судьба в тебя верит

Верите ли вы в такое слово, как судьба? Конечно не в само слово, а в его понятие. Мол, «раз так суждено, то так и будет». Человек, несомненно, сам строитель своей жизни, и от каждого его действия или же бездействия зависит будущее. Но согласитесь, бывают в нашей жизни ситуации, к которым сложно найти другое определение. Даня Кашин не верит в судьбу. И в слово, и в понятие. Даня. Даня Кашин. Кто такой Даня Кашин? Парень восемнадцати лет, ростом под два метра. Светло-рыжие, даже немного бледноватого оттенка волосы, вечно поправляемые их обладателем на правую сторону; светло-голубые глаза с нависающими веками, от которых взгляд часто кажется печальным (хотя зачастую он правда является таковым), и два синяка под ними; большой нос картошкой, как ни странно, хорошо вписывающийся и гармонирующий на этом лице. Даня добрейшей души человек, всегда чисто и искренне желающий помочь близким (и не только) людям. Веселый парень с язвительными, колкими шутками и громким смехом. Он простой в общении, но очень сложный внутри. Оно и понятно: какое детство, такая и душа. Даня. Кашин Даня имеет вредные привычки. Курить парень начал довольно рано из-за свалившихся на плечи проблем в столь раннем возрасте. Мальчик воспитывался в неполноценной семье, состоящей из него и его матери. С матерью отношения были очень натянутые. Мать с сыном практически не виделись, не говоря уж об общении: редко пересекались вечером дома, и то если повезёт. Чтобы обеспечить хоть как-то себя и сына, мать вкалывала допоздна на ненавистной работе, и, приходя домой уставшая, выдавала не порции ужина, а порции очередных недовольств, криков и пощёчин. Она часто срывалась на нем, не скупясь в выражениях, о чем, конечно, позднее безумно жалела, но сожаления своего не показывала сыну и не извинялась. От этого у парня развились комплексы, самооценка стала заниженной, появилась чрезмерная самокритика и глазной тик. От стресса и нервов, оказалось, помогают сигареты (хоть и ненадолго). Так у парня зародилась вредная привычка курить, а позднее переросла в зависимость. Была и зависимость, которой удалось избежать. От того, что матери постоянно нет дома, парень был предоставлен самому себе и своему двору. Двору, где он открыл для себя и мир наркотиков. Относительно лёгких и до смеха дешевых. Черт его знает, какую дрянь туда мешали, но как-будто его это волновало. Поначалу было страшно, но жутко интересно. Первая проба и кайф. Вторая, третья. Двадцатая? Потом были загоны. «К такой жизни ты стремился? Лежать угандошенным в какой-то бомжатской квартире, которую и квартирой-то сложно назвать, тупить и жрать спизженную из пятёрочки еду?». Сложилось так, что природа обошла Даню внешностью красавчика, но не обошла мозгами, и парень вовремя отказался от этого дерьма, обрывая губительные связи. Даня Кашин не имеет друзей, но имеет девушек. Не в прямом смысле, конечно (хотя и в этом тоже). Сначала в девушках находилось утешение — они давали ему тепло и ласку, которую он не получал от матери. Позже — удовлетворение животных инстинктов. Девушки сами довели парня до этого, своей чёрствостью, алчностью и эгоизмом. Они видели в Дане хорошего парня, с чистой искренней душой и светлым умом, и просто пользовались. А Даня, как дурак, всегда прощал, все забывал, хоть сначала ненавидел и зарекался не наступить в очередной раз на эти грабли. Позже, поняв для себя (в свои восемнадцать), что любви не существует, он изредка потрахивался, на отношения не решаясь. Даня Кашин окончил школу, собрал все свои вещи, с горем пополам накопленные на разных ублюдочных работах, и поехал в Петербург. Душа романтика (зря) рассчитывала на этот город. Он подавал документы в несколько