New reign

      В замке поселилась зима, которую Мария встречала мелкой дрожью и тихими всхлипами по ночам, лишь надеясь, что ни одна из её фрейлин этого не услышит. Не хотела признавать свою беспомощность, что одолевала её с каждым днём всё сильнее, заражая пагубным отчаянием. Не могла её признать, ведь помнила о своём положении и о том, что в венах её течёт благородная кровь истинного монарха, отзываясь гулким эхом горделивой Шотландии в сердце. И Мария невольно всё больше и больше начала задумываться о том, что эта самая кровь несёт в себе на самом деле проклятие, лишающее её воли и свободы, а вовсе не благословение, как многие уверяют, смотря с завистью на роскошь нарядов и драгоценных камней тиары.       В монастыре дышалось куда легче. Там она не ощущала себя настолько одиноко и загнано в жёсткие рамки, не смея сделать и лишний шаг, лишь бы не навлечь беду на себя и свою страну. Там она ещё не понимала, что значит быть королевой, смотря на мир по-детски наивно, сдувая с лица прядь взлохмаченных волос и погружаясь в заливистый смех. Тогда она ещё не понимала, что означает истинный холод и бессилие, отзывающиеся гулкими ударами одинокого сердца. А ведь ей и впрямь казалось, что она обрела друга, истинного соратника, того, с кем можно провести всю жизнь, храня бережно в сердце друг к другу любовь, несмотря на известный всем негласный закон о том, что монархи не могут жить долго и счастливо. Всё разрушают интриги и политическая выгода. Печальная истина эта проверена временем. Осознание того, что все её надежды — не более чем наивные мечты такой же наивной девчонки, которой пора бы уже повзрослеть и взглянуть на этот мир с суровостью и беспристрастностью, как подобает правителю, нагрянуло совсем внезапно.       Всегда думала, что их с Франциском свадьба — дело решённое. Всегда думала, что тёплые чувства между ними реальны. Вот только, знать не знала, что помолвки расторгают, а союзы разрывают. Всегда думала, что данное слово — закон, который нельзя разрушить. Он твёрд, как самый прочный металл, и вечен, как воздух. Но, оказывается, у королей свои законы и взгляды на обещания. Действуют они лишь в угоду самих себя, забывая слишком часто о чести.       Их союз с Францией сейчас был так хрупок, он ускользал сквозь пальцы, оставляя на губах привкус горечи и разочарования, что отзывалось едким чувством одиночества. Франциск с ней был холоден, как никогда. Даже в день её приезда он вёл себя куда мягче и вежливее, а сейчас только и звучит из его уст сдержанное: «Ваше Величество», вместо привычного «Мария», произнесённого с придыханием и присущей лишь ему невинной теплотой. Всё его радушие сейчас было обращено на другую; на ту, что снова завладела всецело его сердцем, окутывая лаской и мягкой улыбкой, которая заставляла будущего короля счастливо и самозабвенно смеяться.       Он вновь был очарован Оливией; вновь тянулся к ней, будто бы к солнцу, перебирая пальцами пряди её золотистых волос. Она для него стала куда важнее, и потому он закрывал глаза на договор и на скорую свадьбу, которая теперь была под огромным вопросом. Вполне возможно, что уже завтра союз расторгнут и ей нужно будет отбыть в Шотландию, на встречу стране, в которой многие жаждут пролить кровь своей католической королевы, вырвав с корнем династию Стюарт и оставив далеко в веках. Во всяком случае, именно на такой исход Мария и надеялась всем сердцем, пусть он был печальным и ужасным. Ведь другой путь куда болезненнее и беспощаднее. Уж лучше принять достойно смерть, чем быть узницей собственного одиночества и боли, которая будет лишь усиливаться при взгляде на него, невыносимо счастливого, в чужих объятиях.       Мария изо всех сил сопротивлялась горькой правде, совсем не желая повторить судьбу Екатерины. Не хотела становиться женщиной, которая с жестокой усмешкой на беспристрастном лице встречает очередное увлечение короля и делит его с любовницей, не пролив ни единой слезинки, потому что душа очерствела давно. А вместо сердца лишь глыба льда, которая позволяет ей всё это переживать, удерживая достоинство, присущее лишь истинной королеве.       Но Мария вовсе не похожа была на Екатерину, она и сама это понимала. Вот только боль не утихала, а в мыслях всё гулким эхом отдавались его слова, которые были подлым ударом со спины:       «Она остаётся, я так решил».       Её сердце не могло с этим смириться. Мария не могла попросту заглушить голос, надрывно шепчущий признания в любви к будущему мужу, отталкивая все разумные доводы и даже уязвлённую гордость. И потому ступала осторожно к его покоям по извилистым коридорам грозного туннеля, зная, что сегодня он не у неё. Знала, что Оливия уехала навестить свою мать и её не будет несколько дней. Быть может, этот поступок подл и эгоистичен, но иначе уже не могла.       