Покорившийся судьбе

      Дорога была неблизкая, и Невилл развлекал себя разговорами со старшим из сыновей Аддерли, которого он особенно любил за то, что мальчик и внешне, и духом был вальданским дворянином. У него были черные волосы с иногда проявлявшимся на солнце лиловым отливом и тонкая кожа с выступавшими венами, из-за которых Эрнест — так его звали—казался даже болезненным, но оттого и прекрасным. Он воплощал в себе идеал аристократичной, меланхоличной красоты, которая была в каждом его движении, от взмаха тяжелых, густых и длинных ресниц до его спокойных, степенных шагов. Сам Габриэль однажды тихо признался Невиллу, что родись Эрнест омегой, Ричард бы, вероятно, вышел замуж за него.       Это имя, Эрнест, привез из королевских походов Делбер, которое, как оказалось, мальчику вполне подходило: от него веяло чем-то чужеземным, даже неземным, но самому Эрнесту его имя по душе не приходилось. Ему оно казалось, как и все вокруг, усмешкой над ним самим, и мальчик отзывался лишь на сокращение Эрн, как его звал Габриэль в раннем детстве. Но лишь Невилл, всегда обожавший этого вечно хмурого мальчика, получил исключительное право называть его полным именем, но не так часто этим правом пользовался.       По характеру это был непростой ребенок, Габриэль много плакал о нем, но никогда не сомневался в его доброте. Он с детства был очень предан своей семье, но нелюдим с остальными и любил одиночество. Но главной страстью этого холодного аристократа были лошади, о которых он готов был говорить днями напролет, и каждый раз оживлялся, когда разговор заходил в их сторону. Габриэль уже не надеялся выдать его замуж — Эрнест не вынес никого из предложенных женихов— и потому у него осталась одна надежда: пристроить сына на службу и ждать, пока он сам найдет себе пару. Эрнеста это вполне устраивало, и он горел желанием поскорее получить, пользуясь родословной, хоть небольшое место при новом дворе и, верно служа короне, пробить себе дорогу к высотам, с которые в былые времена его семье пришлось покинуть. С того дня он возненавидел Ричарда и, узнав, что Вальдек проиграл войну, поклялся верно служить человеку, победившему его врага.       Невилл много думал о том, какую жизнь он будет вести в этой новой стране, среди новых людей и новых законов, но главное, он переживал, стоит ли показаться ему. С момента их расставания прошло всего три дня, но Невилл боялся, зная горячность Стюарта, что этого было вполне достаточно, чтобы в душе альфы произошли перемены.       Но он точно не думал о Ричарде и о том, что опасность хоть и на время ушла, но все еще присутствовала. Он понимал это без лишних мыслей и держал в самом дальнем уголке своего сознания, но не позволял себе ни на секунду вспомнить ни о муже, ни о прежней жизни.       Да, он уже разделял жизнь на "до" и "после", осознавая, что этот переезд все изменит, но не унывал больше и надеялся на милость судьбы и на то, что отец, как обещал, не оставит и защитит, и этим был успокоен.       Они уже подъезжали к столице, когда Невилл вдруг словно очнулся и понял, что все началось. Вокруг было теплее, хотя и не на много, но все же ощутимо, и никто из пассажиров кареты, оглядываясь, не мог поверить, что это не сон. После серого Дорфа с его узкими улицами и темнами переходами, светлый Домец показался им каким-то чудом, невозможным на этой земле. Невилл сейчас же заметил, что ни у кого из горожан не были покрыты головы, а омеги носили волосы распущенными. Вальданские омеги, переглянувшись, посмотрели на собственные косы и вдруг разом почувствовали, что попали в другой мир. Здесь больше внимания уделяли одежде, нежели волосам и, пока омеги разглядывали светящиеся на солнце драгоценные украшения на нарядах, Эрнест, считая себя знатоком, отметил, что здесь ездят на весьма неплохих лошадях.       