New reign

      Королевам счастье неведомо. Кажется, настал уже час это уяснить и принять, похоронив окончательно в сердце какие-либо надежды на светлое и счастливое будущее в этом роскошном дворце. Никогда не будет ей покоя. Потому что не сможет попросту поставить свои чувства превыше своей страны, раздираемой на части кровопролитной войной с могущественной соседкой Англией, умело ведущей в этой неравной битве. Год за годом, поколение за поколением, и Мария уже вспомнить толком не может даже, когда всё это началось. Но зато знает, когда закончится — в тот день, когда её голова окажется на острой пике, а разрушенная страна падёт ниц перед новым — гораздо более сильным — правителем.       У Англии слишком много золота, слишком много людей и ненависти в сердце рыжеволосой королевы из рода Тюдоров, правящей железной рукой. А у Шотландии лишь мнимая поддержка Папы и бесполезный союз с католической Францией, приносящий раз за разом лишь больше страданий и бед, как её землям, так и ей самой, чем обещанной поддержки. Мария устала попросту каждый раз опускать постыдно взгляд в пол, лишь бы скрыть слёзы боли, появляющиеся в её карих глазах, в которых до сих пор горит неугасающий дух шотландского народа. И даже суровая правда не может приглушить этот яростный огонь своенравной крови.       Франция не станет за них воевать. Франция не станет так рисковать собственным благополучием, и её муж собственноручно обрекает на смерть её людей, вырывая ей сердце этим жестоким поступком. Впрочем, глупо было надеяться на другой исход этого собрания, что было не более чем жалкий фарс. Ведь всё было уже давно решено, а это лишь блеклая попытка показаться дипломатами. Глупо было надеяться и на то, что в этом зале её хоть кто-нибудь поддержит, пойдя против воли своего короля. Даже Екатерина не стала, хотя отношения между ними в последние месяцы стали как никогда теплы. Но все они в первую очередь французы. Они воюют за свою страну. Винить, наверно, за это их и впрямь глупо. Но что ей ещё остаётся?       Сжав крепче в пальцах ткань пышного темно-синего платья, она досадливо поджала губы и вжала голову в хрупкие плечи, желая скрыться сейчас от посторонних глаз и сбежать, лишь бы никто не видел её постыдную уязвимость и накатывающую истерику, пробирающую тело ледяным ознобом. Сидящий рядом с ней муж был сейчас так далеко, будто бы их разделяли долгие года сурового отчуждения и никогда они не были близки, сыпля любовными признаниями. Будто бы не обещали друг друга поддерживать во всём, быть друг другу истинной опорой и отрадой. А ведь именно мужчина, обещавший ей когда-то счастливую жизнь, выносил в этот миг приговор её стране, скользя по карте её земель холодным взглядом. Она же могла на неё взирать лишь с невыносимой тоской, невольно заостряя внимание на тех деревнях, что превратились уже в прах, вместе со своими жителями. И им не смогла помочь их королева, отсиживающаяся при французском дворе, но при этом не имеющая никакой возможности отправить помощь. Разве достойна она называться королевой Шотландии после этого?       Ощутив лёгкое прикосновение мужской руки к её сжатой в крепкий кулак ладони, она слегка вздрогнула и поспешно высвободила её из его несильной хватки, вынуждая его едва слышно вздохнуть. И тем самым он обратил на себя внимание своей жены и увидел это — увидел в её глазах полыхающую ярость, сплетенную с разрушающими изнутри страданиями, что умело отбирали жизненные силы и вынуждали её губы нервно подрагивать в преддверии горьких слёз. Ещё один усталый вздох слетел с его губ, и он жестом приказал всем выйти, не желая, чтобы проворные придворные во главе с лордом Нарциссом стали свидетелями их очередного за эти утомительные недели спора.       Она и впрямь думает, что так просто принимать подобные решения? Он так же, как и она, отвечает перед своими подданными и попросту не смеет посылать своих солдат на верную погибель. Потому что знает, даже если Господь к ним будет милостив, и они смогут отбить одну деревню, то тут же придёт куда больше людей с английских земель. И жертвами жестокого нападения станут на этот раз французы. Это замкнутый круг, полный череды смертей и алой крови, что будет на его руках вместе с грузным чувством вины.       — Ты король, — напряжённо кивнув, Мария вновь отвела от него взгляд, силясь сдержать слёзы, готовые вот-вот покатиться по щекам, и поднялась неспешно на ноги, силясь изо всех сил принять это достойно, — Это твоя страна и твои люди.       Повернувшись к нему спиной, она могла лишь скользить ничего не видящим взглядом по холодным каменным стенам, желая избавиться от той слабости, что властвует над ней, вынуждая слёзы блестеть в карих глазах.       — Ты ведь дал клятву Шотландии, — слегка охрипшим от переживаний голосом произнесла всё же она, нервно сцепив пальцы в замок, повторяя себе, что нужно быть сильной, — Ты дал клятву мне.       Но разве стоит хоть чего-то клятва королей? У монархов совсем другие ценности и действуют они всегда во благо лишь самих себя. Не стоило надеяться на другое.       