Покорившийся судьбе

      Невилл никак не мог узнать в Камалледине своего милого друга детства, так возмужавшего. Теперь перед ним был красивый, статный, уверенный в своих действиях и мыслях юноша. В нем проснулось гордость свободного и честного человека, которая красиво сочеталась с военной выправкой, видной в каждом его движении от взмаха руки до походки. Он был красив, молод и знал это.       Но Невилл знал его и совсем другим. Каждый из них до мельчайшей детали помнил день их знакомства. Это случилось, когда Бексворд привез сына в столицу на его день рождения, чтобы тот сам мог выбрать себе подарок. Для Невилла это был особенный день. Он никогда не выезжал за пределы окрестностей Дюбен, не знал другого мира. Все, что было ему известно — отец, папа и что нужно не забывать об утренней молитве, большего ему для счастья не требовалось. Но, направляясь в столицу, он вдруг осознал, что есть другая, отличная от его собственной жизнь, полная иных забот и тягот. Он убедился в этом сразу же, когда увидел, как люди отличались друг от друга и нравами, и даже, кажется, внешне от тех, кого он привык видеть дома. Лишь папа чем-то походил на них, и Невилл поморщился, когда осознал это.       Они с отцом шли по узкой улице, минуя узкие переходы и неожиданно появляющиеся закаулки. Как вдруг, проходя мимо одной из маленьких площадей, спрятанных в глубине города, Невилл услышал странный звук и остановился. Бексворд тут же попытался утянуть его вперед, но было поздно: Невилл обернулся.       Сначала он даже не понял, что происходит. Он слышал только чужой, незнакомый звук удара плети о что-то мягкое и живое. Невилл смотрел назад и не мог понять, что он видит: там били мальчика, маленького мальчика примерно одного с Невиллом возраста.       — Невилл, сейчас же отвернись. Дай мне руку. Не задерживайся. Нам пора.       Вдруг Невилл посмотрел на отца таким взглядом, что по спине аббата прошел холод. В эту минуту, сын ненавидел его, проклинал и считал нижайшим существом на земле. Все его негодование отразилось лишь в одной фразе, поставившей точку в их разговоре:       — Отец, ему больно. Он плачет.       И Стивен понял, что сопротивляться будет бесполезно. Если он скажет хоть слово, если его рука дрогнет, Невилл больше никогда не взглянет на него. Бэксворд знал, что мораль победит любовь, он сам его так воспитал. Себе на горе.       Делать было нечего. Мальчишку нужно было спасать, иначе он потеряет сына. И он пошел. Признаться честно, Стивен не знал, ни что он скажет, ни что он вообще собирается делать. Но усомнись он, дрогни, Невилл сам бы бросился разнимать драку, Стивен был уверен.       Невилл не знал, что жизнь может быть такой, что кто-то может кого-то бить и мучать, что существуют слезы. Он не знал ничего о реальности, и это была его слабость.       Возвращались домой они уже втроем. Заместо платьев, украшений и игрушек Невилл представил Ирвину Камалледина, а тот лишь бессильно пожал плечами и объявил Стивену, что ему пора бы уже официально открыть у себя приют для всех бездомных и одиноких.       Они долго молчали, каждый думал о чем-то своем, как вдруг Невилл все же решился задать вопрос, мучавший его все время их поездки:       — Камалледин, он его любит?       — Простите, я не понял. Кто и кого должен или не должен любить?       — Ну уж не притворяйся, пожалуйста. Генрих. Генрих любит своего нового...       — Откуда Вы знаете? Невилл задумчиво улыбнулся и сильнее закутался в свой полушубок. Камалледин укрыл его своим плащем и снова повел лошадь, на которой ехал Невилл.       Вокруг была все та же тишина, но теперь Невилл уже не боялся. Он знал, что на свете есть хотя бы один человек, любящий его, и эта мысль согревала его.       — И всё-таки, Кэм?       — Вас он любит, что Вы хотите от меня услышать?       — И именно от любви ко мне он скоро выйдет замуж.       — Вы слишком жестоки, а между тем... Вы виноваты перед ним.       — Я?       — Вы. Вы солгали ему, я знаю.       — Нет, Кэм, ты ничего не знаешь. Если бы я мог...       — Он искал Вас. Я лично вместе с Уилфредом возвращался в Вальдек на Ваши поиски.       Невилл вдруг почувствовал, что мир уходит у него из-под ног. Он его искал. Генрих искал его. Он его любит, а он... Что Невилл сделал? Разбил ему сердце, сделал ему больно, но Генрих... Все еще любит. Как это возможно? И почему Невилла это так удивляет? Ведь он этого и хотел... Или нет?       — Камалледин, миленький! Скажи, почему все не может быть так, как было десять, пятнадцать лет назад? Почему? Камалледин, я так устал, ты не представляешь себе, я не хочу просыпаться по утрам. Прошу тебя, умоляю, никому, слышишь, никому не говори, что нашел меня, что я здесь. Пожалуйста! Я не хочу. Я устал. Я хочу другой жизни, без слёз и упреков, без потерь. Господи, о чем я думал, когда шел туда? Камалледин, я так люблю его! Но эта любовь делает нас такими несчастными... Мы ведь никак не можем быть вместе. Ах, ты меня не понимаешь! Камалледин лишь усмехнулся.       — Вот в этом Вы ошибаетесь. О невозможной любви я знаю больше всех.       Невилл вернулся в дом Исаака. Жизнь пошла своим чередом, будто бы ничего и не было, только лишь Невилл угасал с каждым днем.