взглядом, уверенная в своей красоте, прекрасно осведомлённая, какое впечатление производит и какие желания вызывает. И сопротивляться им Робер не собирался.
Он подхватил её затылок под водопадом шелковистых волос и, вновь накрыв её губы своими, уложил красавицу на цветастый ковёр. Робер склонился над ней, целуя глубоко, протяжно, а её руки взметнулись вверх, запутались в его волосах, притягивая ещё ближе к себе. Робер давно потерял возможность мыслить, отдаваясь во власть того, что искало выход и рвалось наружу.
Марианна пылала под ним, такая горячая, податливая, желанная… Кусая губы, она стащила с него камзол, дёрнула завязки горловины рубашки, раздвигая края, нежно провела пальцами по груди, затем её руки соскользнули вниз, она выпростала край рубашки, а ловкие умелые пальцы быстро справились со шнуровкой на его штанах.
Робер навис над ней, тяжело дыша, мягко разводя коленом ноги. Он вошёл в неё медленно, дрожа от напряжения, теряясь в ощущениях, растворяясь в них, начиная двигаться навстречу, ловя губами её стоны. С каждым движением хотелось большего: больше её влажного жара, туго обхватывающего глубоко внутри, больше стонов, переходящих в прерывистые мольбы не останавливаться…
— Робер… — простонала она, не сводя глаз с его лица.
Ему было важно услышать своё имя в этот момент. Она была куртизанкой, но он знал, что в это мгновение она отдавалась ему, а не неизвестно кому. Сейчас она была с ним — и только с ним. Всё остальное не имело значения.
Робер застыл, выгнувшись в спине и резко задышав сквозь зубы. Закрыв глаза, он парил вместе с ней, восторженно ощущая, как судорожно сокращается вокруг него её горячая влага, в глазах темнеет, и мир кружится, застыв в шаге от бездны…
Когда все закончилось, разгорячённые и утомлённые, они обессилено растянулись на мягком ворсе холтийского ковра. Марианна потянулась к Роберу и провела ногтями по его груди.
— Уф, — выдохнула она, и это внесло каплю трезвости в расплавившееся сознание Робера. — Я говорила, что вы не похожи на южанина, но готова взять свои слова обратно. Темперамент у вас южный.
***
Риченда провела гребнем по волосам и взглянула в зеркало, в очередной раз пытаясь поймать в отражении взгляд Рокэ, но тот, закинув ногу на ногу и сцепив на коленях руки, смотрел куда угодно, но только не на неё. Что-то происходило между ними, но Дана никак не могла понять, что именно. Вот уже неделю Рокэ допоздна засиживался в кабинете за старыми книгами, днём его мучили головные боли, а ночами — кошмары.
Во сне Рокэ мечется по постели, его лоб в испарине, мышцы напряжены как камень.
— Рокэ… — тормошит его Дана. — Проснись.
— Нет… нет! — зло шепчет тот, будто сражается с кем-то.
Ей удаётся его разбудить, и Рокэ открывает невидящие глаза, рывком садится на постели, тяжело дышит, приходя в себя, широкая грудь вздымается и опускается будто через силу.
— Милый?..
— Просто сон, — успокаивает он её, тонкие губы изгибаются вымученной, неестественной улыбкой, за которой он пытается спрятать что-то, о чём она не знает, и это нечто пугает Дану.
Влажная кожа быстро остывает, и Рокэ зябко поводит плечами. Дана обнимает его, преодолевая сопротивление, прижимает к себе, накрывая их обоих одеялом. Она чувствует, что Рокэ пусть и медленно, но всё же расслабляется в её объятиях, засыпает на этот раз уже спокойно. Тёплое ровное дыхание согревает ей шею, под тяжёлым затылком затекает плечо, но Дана не меняет позы, пока не забывается сама.
Кошмары возвращаются каждую ночь, после них он, будто и не сомкнувши больше глаз, утром сухо попрощавшись, уходит из её комнаты. Дана пытается узнать, что происходит, но Рокэ лишь качает головой в краткости односложных реплик. Две прошлые ночи он и вовсе не появлялся в её спальне, а сегодня хоть и пришёл, но не произнёс и пары слов, ни разу не поднял головы и настойчиво отводил взгляд.