университетов, но потерпел крах. На бюджет не поступил, а денег на платное, естественно, нет. Общежитие отметается. Денег хватает только на билет обратно. Но вернуться обратно означает похоронить себя заживо. Тем более мать не пустит даже на порог. Проводила она его пощёчиной, слезами и криками о том, какой он ублюдок неблагодарный, просто берет и бросает ее. Даня не бросал, конечно нет, звал с собой, но был послан. Даня Кашин остался в который раз один, с оборванными мечтами, надеждами и тремя сигаретами в пачке. Юлик. Юлий. Юлий Онешко. Кто такой Юлий Онешко? Парень двадцати двух лет. Светло-каштановые волосы, уложенные гелем назад; глаза темно-карие, такие, что при определённом освещении кажутся чёрными, как смоль; над ними брови — короткие и густые, два маленьких прямоугольника с хвостиками; прямой греческий нос и (почти) вечная улыбка на лице. Юлий Онешко — парень-улыбка. Искренняя и головокружительная. Душа-человек. Он творческая личность. Та, которая нуждается в понимании, искренности и комфорте. Несомненно добрый, замечательный и отзывчивый друг, общение с которым всегда и у всех идёт легко и гладко, не создавая неловких затянутых пауз. Некоторым этот парень может показаться нежным и приторным, но это вовсе не так, характер мужчины в нем ярко выражен. Юлий Онешко был единственным ребёнком в семье. Ребёнком, которому доставалось все: внимание и безмерная родительская любовь. Но, несмотря на это, мальчик не был избалован. Все что ему дарилось, было заслужено какими-либо победами или помощью взрослым. Юлий Онешко, так сложилось, был всегда сильно любим женским полом. Повелось это ещё с детского сада, где внимание мальчика хотело завоевать пол группы девочек. В школе же девчонки постоянно заигрывали с ним, писали ему любовные записки, звали гулять, робко надеясь на положительный ответ. А в университете все хотели прыгнуть с ним в кровать, дальше уж как повезёт. Юлий Онешко хоть и был окован женским вниманием, но, по жизненной иронии, в любви ему как-то не везло. Сначала мальчику было просто не до девочек: ему хотелось играть в войнушки, а не в куклы, бегать с парнями и гонять в футбол, а не гулять по парку и ходить в кино, бухать и веселиться, а не пить вино и целоваться. Позднее, достигнув шестнадцати лет, Юлик начинает влюбляться, да все не в тех. То глупые, то алчные, то не душевные. Но в двадцать один год он находит ту самую (как казалось) идеальную. Юлий Онешко перспективный парень со связями (хоть и небольшими). Недолго думая, он бросает университет, собирается, берет с собой свою девушку и мчит в Петербург за новой жизнью. Только вот что эта жизнь будет счастливой не гарантирует никто. Пассия, пожив немного с Юлием, находит другого. Съезжает. Один. Юлий Онешко имеет деньги. Только какой в этом толк, если счастья он не имеет? Как можно понять, счастье Юлика заключается в душе, понимающей и находящейся рядом, которой снова нет. Судьба — вещь, которую, по словам, избежать невозможно. Все делается не просто так. И даже твои провалы несут огромную значимость. Только вот вопрос: то что суждено настигнет тебя в любом случае, как ты не лукавь? Даня Кашин сидит на вокзале и пытает удачу. На вокзале, ведь из хостела его выгнали, а жить больше негде. Пытает удачу поисками квартиры на те гроши, что у него остались, сам не веря в счастливый расклад. Домой нельзя, на телефоне двадцать процентов зарядки, в пачке последняя сигарета, до срыва одна капля. Даню трясет. От чего больше — непонятно. От злости, отчаяния или такого знакомого ему чувства того, что он неудачник. Правая нога нервно дёргается, располагаясь на левой, к губам подносится сигарета. Глубокая затяжка и выдох. Немного легче. Совсем чуть-чуть. В руках