И это все, и больше нету ничего – Есть только небо, вечное небо.
группа "Мельница", "Дракон"
Кончался декабрь. В Детмольде наступал канун Дня Святого Джонатана, и вся страна погружалась во всеобщий предпраздничный переполох, состоявший главным образом в подготовке дома к празднеству. Развешивались украшения, приготовлялись наряды, из кладовых появлялись вина. Везде, на каждой улице, в каждом уголке городов и деревень чувствовалось приближение праздника. Оно особо отражалось на жителях, словно оставляло на них свой отпечаток. Они все как один вдруг почувствовали себя моложе и счастливее и спешили со всеми поделиться своим открытием, потому улыбались каждому прохожему. Им казалось, в мире не осталось зла, остались только приятные хлопоты да они сами, озабоченные приготовлениями и веселые. Из этой радостной массы сразу выделялись все приезжие, путешественники и переселенцы, которые не то чтобы не разделяли всеобщего увлечения, но оставались сдержанны. Особенно не весел, даже грустен, был Невилл, который с приближением заветного дня все больше тускнел и увядал на глазах. Лишь один Габриэль знал причину его грусти, но держался в стороне и не принимал в омеге участия, зная, что сделает этим только хуже. А случилось вот что. Однажды за завтраком Исаак получил записку от одного из еще действующих придворных их «старой гвардии» и, прочитав послание, бросился рассылать людей с приглашением всех своих единомышленников к себе на этот вечер, обещая сообщить важную, но радостную новость. Он хранил ее в тайне даже от своих домашних и лишь хитро улыбался, выслушивая догадки. Лишь к ужину, дождавшись приезда всех без исключения приглашенных, он попросил всех пройти в залу и, устроившись за столом, за которым любил гадать, он торжественно развернул записку и стал читать. Записка гласила: «Милый Исаак, мой верный наставник в начале пути и друг на всем его продолжении (здесь Ховард бегло пробежал глазами долгое приветствие)... Спешу поделиться с Вами новостью, которая не может не обрадовать Вас и всех наших единомышленников. Впрочем, даже наши с Вами противники находят это известие вполне приятным, что и понятно — они привыкли во всем ему подчиняться. Не буду больше мучать Вас догадками и скажу, что в этот раз во время того, когда королевская чета будет поздравлять наших граждан со всеобщим праздником, Генрих, наша с Вами надежда, появиться перед народом со своим будущим женихом ( этот момент Исаак сделал паузу, давая время всем выразить свое удивление, и, выслушав восклицания и радостный шепот, многозначительно продолжил чтение). Вы знаете, что это означает для нас, для нашего общества и для нашей страны. Завещание Стюарта-отца будет исполнено, Генрих выйдет замуж и престол займут те, кто его достойны. Волноваться не стоит: во дворе уже известно имя жениха. Я не имею права разглашать его, я и так уже из сердечной привязанности к Вам рассказал слишком много, но, поверьте, Вы останетесь им довольны. Также хочу сказать вам, что опасность, нависшая над Генрихом и судьбой нашей страны, теперь миновала, и его здоровью больше ничего не угрожает. Мне радостно думать, сколько удовольствия доставит Вам это известие! За сим откланиваюсь, Ваш… ( Исаак не прочитал имя и аккуратно сложил записку). Последовало долгое молчание, и вдруг все разом принялись поздравлять вдруг друга. Были забыты все придворные тонкости этикета, так старательно хранимые: альфы и беты крепко жали друг другу руки, омеги целовались, словом, все они вели себя так, будто им снова было по двадцать лет. Все вокруг бушевало, гремело, было приказано даже принести вина. Но и в этой суматохе Габриэль сумел различить Невилла, которому Исаак стал выказывать особую милость и при чтении послания разместил омегу подле себя. Габриэля ужасно напугало его состояние. Ему показалось, что еще немного, и Невилл лишиться чувств, так он был бледен. Он глупо смотрел впереди себя, но было ясно, что он ничего не видел. Когда Невилл вышел из забытья, он, даже не посмотрев в сторону Габриэля, вышел никем не замеченный вон. Габриэль хотел было броситься за ним, но остановился в последнюю секунду и