За то время, что они вместе, Риченда успела хорошо изучить мужа. Выражение в глазах, куда и как долго был направлен его взгляд — могли рассказать ей о многом. Но того, что было в отводимых глазах Рокэ сейчас, она никак не могла понять.
Дана отложила гребень и, не в силах больше выносить гнетущую тишину, обернулась, тут же натолкнулась на его взгляд — безотрывный, пристальный.
— Рокэ?..
— Подойди, пожалуйста, — позвал он, протянув руку.
Дана приблизилась и опустилась рядом с ним на софу. Он с мгновение всматривался в неё, и его сапфировый взгляд скользил по её лицу будто искал что-то, потом глубоко вдохнул, словно перед прыжком с высоты, и сказал:
— Мне нужно уехать.
— Куда? — напряглась Дана. Холодное, тревожное предчувствие беды овладело ею.
— Туда, где всё началось. В Гальтару.
— Зачем? — нахмурилась Дана. То, что осталось от прежней столицы, пугало её. В старых развалинах сгинуло много людей, в том числе предок Рокэ — Родриго Алва.
— Там ответы.
— Какие ответы? — её сердце учащенно забилось, хотя она догадывалась, о чём он. Дане казалось, что она наизусть выучила легенду о том, что под прежней столицей Гальтарой расположены глубокие лабиринты подземелий, а в них заключены чудовища — первые обитатели этого мира — Изначальные Твари. В эти лабиринты анакс Эридани заточил своего брата Ринальди Ракана за преступление, которое тот не совершал. Перед тем как ступить в лабиринт, Ринальди проклял потомков своего брата, и теперь Рокэ считает, что проклятие обрушилось на него.
Риченда взяла мужа за руки и, крепко сжимая их, сказала:
— Рокэ, послушай меня. Мы прошли это испытание, больше никаких предательств и смертей.
— Четырежды, Дана, — напомнил он ей.
— Проклятие для последнего Ракана. Почему ты продолжаешь считать, что это непременно ты? У нас будут дети, у них свои дети и…
— Нет, — решительно произнёс Рокэ. — Все это должно закончиться на мне.
В его позе и осанке чувствовалось напряжение, заставлявшее гадать, что он ей недосказал. Дана помедлила, не совсем уверенная в том, как сформулировать следующий вопрос.
— Что было в твоих снах?
— Дана, это всего лишь дурные сны, — медленно протянул он, отнимая руки и устало проводя ладонями по глазам.
— Ты знаешь, что это не так. Что ты видел? Смерть?.. Мою?
— Мне нужно уехать, — спокойно и твёрдо произнёс он, но она испугалась ещё сильнее.
— Но ты уже был там и ничего не нашёл, — Дана искала аргументы, что угодно — лишь бы остановить его.
— Я не знал, что искать.
— А теперь знаешь?
— Вход в лабиринт.
Она похолодела. Всё внутри будто вмиг обледенело, обвалилось вниз и разлетелось на осколки.
— Нет, нет, нет, — закачала головой Дана. Она глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, но слишком остро ощущала подступающую панику, которую безуспешно пыталась подавить: — Ты с ума сошёл?! Ты понимаешь, как это опасно? Что ты хочешь там найти? Изначальных тварей? Или Ринальди Ракана? Думаешь, он до сих пор бродит по подземельям? Вы поговорите, и он отменит своё проклятие? — Дана уже не сдерживала эмоции, нервы сдавали, а слёзы душили — её накрывала истерика.
— Тише, — Рокэ сгрёб девушку в объятия и стал гладить по спине. Нежные прикосновения, лёгкие поцелуи в волосы, но успокоиться было невозможно.
— Не уезжай, — Риченда крепко обхватила его плечи, вцепившись так, словно могла удержать силой.
— Я должен попытаться всё изменить. Ради нашего будущего.