Раздавшиеся за спиной тихие шаги вынудили её задержать дыхание и сморгнуть непрошеные слёзы, отозвавшиеся участившимся сердцебиением и дрожью в теле. И даже прикосновение его рук к её талии, когда он прижал её к себе доверительно близко, совсем не помогло. Стало лишь хуже. Не понимала, как ей себя вести дальше. Ведь её сердце всё ещё принадлежит Франциску, и она попросту не смеет его возненавидеть за совершенное. Он — король.       — Прости, — прижавшись губами несмело к её виску, прошептал он, на миг прикрывая глаза и вдыхая едва уловимый аромат её угольно-чёрных волос, не смея поступить попросту иначе, в нём говорил долг перед страной.       Она должна понимать. Она должна научиться разделять решения короля и чувства к нему, так же, как пытается сделать и он. Вот только это, по всей видимости, сделать невозможно. И потому он даже не удивился, когда она высвободилась из его объятий, поворачиваясь к нему лицом и позволяя ему взглянуть в её глаза, чтобы показать насколько сильно он её ранил и насколько губительны его решения, вынуждающие Шотландию утопать в крови ни в чём неповинных людей.       — Я не могу погубить свою страну в угоду твоей, Мария, — отведя от неё взгляд, с ощутимым в голосе напряжением всё же произнёс Франциск в ответ, — Твоя страна уже почти мертва и делает сейчас лишь последние жалкие вздохи, — и ему не было стыдно за эти слова, ведь они оба уже понимали, что это правда, просто её не хотела признавать она, — Но я не позволю загубить Францию. Не позволю.       — Ты обрекаешь меня на смерть… — едва слышно всхлипнув, прошептала Мария, со злостью смахнув скатившуюся по щеке слезу, — Если моя страна падет, меня тоже не станет. Попросту не станет, — дрожь пробирала всё тело, вынуждая её ощутить приступ слабости и ухватиться за край широкого стола, а желание смахнуть эту проклятую карту было так сильно в этот миг, — Шотландия — моё сердце, Франциск. И ты собственноручно вонзаешь в него кинжал, бездействуя и ведя себя, как трус!       Не смогла сдержать отчаянный крик, отозвавшийся пугающим эхом от каменных стен, и потому сделала глубокий вдох, не желая продолжать эту бессмысленную беседу. Ведь уже всё решено. Франция не станет помогать. Так есть ли смысл пытаться что-то ему объяснить? От неё ведь ничего не зависит. Она королева той страны, что погибает. Она королева и той страны, в которой у неё нет права голоса. Не более чем бесполезное украшение французского двора, которое вскоре потеряет свой лоск.       Стерев следы слёз с лица, Мария вздёрнула гордо подбородок, расправляя ткань пышного платья нервными движениями озябших ладоней, и направилась в сторону двустворчатых дверей, желая поскорее покинуть эту комнату. И совсем ведь не понимала, что лишь вид её слёз и той боли, что затаилась в карих глазах, вынудил его вздрогнуть от ощущения того, как кольнуло что-то неприятно в груди, перед тем как всё на миг потемнело в глазах, а рот наполнился солоноватым привкусом крови. Вот только не было времени обращать внимание на слабость в теле, он сумел лишь схватить её за предплечье, не позволяя уйти, одним лишь взглядом умоляя её выслушать его.       — Это наша страна, Мария, — твёрдо произнёс он, беря её несмело за руку и смотря ей пристально в глаза, — Твоя, моя и наших будущих детей. Ты просила столько раз помочь Шотландии, и я делал это. Я делал, вопреки запретам отца и матери. Но сейчас… — он на миг замолчал, потупив взгляд, — Этот шаг способен погубить Францию. Прошу тебя, пойми.       Мария отрицательно покачала головой из стороны в сторону, отступив от него на шаг, силясь увеличить ничтожно малое между ними расстояние. Лучше бы не слышала этих слов; лучше бы не слышала этих попыток оправдать свою жестокость по отношению к её народу.       — У тебя есть обязательства перед Шотландией, а у меня перед Францией, — и он знал, что это было правильное решение, ведь истинный король не может думать иначе, попросту не смеет. — И я не могу поступать вопреки здравому смыслу, действуя по воле глупого сердца.       — Глупого сердца, — повторила едва слышно Мария, горько усмехнувшись и потупив вновь взгляд. — Было бы гораздо проще, если бы мы ненавидели друг друга, Франциск, — отвернувшись от него, она ощутила вновь приступ дурноты от осознания что это и впрямь происходит; их союз трещал по швам, а сердце обливалось кровью, — Мне было бы не так больно.       Поспешно пройдя к выходу, шурша пышными юбками, она покинула комнату, с грохотом захлопнув за собой дверь, вынуждая этим жестом его вновь сделать глубокий вдох и прикрыть на миг глаза, ощутив нарастающую в теле слабость. Отчётливо помнил слова Нострадамуса, не раз предупреждавшего его с затаённой печалью в низком голосе: Мария Вас погубит.       А предсказания Нострадамуса всегда сбываются ведь, нужно попросту их покорно принять, и сейчас это горькое осознание настигло его. Он готов был в это поверить, равно как и принять. Франциск не мог идти против своей любви к ней. Не мог. И с ужасом понимал, что вопреки всему пошлёт войско на её земли в итоге, тем самым погубив много жизней. Он будет обречён страдать за это от терзающего чувства вины перед погибшими, перед своей страной, что не стоит на первом месте. И это погубит его. Его погубит любовь к Марии. Нострадамус прав. Но Франциск уже давно для себя решил, что это не самая ужасающая погибель.