завибрировал телефон. На экране сообщение: «на вашу заявку откликнулись…». Нервная улыбка. Затяжка. «… цена договорная». Даня Кашин клянётся богу, что если за такие деньги его приютят хотя бы на пару дней, то «я хоть отсосу этому человеку, нахуй». Юлий Онешко остался один в пустой квартире. Чувствуется одиночество и злость. Делить с парнем квартиру никто не хочет в двух случаях: и к нему не хотят, и к себе не пускают. «Никогда не думал, что буду заниматься таким абсурдом». Последний столбец — цена. Цена — договорная. Выбрать. Юлик чувствует себя странно. Заложником собственных прихотей и страхов. Страхом жизни в одиночестве. Прихотью иметь кого-то под боком. Глаза скользят по странице, выискивая людей, ищущих квартиру в этом районе. *Щелк-щелк*. «Парень, восемнадцать лет, на неопределенное время, дружелюбен, чистоплотен, адекватен. Вопрос в цене.» Юлик улыбается. Так быстро он нашёл соседа? Боже, храни интернет. Уточняет, что цена договорная и пишет адрес. Даня Кашин едет. Не знает куда, не знает к кому, сам не веря в реальность происходящего. Кажется, ему абсолютно плевать, что его ждёт дальше, ведь хуже (наверное) некуда. Он не особо верит, что госпожа фортуна в кои-то веки повернулась к нему лицом, и парень перечитывает сообщения, пытаясь найти подвох. «Может это сутенер какой? Цену он так и не указал, а под словом „договорная“ понимать можно что угодно». За мыслями Даня не замечает, как приезжает. Десять процентов, а чёртов навигатор не хочет определять геопозицию. Ещё чёртов дождь залил и так отказывающийся работать экран, а сам Кашин к чертям промок. Благо это Петербург — город, где люди добрые и отзывчивые (возможно, заменившие так почти вечные дожди). Милая дама подсказывает Дане Кашину как пройти к дому, а тот благодарит ее, кивая и нервно моргая раза три подряд. Как же Даня ненавидит свой тик, кто б только знал. Пройдя пару метров от метро и завернув во двор, парень оказывается у нужного дома. Двор совсем маленький, колодцем, уютно спрятанный. Дом высотой всего в пять этажей (такой же небольшой, как и все здания в центре), нежно-бежевого цвета, разбавленного серостью времен. Он стоит у парадной еще минуту. Промокший насквозь: влажная челка свисает на лоб, словно крысиные хвостики, с еле видных бровей падают капли на щеки. Мысленно Даня проводит сопоставление, сравнивая себя с дворовой бездомной псиной — промокшей, голодной, нуждающейся в крове. Дане попросту стыдно за себя, за свой внешний вид. Он не хочет подниматься туда, наверх, но как-будто у него есть другой выбор. «Давай, Кашин, Господь дает тебе помощь, будь добр, не выебывайся. Хотя бы попробуй». Закрыты глаза, глубокий вдох, такой же выдох. Пальцы, чудом не атрофированные от холода, набирают цифры на домофоне, и слышна неприятная уху трель. — Да? — Я насчет квартиры, — помедлив пару секунд, отвечает обладатель прокуренного и продрогшего голоса. — Проходите, третий этаж. Домофон снова раздражающе громко пищит, и Даня силком тянет на себя старую дверь. Голос молодой и приятный. Лестничные пролеты тут широкие, потолки высокие, как в его школе или университетах, в которые он не поступил. Ненароком Даня думает о том, что в этом подъезде можно даже жить. По крайней мере ночевать точно. Первая лестница позади. На полу узор мозаикой. Даня смотрит и думает о том, что один только сраный подъезд красивее всей архитектуры его города. Шаг за шагом, лестница не кончается. На стене полустертая надпись «жизнь говно, но помирать пока не хочется». Даня усмехается нервно, думая о том, что это девиз его жизни по меньшей мере год как. Шаг за шагом — дверь. Губы нервно сложены в одну сторону, изнутри терзаются зубами. Стук. Юлий Онешко даже не рассчитывал на то, что