— Пожалуйста, не делай этого! — Риченда оттолкнула его, вскочила, но тут же рухнула на колени у ног мужа. — Должен быть другой способ. Я… я уеду навсегда, король расторгнет наш брак, и ты больше никогда меня не увидишь.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Рокэ позволил улыбке медленно расплыться по лицу. Его глаза зажглись теплом, резкие черты лица смягчились. Он протянул руку и, убрав прядь волос с её лица, нежно коснулся пальцами щеки:
— Глупышка, расстояния ничего не изменят.
Он поднялся, увлекая Дану за собой.
— Запомни, никто не должен знать, где я. Только ты и Ли. Кэналлоа, Багряные земли — придумывай что угодно.
— Ты уже всё решил, да? — спросила Дана, хотя и так знала ответ. Она позволила себе быть счастливой и думать, что всё хорошо, а он всё это время подготавливал почву. На ведущих государственных должностях люди, которым он мог доверять, все Повелители вернулись в столицу — Рокэ с самого начала знал, что однажды ему придётся уйти.
— Обращайся к Лионелю и Роберу за помощью, а если я…
— Не смей… — едва продавливая звук сквозь горло, сжавшееся в предвещающем рыдания спазме, выговорила она.
— Посмотри на меня. Посмотри! — он дёрнул её на себя, и, замолчав, Дана встретилась с ним глазами. — Всё будет хорошо. Ты ведь мне веришь?
Дана всхлипнула и судорожно кивнула.
— Да, — глухо сказала она. Ей придётся смириться с его решением и поверить. — Только пообещай, что вернёшься.
— Я сделаю всё возможное, — ответил он и крепко обнял её, прижимая к груди.
«Он не может не вернуться и оставить меня, — уговаривала она себя. — К тому же Рокэ — последний Ракан, Кэртиана не может без Императора, тем более, перед Изломом Эпох. А значит, он вернётся. Я должна верить. Но, Создатель, как же трудно отпустить его!»
— Я с ума сойду без тебя, — очень тихо и сдавленно прошептала Дана, уткнувшись носом в горячую шею мужа и едва сдерживая слёзы.
— У тебя есть Марианна и Робер, — ответил Рокэ, прижимаясь губами к её волосам и поглаживая затылок. — На днях приедет графиня Савиньяк, она будет навещать тебя.
Дана ещё крепче обняла его, потом чуть отстранилась и заглянула в любимые глаза:
— Ты останешься со мной сегодня?
Он взял её лицо в свои руки и улыбнулся:
— Я буду с тобой всегда.
***
Без Рокэ особняк опустел. Он превратился в холодный, неприветливый дом, в котором Риченде не хотелось находиться, и потому она много времени проводила в саду или на террасе, выходящей во внутренний двор. Особенно тяжело ей приходилось одинокими вечерами, наполненными тоской и томительным ожиданием. Укутавшись в шерстяной плед и с чашкой горячего шадди, она подолгу сидела в плетёном кресле, рассматривая смену вечернего света на ночную темноту.
Череду пустых и однообразных дней скрашивали визиты друзей. За прошедшие с отъезда Рокэ десять дней Марианна и Робер, в чьих отношениях Риченда заметила перемену, приезжали к ней несколько раз. А сегодня утром Лионель прислал записку, в которой сообщал, что навестит её с приехавшей в столицу матерью.
Графиню Савиньяк Риченда видела лишь однажды — в прошлом году на Фабианов день. Тогда она произвела на неё неприятное впечатление надменной, высокомерной особы, так похожей на своего старшего сына. Вот только со временем выяснилось, что с выводами относительно Лионеля Риченда поторопилась. Она вообще судила о людях, по сути ничего о них не зная, идя на поводу чужого мнения, которое ей настойчиво навязывали «доброжелатели». Лионель совершил преступление ради неё, ну, а Рокэ… Ненавистный когда-то Кэналлийский Ворон сейчас стал самым важным человеком в жизни, без которого она больше не мыслила своего существования. Риченда была почти уверена в том, что и о графине Савиньяк при ближайшем знакомстве она изменит своё мнение. Рокэ давно знал и бесконечно уважал эту женщину, а он не ошибался в людях.