Не винила ни в чём ни Франциска, ни Оливию. Ведь они оба расстались с разбитым сердцем в итоге, вынужденные делать так, как велит положение. Она уезжала к будущему мужу, а ему суждено было стать супругом королевы Шотландии, которую он толком и не знал. Лишь помнил скудные обрывки из детства, так желая сделать выбор в пользу собственного сердца, а не долга. И это самое сердце хранило имя возлюбленной, которую он должен был отпустить, вот только не сумел сделать этого до конца. Мария это понимала, но это вовсе не умоляло её боль, и потому дрожащей рукой она постучала в потайную дверь, лишь надеясь, что он откроет, чуть-чуть уняв этот холод, ласкающих внутренности.       Совсем не слышала шагов, лишь успела слегка вздрогнуть от того, как дверь со скрипом медленно распахнулась перед ней, и она смогла увидеть лицо Франциска, ощущая, как сердце невольно пропускает удар, напоминая в очередной раз ей о слабости перед этими ненужными чувствами. Сейчас она стоит перед ним. Остальное неважно.       — Мария? — он и впрямь был удивлён её неожиданному ночному визиту, пропуская тут же внутрь комнаты и плотно закрывая потайную дверь, чуть поёжившись от холодного ветра, что гулял по каменным коридорам.       — Прошу, скажите мне, что Вы хоть что-то ко мне чувствуете, Франциск, — поставив с тихим стуком свечу на небольшой стол, она сделала глубокий вдох, силясь собраться с силами и унять постыдную дрожь в голосе, медленно поворачиваясь к нему лицом, — Прошу.       В её карих глазах поселилась тоска, которая отозвалась колкой болью в его груди, и он был вынужден поспешно отвести взгляд, приказывая себе в очередной раз оставаться холодным и суровым с ней. Ведь так нужно. Так будет лучше для них обоих.       — Мария, не стоило, — досадливо покачав головой из стороны в сторону, Франциск едва выдавил из себя напряженную улыбку, затаив дыхание от того, насколько близко она уже подошла к нему, — Не…       Она тут же коснулась торопливо пальцами его губ, приказывая замолчать, и взглянула ему в глаза, позволяя увидеть всю застывшую в ней печаль и тоску, весь тот холод, что гложет её изнутри. Совсем ни слова ей сейчас были нужны. Не желала вновь погибать от холода его речей, потому несмело приложила ладонь к его груди, с удивлением ощущая торопливое биение сердца, а затем коснулась сухих губ невесомым поцелуем, ловя его судорожный вздох, и немного отстранилась, вновь смотря в его глаза, задаваясь вопросами.       — Коснись меня, прошу, — прошептала обречённо Мария, цепляясь крепче за его плечи и спрашивая себя, что делать ей дальше, как быть, — Мне так холодно…       И Франциск понял практически сразу, что холод охватил вовсе не её кожу, он истязает её сердце, держа в крепкой хватке. Виной этого холода являлись лишь его действия и бесчестные поступки. Но так было нужно. Так было правильно.       — Давай забудем обо всём, лишь на сегодня… — Мария, едва сдерживая слёзы, коснулась нежно ладонью его щеки, смотря с трепетом на каждую черточку его лица, любуясь и понимая запоздало, что, возможно, остался лишь этот момент у них, который станет их эпилогом, последней точкой которого будет её разбитое сердце, — Только на эту ночь.       — Мария, мы не должны, — вновь покачав головой из стороны в сторону, он отступил на шаг назад, разрывая их прикосновения, лишаясь возможности ощущать нежность её ладони.       — Мне всё равно, — упрямо вздернув подбородок, она вновь сократила между ними расстояние, рвано дыша и попросту задыхаясь от осознания такой желанной близости, — Всё равно что наш брак может и не состояться. Мне всё равно на репутацию, прошу… ты мне нужен, Франциск. Позволь мне подойти к тебе ближе. Прошу.       — Мы не должны, — вот только слова разнились с его действиями и с тем, как он притянул её к себе ближе, накрывая её губы своими губами, впитывая в себя каждую частичку происходящего, попросту умирая от того, что касается его именно она.       Не смеет ведь подпускать её ближе. Не смеет позволить своему сердцу затуманить рассудок. Не смеет влюбляться и поддаваться чувствам к той, кто может и не станет никогда его законной женой. И тогда ему придётся отправить её в Шотландию, раздавив своё сердце неизбежным решением.       Если они будут далеки друг от друга; если смогут ненавидеть, то будет легче. Но почему-то не смог воспротивиться её нежным прикосновениям, отвечая несдержанно на сладостное касание её губ и скользя ласково пальцами по тонкой талии, ощущая её дрожь даже сквозь ткань ночного платья, которое он так хотел стянуть с её тела, лишь бы ощутить больше.       Позволял себе эту слабость. Позволял старательно запрятанным вглубь сердца чувствам к Марии вновь ожить и захватить его. Позволял себе наслаждаться каждым прикосновением своенравной шотландки, сумевшей так быстро пробраться в его душу лишь взглядом карих глаз и мягкой улыбкой на прекрасном лице. Позволял себе поддаться. Позволял утонуть в этих чувствах и потеряться в этой ночи. Вместе… лишь на эту ночь.