кто-нибудь откликнется. Ну и приедет. Он и думать забыл о том, что кто-то должен придти, а тут звонок в домофон. И сразу стук в дверь. Опомниться не успел. Два поворота в сторону, и дверь открывается. Его взору предстает парень. Выше на пол головы, съежившийся, приподнявший плечи, весь промокший. Насквозь. Брови хмуры, губы бледно-синие, взгляд потерян. На плече спортивная сумка, владелец который придерживает ее другой рукой за лямку. Наверное, ее содержимое тоже промокло. — Простите, — выдавливает он из себя, — я не сказал, что подъеду сейчас. Но я думаю, наш с Вами разговор будет не долгим. У меня всего три тысячи в кармане, их я и могу предложить. Не знаю на сколько. Хоть на одну ночь. Если вы откажете, то я пойму. Он явно был потерян. Явно во всех смыслах, которые только можно было понимать. И Юлика пробирает. Почему-то пробирает до глубины этот парень. Юлий Онешко видит потухшие глаза молодого парня и отчего-то чувствует себя неловко. Видит еле заметную дрожь посиневших от холода губ. Юлику жалко. До безумия жалко. Нельзя быть таким сентиментальным. Юлий делает шаг назад и кивает: — Проходи… те, — с (заинтересованным) прищуром, немного исподлобья говорит, — по коридору и налево. Глаза юноши (еле) заметно раскрываются шире от удивления, но он, замешкавшись, кивает и, быстро скинув с себя кроссовки, направляется в комнату. Даня Кашин явно не был готов к такому. Горькая реальность давно научила его рассчитывать на худшее, а там уж как повезет. Обычно не везло. Но не сегодня. И от неожиданности Кашин Даня не смог и слóва благодарности вымолвить, убежав по сказанному направлению. Комната. Просторная и светлая. Все было белым. Бело-серым. Даже свет, наполнявший комнату. Окна, через которые комната и заряжалась белым цветом, были большими; не такими, какие обычно есть в квартирах. С карниза свисал легкий кремовый тюль. Потолки, в отличие от коридора, были значительно ниже. Интересная особенность. В этой комнате пахло теплом и уютом. Даня представляет, как абсурдно он выглядит в этой комнате. Стук в дверь. Открывает. Владелец квартиры протягивает Кашину синее махровое полотенце. Лицо Дани неизменно потерянное, настороженное, а брови хмуры. — Я думаю, заболеть не входило в Ваши планы, — улыбается парень с каплей какой-то неловкости. Очень смешно. Юлик не знает, что в планы Дани Кашина не входило абсолютно ничего. — Ванная прямо по коридору, первая дверь от входной. Я буду на кухне. Он уже было почти вышел из комнаты, как в спину прилетело неловкое «спасибо», отчего тот еле улыбнулся и в полуобороте кивнул. И Даня готов был поклясться чем угодно, что в одном этом кивке с улыбкой было столько понимания и добра, сколько он не видел с тех пор, когда умер отец. Юлий Онешко закидывает ногу на ногу. Подушечка большого пальца резко скользит по колесику зажигалки. Затяжка. Тихий треск. Треск сигареты, который услышать можно только в идеальной тишине. Выдох. Юлий Онешко запрокидывает голову назад и на левое плечо, рассматривая тлеющую сигарету. Он думал. Думал о том, что сейчас происходит. Таких быстрых, спонтанных и необдуманных событий в его жизни не было давно. Кухня освещается только светом от вытяжки и фонарным светом с улицы. Юлик хочет узнать этого человека. Юлик иначе не может. Ему нужен не просто сосед, ему нужен друг, как минимум. Щелкнула кнопка, закипел чайник. Открывается дверь. Парень стоит в дверном проеме: помятая белая футболка, местами заправленная в черные, спортивные адидасовские штаны с тремя полосками во всю длину. Мокрые рыжие волосы уложены назад на бок. Губы растеклись в перевернутой улыбке. Глаза было практически не разглядеть из-за тяжелых век и плохого освещения. Даня Кашин стоит в дверном