Арлетта Савиньяк появилась в особняке на улице Мимоз в сопровождении сына, который, к огорчению Риченды, очень скоро был вынужден покинуть их, сославшись на дела. Риченда понимала, что в отсутствие Рокэ Лионелю пришлось принять на себя всё бремя ответственности за Талиг, и потому не задерживала.
Оставшись наедине с графиней, Риченда сразу почувствовала неловкость. Разговор не складывался, они обе молчали, Риченда — теребя в руках веточку жасмина, её гостья — рассматривая или делая вид, что изучает горизонт, где первые искры пробивались в ясной синеве. И в этой повисшей паузе, в этом затянувшемся молчании всё явственнее ощущалась напряжённость. Риченда догадывалась о её причинах. Графине Савиньяк дочь мятежника Окделла не нравилась. Ничего удивительного, учитывая то, что к Рокэ Арлетта относилась как к сыну, а будучи посвящённой в то, что произошло на Винной улице, ненавидела всё и всех, связанных с именем Эгмонта Окделла.
— Я сожалею о том, что вам пришлось приехать в Олларию, — прямо сказала Риченда. — Рокэ просил вас стать моей нянькой? Уверяю, в этом нет необходимости.
Арлетта повернулась к ней вполоборота и после небольшой паузы произнесла:
— Найдётся человек пять, включая моих сыновей, которым я бы ни при каких обстоятельствах не смогла отказать в просьбе. Росио в этом списке на первом месте.
Риченда оценила то, что Арлетта Савиньяк была прямолинейна и честна, не прячась за учтивостью и показной вежливостью. Она не хотела быть здесь и не скрывала этого. Просьба Рокэ — единственная причина, по которой она покинула Сэ, приехала в столицу и встретилась с герцогиней Алва.
— Рокэ ошибся, мне не нужна… компаньонка, — повторила Риченда. Эта женщина не даст ей ни единого шанса, так к чему затягивать визит, который очевидно тяготил их обеих. — Мне неловко обременять вас своим присутствием.
Графиня Савиньяк чуть склонила голову набок, но не удостоила Дану ответом. Однако сдержанное, молчаливое осуждение графини угнетало сильнее, чем если бы она прямо сказала всё, что думает. Натянутая между ними пружина, казалось, вот-вот лопнет.
— Не смотрите на меня так! — не выдержала Риченда. — Я знаю, что всё это из-за меня. Думаете, я не пыталась его остановить? Что я ещё могла сделать? Убить себя сама?! — почти выкрикнула девушка, сломав ветку в своих руках и отшвырнув её прочь.
На фоне физического истощения и нервного напряжения последних дней Дана прочно заблокировала свои эмоции и, казалось, только сейчас всецело осознала, что может больше никогда не увидеть Рокэ. Понимание этого расползалось внутри леденящим кровь ужасом. Что-то надавило на грудь, сбивая дыхание, сковывая спазмом горло и заполняя глаза слезами. Дана зажала рот рукой, пытаясь подавить подступающие к горлу рыдания.
Графиня Савиньяк пытливо прищурилась, но в её взгляде уже не было прежнего недоверия и отчуждённости.
— Поплачьте, — вдруг тихо сказала она.
Дана не выдержала и, всхлипнув, зарыдала, спрятав лицо в ладонях. К её удивлению, Арлетта обняла её за плечи и несколько минут терпеливо ждала, пока девушку перестанет трясти.
— Поплачьте, — повторила Арлетта, успокаивающе гладя её по волосам. — Плакать и молиться нужно о живых. Мёртвым это уже без надобности.
Она произнесла эти слова спокойно и без эмоций, но Риченде вмиг стало не по себе. Она устыдилась, но не своей слабости. Рокэ, где бы он сейчас не находился, был жив, и Риченда могла надеяться на его возвращение, у Арлетты уже давно никаких надежд не было. Она потеряла мужа одиннадцать лет назад, когда Карл Борн поднял восстание против Олларов. Арно Савиньяк поехал вразумить человека, которого всегда считал другом, но получил пулю. Риченда не могла себе вообразить, что бы с ней стало, если бы Рокэ погиб. Наверно, её собственное сердце остановилось бы в тот же миг.
— Простите меня, — прошептала Риченда, отнимая ладони от раскрасневшегося лица.