Они подъехали к небольшому дому, который все же очевидно принадлежал не бедным людям, и остановились. Невилл вдруг почувствовал, что это— его новый дом, где о нем ничего не знают, не судят, и он может спокойно вздохнуть. Слуги, появившееся из дома, подхватили их вещи, но главное, на крыльце появился человек, уже пожилой, но еще, кажется, свежий, и Габриэль шепнул, что это и есть его "связи". Невилл кивнул, и вся процессия двинулась к крыльцу знакомиться. Габриэль поочередно представлял родственнику своих детей, откладывая представление Невилла, а потом небрежно, тоном, который показался Плантегу даже обидным, сказал, что он, то есть Невилл — нянька его детей, Джереми. Габриэль не назвал фамилии, но старик даже не поинтересовался. Человек представился как Исаак Ховард, и объявил детям Аддерли, что он их родственник, и они с этого дня могут считать его своим добрым другом. Эрнест поморщился, но Невилл, вживаясь в роль, одернул его за рукав, и вся процессия чинно вошла в дом.       Комната Невилла была небольшой, она совсем не походила на его прежние покои, но этого было вполне достаточно, и омега принялся разбирать вещи. С собой у него было немного, и он управился довольно быстро.       Опустившись на кровать, омега вспомнил дорогу, как они чудом не попались на пограничной заставе, когда Эрнест укрыл его своим плащем и прилег сверху, притворившись спящим, как на поклаже. Все это теперь, в этих четырех стенах его новой комнатки, распологавшейся среди покоев слуг, казалось ему таким далеким, словно из прошлой жизни. Недолго думая, он уснул на новой постели, не разбирая ее и не раздеваясь.       За обедом его в виде исключения посадили за стол с его "господами", на этом настоял Габриэль, но Невилл сидел дальше всех и его часто обносили, но омегу это мало волновало. Исаак рассказал, что он совершенно одинок, его семья погибла, но когда-то у него было двое своих детей, и он будет рад принять в свой дом милых родственников. Эрнест, скривясь, поглядывал на Невилла, но тот погрозил ему, и альфа снова принял свой обыкновенный непроницаемый вид.       — Вы приехали в удачный день, — заметил Исаак, хитро поглядывая на Эрнеста, — сегодня будет показательный смотр кавалерии, можно будет посмотреть. Увидишь брата короля, но можешь считать, что если видел Уилфреда, то и Генриха тоже. — обратился Исаак прямо к Эрнесту, который после упоминания слова "кавалерия" заметно оживился. Видно, Габриэль уже успел все рассказать про своих детей.       Сразу после обеда все семейство было готово, и Ховард дал им собственный экипаж, видимо, не желая, чтобы кто-то в городе увидел его родственников в дорожной карете, в которой они приехали.       — И оденьтесь приличней, прошу вас. У нас следят не только за волосами,— Исаак улыбнулся, уколов Габриэля, —Габриэль, детка, пойдем со мной, я дам тебе свою брошь. Я был в ней, когда муж делал мне предложение. Бедняжка, за время изгнанья ты, должно быть, растерял все свои драгоценности.       "Так он что — омега?" — шепнул Эрнест Невиллу, но Исаак услышал и фыркнул, отчего юный Аддерли нисколько не устыдился.       На смотр, кажется, собрался весь город, и Невилл, удерживая в обеих руках младших детей, оглядывался вокруг, стараясь не потерять из виду Эрнеста. Здесь его знать не могли, Невилл чувствовал себя свободно в новом, детмольдском платье.       Вдруг раздались звуки музыки, конский топот и голос командующего, и Невилл узнал в нем Уилфреда, поморщился, но вспомнил, что ему ничего не угрожает, и улыбнулся. Эрнест чуть ли не визжал от счастья, когда стройные ряды лошадей двинулись в такт музыке. Невилл никогда его таким не видел и радовался за своего любимца, как вдруг его глаза поймали знакомое лицо и фигуру, и омега ахнул.       Одним из всадников, прямо и гордо сидевших на лошадях, был Камалледин, тот самый мальчик, волочившийся за ним, хотя Невиллу показалось, что от того Камалледина не осталось и следа.       Он видел перед собой красивого юношу, военного, который нашел свое дело и был, кажется, счастлив. На глазах Невилла выступили слезы. Уилфред сдержал свое обещание.       После парада Невилл долго думал о Камалледине, и ему даже показалось, что бета разглядел его в толпе и посмотрел прямо ему в глаза. Но Невилл, а вернее сказать, Джереми, лишь усмехнулся собственному предположению.