проеме на кухню: на столе стоят две кружки с чаем. Из них валит клубами пар и запах бергамота. На другом конце стола сидит хозяин квартиры. В воздухе пахнет табаком. Как же сильно хочется курить. — Вы присаживайтесь, — говорит он. В голове Дани Кашина творится однокоренное от его фамилии. Каша. Он искренне не понимает, почему этот парень так добр, заботлив и гостеприимен. Так, как к нему никогда не была добра даже родная мать. Даня садится. Даня понимает, что уже создает не самое лучшее впечатление своим мертвым молчанием с самого начала их знакомства и таким же мертвым выражением лица. Юноша делает глубокий вдох, закрывает глаза и присаживается. — Даня Кашин, — он протягивает руку. Парень напротив улыбается: — Юлий Онешко, — жмет руку, — для дальнейшего удобства предлагаю перейти на «ты». Кашин кивает. И опять этот тик, предательски настигнувший в этот момент. Даня опускает голову, поворачивая слегка влево, закрывая глаза и выдыхая. — Я приехал из Казани, — выдавливает он из себя, — поступать. Но не поступил… Что не удивительно. В кармане три тысячи, домой нельзя. И вот я здесь… Но это самый лучший исход, если быть честным. Я безумно благодарен Вам… тебе за то, что приютил… Юлик чувствует себя (почему-то) виноватым и обязаным; ему безумно жалко этого парня. Онешко знает, что за внешним видом заебанного быдло-парня скрывается добрый и искренний человек. — Ты голоден? — Нет. Я успел поесть, — вырвалась с губ Дани первая ложь в адрес Юлика. Поесть привокзальной шавермы, от которой он чудом не отравился, конечно успел. Только тогда было двенадцать дня, а сейчас стрелка чаcов клонит к часу ночи. Желудок болезненно сжимают спазмы и кажется, что скоро он будет переваривать сам себя. Руки Дани Кашина тянутся к чашке на столе; бледные большие ладони обхватывают горячую кружку чая, греясь об нее. Даня все еще отворачивается влево. Он чувствует на себе изучающий взгляд Юлия. — Что насчет оплаты? — Кашин резко поворачивает голову в сторону оппонента, заглядывая в черные, глубинные глаза, отчего тот еле заметно пугается. — Эм… думаю, с этим разберемся позже. Сегодня выдался слишком насыщенный день и, если честно, я порядком устал, — Юлий встает со стула. — Давай все обсудим завтра? Даня Кашин кивает, смотря на Юлика, и тот выходит с кухни. — Доброй ночи, — бросает он. — Доброй ночи, — отвечает Даня. Даня Кашин берет в руки кружку, встает и подходит к окну. За окном почти пустая улица и непрекращаемый по сию минуту дождь. Делает пару глотков. Ему слабо верится в реальность происходящего. Всего пару дней назад он лежал в своей комнате, был со своими друзьями, гулял по знакомым улицам. Сейчас же он за тысячи километров от дома и чувствует себя еще более одиноким чем обычно (хотя, казалось бы, куда больше?). Даня Кашин не знал, что ему делать дальше. Он не поступил ни в один вуз, и планы на будущее рухнули, а что делать дальше не было ни малейшего понятия. Он в чужом городе. В чужой квартире. С чужим человеком. С человеком, который непонятно почему, ведет себя с ним так хорошо. Даня Кашин не привык доверять людям и не знает, как реагировать на такое отношение. Он не доверяет и чувствует в этом какой-то подвох, но выбор у него был не велик. И от таких условий нос воротить было бы слишком наглым плевком в свой же колодец. Что было бы ему предначертано, не поедь он сюда. Судьба была бы предначертана или все же была? А потом поменялась? Или же судьба неизменна и все идет так, как должно? Даня делает последний глоток чая. Пора спать. Помыв кружку и оставив ее у раковины, он неуверенно медленно направляется в комнату. Нырнув под холодное одеяло, в голове бегло проносится мысль, что лучше бы ему уснуть и не проснуться. Доброй ночи.