снова опустился на кресло. Несколько минут спустя все гости в спешке разъехались, а все домашние безуспешно пытались найти Невилла. В доме остался лишь Лариве, живо присоединившийся к поискам. Вещи в его комнате остались нетронуты, лишь Эрнест заметил, что не было на месте верхней одежды Невилла, но никому ничего не сказал и, спрятавшись ото всех, вдруг заплакал впервые за долгое время. А Невилл украдкой, воспользовавшись общим весельем, схватил полушубок, пожалованный ему Исааком, и выскочил на улицу через черный ход. Не стоит думать, что это побег был обдуман им, скорее наоборот. Все совершилось само собой. Невилл шел как во сне: он знал, что ему нужно было делать и ни сколько об этом не задумывался. Его больше не пугал ни Джеймс, ни то, что неподобающе одет, ни даже то, что его не пустят даже во двор. Невилл просто шел по дороге, осознавая свою цель. Ему нужно было увидеть его, посмотреть ему в глаза, возможно даже признаться, что он тогда солгал, что он всегда его любил и будет любить. Невиллу хотелось знать, почему он так поступил, почему так быстро забыл про него? Невилл шел в Вартбург. На улице было темно и пустынно. Лишь окна домов светились теплом и уютом, но Невиллу, уже слегка продрогшему, не было до этого дела. Он шел как в бреду, не замечая ничего вокруг себя. Снег приятно хрустел под ногами, и Невилл шел по нему, прислушиваясь к ритму собственных шагов. Он быстро почувствовал, что идти дальше он не мог. Сил не было даже на то, чтобы вернуться к Ховарду. Невилл зашел в незнакомый переулок и прислонился к стене. Он поувствовал, что замерзает, но даже не испугался, а наоборот, успокоился. У него словно открылись глаза. Кроме него на улице в этот час никого не было. Тишина. С неба мерно падали редкие снежинки, которые таяли у Невилла на ресницах. Его волосы запорошило, пальцы окоченели, но ему совсем не было страшно. Зачем было идти дальше? У Стюарта теперь новая жизнь, старые воспоминания разрушат его покой,а Невилл не хотел больше причинять ему зла. Ему стали неинтересны объяснения, разговоры и прочий шум. Эта тишина уже вполне его поглотила. Идти к Исааку тоже не было смысла. Что ждало его там? Роды и одинокое увядание, а он так не хотел растратить свою молодость. Невилл поднял голову. В небе сияли детмольдские звезды, о которых ему так любил рассказывать Генрих. «Это наши мертвые смотрят на нас с небес», — говорил он и целовал Невилла, а потом обнимал его и рассказывал ему на ухо всякие милые нелепости. «Так странно, — вдруг подумалось Невиллу, — прямо сейчас я дышу, существую, думаю и поэтому что-то значу. Но исчезни я сейчас, растворись в этой тишине, мир не изменится ни капли. Будет падать снег, будет трещать мороз, будут рождать, жить и умирать люди. А меня не будет. И никому, ничему в мире и дела не будет, что Невилл Плантег исчез с лица Земли». Так он думал долго, изредка прерываясь, чтобы послушать, не идет ли кто-нибудь в его сторону. Но нет. Вокруг была все та же тишина, эта всепоглощающая тишина, которая тянула и затягивала Невилла куда-то очень далеко. Кто знает, до чего бы он дошел, рассуждая таким образом, если бы вдруг не коснулся живота. Невилл вдруг почувствовал, что сейчас он решает не только за себя, и что он просто не имеет права оставаться здесь. Он должен идти, он должен добраться, он должен выжить. Но ноги его не слушались. Невилл заплакал. Его задушило ощущение собственной беспомощности. Теперь он хотел, он рвался идти домой, ради ребенка, ради себя, он был готов на последний рывок. Но сил не хватало. Он сильнее прижался к стене и закрыл глаза. Все было кончено. Невилл мысленно просил прощения у своего ребенка и молился. Он видел перед глазами детмольдские звезды и взывал к отцу. Он просил не оставить его и ребенка, умолял защитить их и простить ему этот отчаянный шаг, это безумство, ничем не продиктованное. Вдруг послышались шаги лошади. Чья-то знакомая рука дотронулась до его щеки, отряхнула волосы. Невилл слабо открыл глаза и, узнав лицо человека, склонившегося над ним, он снова заплакал и повторял лишь одно слово: «Спасибо». Камалледин спустился с лошади и осторожно обнял его.