Вереска волны, печальны холмы... Что впереди... Лишь дорога, дорога... Скоро пройдем через двери зимы - вдруг и совсем не заметив порога.
Мельница, "Вереск"
Лошади шли медленно и всякий раз недовольно качали головой, когда порывистый степной ветер поднимал с земли белые крупинки песка. Тёмно-фиолетовая, иногда голубоватая с серыми вкраплениями диких цветов, вересковая пустошь тянулась далеко на запад, скрываясь за пламенеющим горизонтом. Вокруг было так тихо, что Уилфред мог слышать тяжёлое дыхание брата, едущего чуть впереди. Победа подействовала на Генриха странным образом: вместо ожидаемого веселья он стал вечно печальным и серьёзным, погрузился в мысли, которыми не делился ни с кем, и каждую ночь, когда они останавливались на ночлег, безмолвно смотрел на звезды, засыпая на сложенных за головой руках. Однажды Уилфред решил даже просить совета у Этана, старшего из четырёх братьев, заменившего им отца, но тот лишь улыбнулся, заключив, что Генрих наконец-то повзрослел. Но младший из Стюартов чувствовал, что всё было далеко не так просто, и где-то в потёмках души Генриха творилось что-то неладное. Их было четверо, когда отец внезапно умер от какой-то заразы, распространявшейся по королевству в те годы со страшной силой, а папа не перенёс последних родов. Этан, которому в ту пору было лишь двадцать три года, взял на воспитание одиннадцатилетних близнецов Уилфреда и Генриха да совсем еще младенца Стивена. Нет, Уилфред любил каждого из них, но больше всего был близок с Генрихом, вместе с которым взрослел. Он видел, как брат в первый раз попал в цель, стреляя из лука, видел, как тот светился от счастья, когда впервые победил в рукопашном бою. Он видел, как робкий мальчик с родинкой у левого глаза – их единственным отличием — превратился в величественного воина, гордо носящего фамилию Стюартов. И вот теперь он безмолвно наблюдал за тем, как Генрих потихоньку угасал, словно бы старея с каждым днём. Лишь раз ему удалось разговорить его, вытянуть хотя бы поверхностное объяснение происходящего. Это было в тот день, когда они праздновали победу над королём Ричардом, готовясь к походу на Дорф, столицу поверженного Вальдека. В честь Генриха был устроен богатейший пир, (ещё бы, в двадцать один год победить старого вояку, известного захватчика), но сам виновник торжества не выпил ни чарки вина, весь вечер думая о чём-то своём. Уже порядком хмельной, он, шатаясь, подошёл к Генриху и хлопнул его по плечу, стараясь отвлечь от раздумий: — Мой король, — Уилфред любил подкалывать брата, с наигранным почтением обращаясь к нему, словно был его слугой, — отчего же Вы не веселы? Может, выпьете со мною чарку-другую этого прекрасного вина и расскажете, что посмело тревожить Вашу душу? Случайно не тот голубоглазый омега, принёсший воды напоить Вашего коня? — Пьяный дурак, — по-доброму усмехнувшись, ответил Генрих, — неужели, по-твоему, нет больше ничего на свете, способного занять мой ум, кроме глаз и задницы какого-то случайного омеги? — Ага, значит, его зад ты всё-таки оценил! — не унимался Уилфред. — Эх, знать бы хоть его имя, а то он так быстро убежал, что я даже познакомиться не успел. Младший наиграно надул губы и присел рядом с братом, поставив перед ним кубок с вином. — Я не собираюсь это пить, можешь не стараться. — Не хочешь, так не пей, но выкладывай, о чём думаешь! — Да ты всё равно не поймёшь, у тебя одни течные омеги да выпивка на уме. — А ты попробуй, может, я не так глуп, как кажусь. Да и вообще, я не пьян, так, попробовал слегка… — Слегка?! Ты еле держался на ногах, когда шёл сюда. Ох, и почему Этан выбрал меня? Ведь гораздо проще быть королём, когда мысли только о войнах да попойках с потаскухами. Как всё бы удачно сложилось, вручи он Детмольд тебе! В твоей голове ветер, тебе бы было всё равно, а у меня перед глазами их мужья, понимаешь? Мужья уже убитых, мужья тех, кто падёт при осаде… Куда они пойдут, что станет с осиротевшими детьми? Они пьют, льют вина, а где-то их верные омеги молят Бога сохранить мятежные жизни своим супругам, рыцарям бравого короля Генриха. Бравый король! Мне даже смешно…Уилфред, ведь ты был на той войне, сражался с вальданцами со мною бок о бок, но ты и представить не можешь, что чувствую я, каждым приказом отправляя вас всех на верную смерть. Легко расстаться с собственной жизнью, но как чертовски тяжело и больно отдавать чужие! За что судьба так жестока со мной? Я покорился ей, думал, что со временем привыкну, но становится только хуже! Почему должен страдать именно я, когда вокруг так много людей? За что, что я сделал не так, почему именно мои руки должны быть по локоть в крови тех, кто словно собаки предан мне? Ведь это-то и противно: я веду их умирать, а они радостно смотрят в глаза! Уилфред, меня запомнят героем, а я был убийцей… Уилфред, ты понимаешь? Скажи, почему Небеса так ненавидят меня? Но Уилфред спал, облокотившись на братское плечо, а потом ещё долго бранил себя за это, чувствуя, что упустил ключ к разгадке, который теперь Генрих ему никогда не доверит.