Арлетта молча вытащила из рукава алый платок с вышитыми инициалами и, повернув лицо девушки к себе, вытерла её мокрые щеки. Дана ей не мешала, лишь прикрыла веки, чтобы не встречаться с графиней взглядом, но потом не выдержала и, заглянув в тёмные глаза гостьи, тихо спросила:
— Как вы пережили это?..
Что-то в лице Арлетты едва заметно дрогнуло, но овладевшие ею чувства погасли так же быстро, как появились.
— Пережила?.. Мысленно я каждый день с ним разговариваю.
***
Во сне она пробиралась сквозь густой и влажный туман, окружающий её со всех сторон. Она хотела кричать, позвать на помощь, но не могла. Слёзы текли по её лицу, ослепляя и вынуждая идти с вытянутыми руками, чтобы не наткнуться на невидимую преграду. Вокруг был туман, холод и больше ничего. Её самой будто бы не было.
Неожиданно её нога ступила в пустоту, и началось затяжное падение в чёрную бездну — безмолвное и оттого ещё более ужасающее. Это был не полёт, как иногда бывает во снах, а именно падение, разрывающее сердце и лишающее разума, и оно длилось и длилось, казалось, целую вечность. И где-то там, на дне, она знала это, её ждало нечто такое, что разум не смог бы осознать и принять…
Риченда вынырнула из кошмара, будто из затягивающего омута, всем телом ощущая мокрое прикосновение пропитанных ледяным потом простыней и неподдающиеся воле волны нервной дрожи, сотрясающие её.
Смена обстановки оказалась такой резкой — ещё секунду назад она летела в пропасть, а уже через мгновение перенеслась в свою комнату, что ей понадобилось какое-то время для того, чтобы осознать, где она находится. Несколько секунд Дана лежала неподвижно, страшный морок отступал, а разум медленно выпутывался из теней провального сна. Когда вязкая тишина и полумрак спальни окончательно материализовались в ощущение реальности, она села на постели, отбросив влажное покрывало.
— Сон… только сон, — тихо прошептала Дана, прикладывая руку к груди, где лихорадочно колотилось сердце.
Она была дома, в безопасности, но ощущение тяжести и холода внутри не покидало её. Сердце внезапно тоскливо сжалось от странного ощущения потери, которую она не могла понять. Дана могла бы подумать, что это запоздалая тоска по Рокэ, которую она не позволяла себе проявлять, но что-то внутри неё знало, что её потеря — в этом сне.
Дана встала с постели, голова кружилась. Накинув на плечи пеньюар, она медленно вышла из комнаты, чувствуя себя так, будто ещё находилась во сне. Тёмный коридор был пуст, Дана прошла его, касаясь рукой стен, потом толкнула дверь в кабинет и переступила порог.
Комнату слабо освещал сероватый предутренний свет, пробивающийся сквозь неплотные гардины. Воздух был тих, спокоен и… будто бы мёртв. Здесь больше не витали запахи моря и морисских благовоний. Предметы обстановки казались покрытыми тонким слоем серого пепла — неуловимым налётом, который всегда остаётся от разбитой, так никогда не ставшей явью мечты…
Риченда бесцельно бродила по комнате, пытаясь выровнять дыхание и закрывая глаза в надежде, что через мгновение, когда она откроет их, Рокэ окажется рядом, и вновь мягко блеснут навстречу синие, словно море, глаза. Она прижимала к лицу жёсткую материю его камзола, пытаясь уловить призрачный горьковатый аромат. Прислонялась пылающим лбом к холодному стеклу окна и плакала, стоя над вазой, из которой выглядывали жухло-бордовые мёртвые розы.
Дана всё сильнее чувствовала, как внутри неё обнажает свою пасть чёрная пустота. Все мысли вынесло из головы, будто пух — резким порывом ветра. Все, кроме одной, которая недвижимым камнем замерла внутри, превращаясь лишь в одно страшное слово, которое она не решалась произнести. Сопротивляясь и не желая принимать его, Риченда накрыла ладонью обручальный браслет. Сапфиры в нём были ледяными.
